Герои этой трагедии — два царя-злодея из города Аргоса, Атрей и Фиест. Сыном этого Атрея был знаменитый вождь греков в Троян­ской войне Агамемнон — тот, которого убила его жена Клитемнестра, а ее за это убилих сын Орест (и Эсхил написал об этом свою «Орестею»). Когда греки спрашивали, за что были такие ужасы, то на это отвечали: «За грехи предков». Череда этих грехов началась очень давно.

Первым грешником был Тантал, могучий царь Малой Азии. Сами боги сходили с небес пировать в его дворце. Но Тантал оказался не­честивцем: не поверил, что боги всеведущи, и решил испытать их страшным испытанием. Он зарезал своего сына Пелопа, сварил в котле и подал его мясо к столу богов. Боги вознегодовали: Пелопа они воскресили и исцелили, а Тантала низвергли в Аид и казнили «танталовыми муками» — вечным голодом и жаждой. Он стоит в реке под сенью плодовых ветвей, но не может ни есть, ни пить; когда тянется к плодам, они ускользают, когда клонится к воде, она высыхает.

Вторым грешником был тот самый Пелоп, сын Тантала. Из Малой Азии он пришел в Южную Грецию и отбил ее у злого царя, который застаплял пришельцев состязаться с ним в колес­ничном беге, а побежденных убивал. Пелоп победил его хитростью: подкупил царского возницу, тот вынул втулку, которой держалось ко­лесо на оси, колесница разбилась, и царь погиб. Но ПелоП захотел скрыть свое коварство; вместо награды он столкнул царского возницу в море, и тот, падая, проклял за вероломство и Пелопа и всех его по­томков.

В третьем поколении грешниками стали Атрей и фиест, сыновья Пелопа. Они стали спорить за власть над Аргосом. В Пелоповом стаде был золоторунный баран — знак царской власти; его унаследо­вал Атрей, но Фиест обольстил жену Атрея и похитил барана. Нача­лись раздоры, Фиест был изгнан и жил, бедствуя, в нищете. Царство досталось Атрею, но ему этого было мало: он хотел отомстить брату за обольщение жены. Он вспомнил Танталов людоедский пир: он решил зарезать детей Фиеста и накормить Фиеста их мясом. Так он и сделал; боги ужаснулись, само Солнце свернуло с небесного пути, чтоб не видеть страшной трапезы. Об этом и написал свою кровавую трагедию Сенека.

Предчувствие ужасов начинается с первых же строк. Тень Тантала является из преисподней, ее гонит Эринния (по-латыни — «фурия»): «Ты зарезал своего сына в пищу богам — внуши теперь, чтоб твой внук зарезал сыновей другого внука в пищу отцу!» — «От­пусти меня — лучше терпеть пытку, чем быть пыткой!» — «Делай свое дело: пусть грешники под землей радуются своим казням, пусть знают, что на земле страшнее, чем в аду!» Безликий хор поет о грехах Тантала — теперь они множатся в его потомстве.

Внушенная мысль приходит в голову Атрея: «Ничтожен царь, медлящий мстить! Почему я еще не преступен? Злодейство ждет меж братом и братом — кто первый протянет к нему руку?» «Убей фиеста», — говорит советник. «Нет: смерть — это милость: я заду­мал большее». — «Чемже вздумал ты погубить фиеста?» — «Самим фиестом!» — «Чем заманишь его в плен?» — «Посулю полцарства: ради власти сам придет». — «Не боишься божьей кары?» — «Пусть рухнет на меня Пелопов дом — лишь бы рухнул и на брата». Хор, глядя на это, поет: нет, царь не тот, кто богат и могуч! ис­тинный царь — тот, кто чужд страстей и страхов, кто тверд и поко­ен духом.

Фиест научился этому в изгнании, но не до конца. Он снес беду, но не снес тягот. Он знает: «Нет царства больше, чем без царств до­вольным быть! Злодейство во дворцах живет — не в хижинах»; но в душе его страх. «Чего боишься?» — спрашивает сын. «Всего», — от­вечает фиест и все-таки идет к Атрею. Атрей выходит навстречу. «Я рад видеть брата! — говорит он (и это правда). — Будь царем со мною!» «Оставь меня в ничтожестве», — отвечает Фиест, «Ты от­казываешься от счастья?» — «Да, ибо знаю: счастье переменчи­во». — «Не лишай меня славы поделиться властью! — говорит Атрей. — Быть у власти — случайность, отдать власть — доблесть». И Фиест уступает. Хор рад миру, но напоминает себе: радость не бы­вает долгой.

О злодействе, как водится, рассказывает вестник. Есть темная роща, посвященная Пелопу, где стонут стволы и бродят призраки; там у алтаря, как жертвенных животных, зарезал Атрей фиестовых сыновей — одному снес голову, другому перерезал горло, третьему пронзил сердце. Дрогнула земля, пошатнулся дворец, черная звезда скатилась с небес. «О ужас!» — восклицает хор. Нет, ужас впереди: царь рассекает тела, мясо кипит в котле и шипит на верте­лах, огонь не хочет гореть под ними, дым черной тучей нависает над домом. Не ведающий беды фиест пирует с братом и дивится, что кусок не идет ему в горло, что дыбом встают умащенные волосы. Хор глядит в небо, где Солнце с полпути повернуло вспять, тьма встает с горизонта — не конец ли это света, не смешается ли мир в новом Хаосе?

Атрей торжествует: «Жаль, что тьма и что боги не видят мое дело, — но мне довольно, что его увидит Фиест! Вот он пьет послед­нюю чашу, где с вином смешана кровь его сыновей. Пора!» На блюде вносят отрезанные головы Фиестовых детей. «Узнаешь сыновей?» — «Узнаю брата! О, дай мне хотя бы похоронить их тела!» — «Они уже похоронены — в тебе». — «Где мой меч, чтобы я пронзил себя?» — «Пронзи — и пронзишь сыновей у себе». — «Чем сыновья винов­ны?» — «Тем, что ты — их отец». — «Где мера злодеянью?» — «Есть мера преступлению — нет меры возмездию!» — «Гряньте, боги, молниями: пусть я стану сам погребальным костром сыновьям своим!» — «Ты обольстил мою жену — ты сам первым убил бы моих детей, если бы не думал, что они — твои». — «Боги-мстители, будьте карою Атрею». — «А тебе вечной карою — твои сыновья в тебе!»

Хор безмолвствует.