Роман (1869)
Венера простужена. Разглагольствуя о холодности
Европы и европейцев, она беспрестанно чихает и кутает мраморные плечи в
темные собольи меха. «Чем грубее женщина будет обращаться с мужчиной,
тем больше будет она им любима и боготворима». Приятная собеседница!
Однако надо просыпаться — Северин уже ждет к чаю.
«Странный сон!» — говорит Северин. Странный
Северин! Тридцатилетний педант, живущий по часам, термометру, барометру,
Гиппократу, Канту… но иногда вдруг настигаемый бешеными приступами
страстности. Странный дом: скелеты, чучела, гипсы, картины, на картине —
она: Венера в мехах. Вместо объяснений Северин достает рукопись, и во
все время, пока мы читаем «Исповедь сверхчувственного», сидит к нам
спиной у камина, грезя…
Перед нами — слегка подправленный дневник, начатый
на карпатском курорте скуки ради. Гоголь, головная боль, амуры… — ах,
друг Северин! Ты во всем дилетант! Курорт почти безлюден. Заслуживают
внимания только молодая вдова с верхнего этажа и статуя Венеры в саду.
Лунная ночь, вдова в саду, это она, Венера! Нет, ее зовут Ванда фон
Дунаева. Ванда дает своей каменной предшественнице поносить свой меховой
плащ и предлагает изумленному Северину стать ее рабом, шутом, ее
игрушкой. Северин готов на все!
Они проводят вместе дни напролет. Он живо
рассказывает ей о своем детстве, о троюродной тетке в меховой кацавейке,
однажды высекшей его — о, какое наслаждение! — розгами; он читает ей
лекции о художниках, писавших женщин в мехах, о легендарных мазохистах, о
великих сладострастницах. Ванда заметно возбуждена…
Несколько дней спустя Ванда предстает перед
потрясенным Севе-рином в горностаевой кацавейке с хлыстом в руках. Удар.
Сострадание. «Бей меня без всякой жалости!» Град ударов. «Прочь с глаз
моих, раб!»
Мучительные дни — высокомерная холодность Ванды,
редкие ласки, долгие разлуки: добровольный раб должен являться к госпоже
только по звонку. Северин — слишком благородное имя для слуги. Теперь
он — Григорий. «Мы едем в Италию, Григорий». Госпожа едет первым
классом; укутав ей ноги меховым одеялом, слуга удаляется в свой, третий.
Флоренция, роскошный замок, расписной — Самсон и
Далила — потолок, соболий плащ, документ — договор (любознательный
читатель найдет в приложениях к роману аналогичный «Договор между г-жой
Фанни фон Пистор и Леопольдом фон Захер-Мазохом»). «Госпожа Дунаева
вправе мучить его по первой своей прихоти или даже убить его, если ей
это вздумается». Северин скрепляет этот необычный договор и пишет под
диктовку Ванды записку о своем добровольном уходе из жизни. Теперь его
судьба — в ее прелестных пухленьких ручках. Далила в меховом плаще
склоняется над влюбленным Самсоном. За свою преданность Северин
вознагражден кровавой поркой и месяцем изгнания. Усталый раб
садовничает, прекрасная госпожа делает визиты…
Через месяц слуга Григорий наконец приступает к
своим обязанностям: прислуживает гостям за обедом, получая оплеухи за
неловкость, разносит письма госпожи мужчинам, читает ей вслух «Манон
Леско», по ее приказу осыпает ее лицо и грудь поцелуями и — «Ты можешь
быть всем, чем я захочу, — вещью, животным!..» — влачит плуг по
маисовому полю, понукаемый Вандиными горничными-негритянками. Госпожа
наблюдает за этим зрелищем издали.
Новая жертва «Львовской Венеры» (Ванда — землячка
Захер-Ма-зоха) — немец-художник. Он пишет ее в мехах на голое тело,
попирающей ногой лежащего раба. Он называет свою картину «Венера в
мехах», как это кому-то ни покажется странным.
…Прогулка в парке. Ванда (фиолетовый бархат,
горностаевая опушка) правит лошадьми сама, сидя на козлах. Навстречу на
стройном горячем вороном — Аполлон в меховой куртке. Их взгляды
встречаются…
Григорий получает нетерпеливый приказ: узнать о всаднике все!
Слуга докладывает Ванде-Венере: Аполлон — грек, его
зовут Алексей Пападополис, он храбр и жесток, молод и свободен. Ванда
теряет сон.
Раб пытается бежать, раб хочет лишить себя жизни,
раб кидается к реке… Пошлый дилетант! К тому же его жизнь ему не
принадлежит. Насквозь промокший, Северин-Григорий ходит вокруг дома
госпожи, он видит их вместе — богиню и бога: Аполлон взмахивает хлыстом
и, разгневанный, уходит. Венера дрожит: «Я люблю его так, как никогда
никого не любила. Я могу заставить тебя быть его рабом».
Раб взбешен. Немало лести и ласк расточает Ванда,
чтобы — «Мы уезжаем сегодня ночью» — успокоить его и — «Ты совсем
холоден, я чуточку похлещу тебя» — связать ему руки.
И в то же мгновенье полог ее кровати раздвинулся, и показалась черная курчавая голова красавца грека.
Аполлон сдирал с Марсия кожу. Венера смеялась,
складывая меха в чемодан и облачаясь в дорожную шубу. После первых
ударов раб испытал постыдное наслажденье. Потом, когда кровь залила
спину, наслажденье отступило перед стыдом и гневом. Стук дверцы экипажа,
стук копыт, стук колес.
Все кончено.
А потом?.. Потом — два года мирных трудов в отцовском поместье и письмо Ванды: «Я любила вас<…> Но вы сами задушили это чувство своей фантастической преданностью<…> Я нашла того сильного мужчину, которого искала… Он пал на дуэли<…> Я живу в Париже жизнью Аспазии… Примите на память обо мне подарок<…> Венера в мехах».
Вместе с письмом посыльный принес небольшой ящик. С
улыбкой — «Лечение было жестоко, но я выздоровел» — Северин извлек из
него картину бедного немца. |