Арто
— французская певица бельгийского происхождения — обладала голосом редкого
диапазона, она исполняла партии меццо‑сопрано, драматического и лирико‑колоратурного
сопрано.
Дезире
Арто де Падилья (девичья фамилия Маргерит Жозефин Монтаней) родилась 21 июля
1835 года. С 1855 года училась у М. Одран. Позднее прошла отличную школу под
руководством Полины Виардо‑Гарсии. В то время выступала также в концертах на
сценах Бельгии, Голландии и Англии.
В
1858 году молодая певица дебютировала в парижской «Гранд‑опера» («Пророк»
Мейербера) и вскоре заняла положение примадонны. Затем Арто выступала в разных
странах и на театральных подмостках, и на концертной эстраде.
В
1859 года с успехом пела в оперной труппе Лорини в Италии. В 1859—1860 годах
гастролировала в Лондоне как концертная певица. Позднее, в 1863, 1864 и 1866
годах, выступила в «туманном Альбионе» уже как оперная певица.
В
России с громадным успехом Арто выступала в спектаклях московской Итальянской
оперы (1868—1870, 1875/76) и петербургской (1871/72, 1876/77).
Арто
приехала в Россию, уже завоевав широкую европейскую известность. Широкий
диапазон голоса позволял ей отлично справляться с сопрановыми и меццо‑сопрановыми
партиями. Колоратурный блеск соединялся у нее с выразительным драматизмом
пения. Донна Анна в «Дон Жуане» Моцарта, Розина в «Севильском цирюльнике»
Россини, Виолетта, Джильда, Аида в операх Верди, Валентина в «Гугенотах»
Мейербера, Маргарита в «Фаусте» Гуно — все эти роли она исполняла с
проникновенной музыкальностью и мастерством. Недаром ее искусство привлекало
таких строгих ценителей, как Берлиоз и Мейербер.
В
1868 году Арто впервые появилась на московской сцене, где стала украшением
итальянской оперной антрепризы Мерелли. Вот рассказ известного музыкального
критика Г. Лароша: «Труппа была составлена из артистов пятого и шестого
разряда, без голосов, без талантов; единственное, но яркое исключение
составляла тридцатилетняя девушка с некрасивым и страстным лицом, только что
начинавшая полнеть и затем быстро состарившаяся и видом, и голосом. Раньше ее
приезда в Москву два города — Берлин и Варшава — полюбили ее чрезвычайно. Но
нигде, кажется, она не возбудила такого громкого и дружного восторга, как в
Москве. Для многих из тогдашней музыкальной молодежи, прежде всего для Петра
Ильича, Арто явилась как бы олицетворением драматического пения, богинею оперы,
соединившей в одной себе дары, обыкновенно разбросанные в натурах
противоположных. Интонировавшая с безукоризненностью фортепиано и обладавшая
превосходной вокализацией, она ослепляла толпу фейерверком трелей и гамм, и
должно сознаться, что значительная часть ее репертуара была посвящена этой
виртуозной стороне искусства; но необыкновенная жизненность и поэтичность
экспрессии, казалось, поднимала и низменную подчас музыку на высший
художественный уровень. Молодой, слегка резкий тембр ее голоса дышал не
поддающейся описанию прелестью, звучал негою и страстью. Арто была некрасива;
но весьма ошибется тот, кто предположит, что она с великим трудом, посредством
тайн искусства и туалета, принуждена была бороться с невыгодным впечатлением,
производимым ее наружностью. Она покоряла сердца и мутила разум наравне с
безукоризненной красавицей. Удивительная белизна тела, редкая пластика и грация
движений, красота рук и шеи были не единственным оружием: при всей
неправильности лица в нем было изумительное очарование».
Итак,
среди самых ревностных поклонников французской примадонны оказался и
Чайковский. «Чувствую потребность, — признается он брату Модесту, —
излить в твое артистическое сердце мои впечатления. Если бы ты знал, какая
певица и актриса Арто. Еще никогда я не был под столь сильным впечатлением
артиста, как на сей раз. И как мне жаль, что ты не можешь слышать ее и видеть!
Как бы ты восхищался ее жестами и грацией движений и поз!»
Разговор
даже пошел о женитьбе. Чайковский писал отцу: «С Арто я познакомился весной, но
у нее был всего один раз, после ее бенефиса на ужине. По возвращении ее
нынешней осенью я в продолжение месяца вовсе у нее не был. Случайно встретились
мы с ней на одном музыкальном вечере; она изъявила удивление, что я у нее не
бываю, я обещал быть у нее, но не исполнил бы обещания (по свойственной мне
тугости на новые знакомства), если бы Антон Рубинштейн, проездом бывший в
Москве, не потащил меня к ней. С тех пор я чуть не каждый день стал получать от
нее пригласительные записки и мало‑помалу привык бывать у нее каждый день.
Вскоре мы воспламенились друг к другу весьма нежными чувствами, и взаимные
признания немедленно засим воспоследовали. Само собой, что тут возник вопрос о
законном браке, которого мы оба с ней весьма желаем и который должен
совершиться летом, если ничто тому не помешает. Но в том‑то и сила, что
существуют некоторые препятствия. Во‑первых, ее мать, которая постоянно
находится при ней и имеет на свою дочь значительное влияние, противится браку,
находя, что я слишком молод для дочери, и, по всей вероятности, боясь, что я
заставлю ее жить в России. Во‑вторых, мои друзья, в особенности Н. Рубинштейн,
употребляют самые энергичные усилия, дабы я не исполнил предполагаемый план
женитьбы. Они говорят, что, сделавшись мужем знаменитой певицы, я буду играть
весьма жалкую роль мужа своей жены, т.е. буду ездить за ней по всем углам Европы,
жить на ее счет, отвыкну и не буду иметь возможности работать… Можно было бы
предупредить возможность этого несчастия решением ее сойти со сцены и жить в
России — но она говорит, что, несмотря на всю свою любовь ко мне, она не может
решиться бросить сцену, к которой привыкла и которая доставляет ей славу и
деньги… Подобно тому, как она не может решиться бросить сцену, я, со своей
стороны, колеблюсь пожертвовать для нее своей будущностью, ибо не подлежит
сомнению, что я лишусь возможности идти вперед по своей дороге, если слепо
последую за ней».
С
позиций сегодняшнего дня не кажется удивительным, что, уехав из России, Арто
вскоре вышла замуж за испанского певца‑баритона М. Падилью‑и‑Рамоса.
В
70‑е годы вместе с мужем она с успехом пела в опере в Италии и других
европейских странах. В 1884—1889 годах Арто жила в Берлине, а позднее — в
Париже. С 1889 года, оставив сцену, преподавала, среди учениц — С. Арнольдсон.
Чайковский
сохранил дружеские чувства к артистке. Спустя двадцать лет после расставания,
по просьбе Арто, он создал шесть романсов на стихи французских поэтов.
Арто
писала: «Наконец, наконец‑то, друг мой, ваши романсы в моих руках. Разумеется,
4, 5 и 6 великолепны, но первый очарователен и восхитительно свеж.
„Разочарование" тоже нравится мне чрезвычайно — словом, я влюблена в ваши новые
детища и горда тем, что вы их создавали, думая обо мне».
Встретившись
с певицей в Берлине, композитор записал: «Я провел у г‑жи Арто вместе с Григом
вечер, воспоминание о котором никогда не изгладится из моей памяти. И личность,
и искусство этой певицы так же неотразимо обаятельны, как когда‑то».
