Солнце в небе высоко, тропинка бежит далеко, бредет по ней красная девица. Истомилась она, измучилась: за долгий свой путь три пары башмаков железных истоптала, три чугунных посоха изломала да три каменные просвиры изглодала.

Как я любила в далеком своем детстве читать и слушать сказку о Финисте — ясном соколе, о его невесте и великой ее любви, сумевшей все преграды преодолеть, все лишения и беды перенести ради того, чтобы с ним, единственным, избранным ее сердцем, до конца разделить любую судьбу.

Я всегда вспоминаю эту сказку на уроках литературы. Вспомнила ее, когда мы читали сцену прощания Бориса и Катерины в драме А. Н. Островского "Гроза". Перед нами русская женщина, может, самая таинственная и непостижи­мая в русской литературе, которая не смогла жить во лжи и погибла, бросившись в Волгу.

Как только ни пытались объяснить ее поступок: и тем­ное царство загубило, и деточек, которые бы удержали, не было, и, пойдя поперек собственных правил, смириться с этим не смогла.

Наверное, в каждом объяснении, особенно в последнем, есть своя правда. И все-таки — ну как поверить, что из-за Каба­нихи, из-за ее неприязни и попреков могла Катерина, глубоко и искренне верующая, решиться на подобное? Духовно она

сильнее свекрови и не боится ее. И если терпеливо сносит все притеснения, то только оттого, что вовсе их не замечает. При­казали попросить прощения — попросила, приказали слу­шаться — слушается, но это пока не затронута ее душа, не потревожена воля.

Кабаниха потому и беснуется, что неподвластно ей Кате-ринино сопротивление, как неподвластны ей ее ум, сердце, и здесь она — и нет ее. Да и сама Катерина знает, что пожелает она вырваться на волю — и ничто не удержит, не остановит.

Но почему же она — такая красивая, сильная, гордая — смирилась с этим бытом, с обманом, грубостью, лицемерием? Да оттого, что она, смиряясь с этой страшной, смрадной жиз­нью, искупает свой грех.

Есть на Руси девушки, приходящие в этот мир христовы­ми невестами, с необыкновенно чистой, любящей и целомуд­ренной душой; их путь лежит в монастыри. Живут они в ладу с миром, с собою, с людьми — ясно, хорошо и чисто. Так же жила до замужества и Катерина. Кто знает, что заставило ее решиться изменить свою судьбу, пойти вопреки Божьей воле. Но как же после этого затосковала, заметалась ее душа, ничто ей немило, только и осталось воспоминание о той дале­кой прекрасной жизни, когда сердце всякий день ликовало и радовалось.

Как же Катерине не мучиться, как не тосковать об утраченном блаженстве! Ее душа в иные миры уносилась, ей открыто было то, что другим людям во всю жизнь неве­домо. Вся ее жизнь до замужества чистой и радостной была.

Бесконечной любовью к Богу, к людям, к солнышку, к цве­там светится все ее существо.

Да разве можно ей жить после того, как сама свою радость убила, душу предала, тем самым страшный, непростительный грех совершила?

Вот только Борис, такой непохожий на всех прочих, доб­рый, мягкий и всей душой к ней. Кажется ей, что с ним связана надежда. Но разве себя обманешь, она чувствует, что и в его любви не найти ей покоя, сердцем чует: не ждать ей от этого греха радости, но и терпеть эту муку сил нет. Не любовь, а обреченность толкает Катерину к Борису. Не может он дать ей счастья, да она его у него и не ищет. Какое уж тут счастье, если мужу изменила, клятвою, данною в церкви перед Богом, поступилась...

Как же жить ей дальше, если далее после того, как в грехе перед всеми раскаялась, не стало ей легче? Вернуться к мужу и свекрови невозможно: там все чужое. А больше некуда. Один путь - в Волгу.

Вот оно, то, что толкнуло ее в Волгу: невозможность жить так, как жила в последнее время. Для Катерины, чистой и любящей, хотя и заблудшей души, не умереть по своей воле, а продолжать существовать в лицемерии, притворстве, обма­не — вот что греховно.

Любовь русской женщины всегда была согрета чувством, поднимающим отношение к любимому, к семье на особую духовную высоту. Она и впрямь спасала и себя, и своих родных, даря им теплоту и нежность своей прекрасной души.