Популярность нередко оборачивается для писателя не толь­ко приобретениями, она ведет и к известным потерям. Возни­кает опасность облегченного и выборочного восприятия его опыта. Складывается определенный образ, обобщивший пер­вое впечатление, произведенное книгами, но не помогающий, а скорее мешающий понять его творчество во всей широте и многогранности. Зачастую оказывается замечательной всего лишь одна, и обычно не самая существенная, сторона творче­ской индивидуальности мастера.

"Вы говорили: "Джек Лондон, деньги, любовь, страсть", -ироническая строка Маяковского необычайно точно доносит как раз тот стереотип отношения к американскому про­заику. И теперь, спустя время, хорошо видно, что в творче­стве Лондона было только данью иллюзиям и не пережило испытаний реальной жизнью, а что осталось в литературе навсегда.

Огромным литературным достоянием для литературы стал роман "Мартин Идеи" - творческая вершина Джека Лондо­на. В советское время отечественные критики не раз пыта­лись истолковать роман как обличение продажности буржу­азного общества, жертвой которого становится капитулиро­вавший в конечном счете перед его силой герой. Такая критика оправданна, но все-таки слишком однозначна и резка. Причины, приведшие Мартина к жизненному крушению, ле­жат глубже, и дело не в одной лишь "капитуляции". Да и была ли она? Ведь Мартин не штамповал книгу за книгой, когда издатели брали нарасхват все, что он пишет. Он ушел из жизни, поняв, что талант покинул его навсегда.

Изображение законов "успеха" отодвинулось на второй план, когда Лондон в полной мере ощутил масштаб и значе­ние того образа художника, который он создавал. Тему рома­на писатель сформулировал сам: "трагедия одиночки, пытаю­щегося внушить истину миру".

Драма героя начинается не в момент его встречи с Руфью Морз. Несоразмерность их духовных горизонтов слишком очевидна, чтобы Руфь всерьез могла влиять на Мартина, при­общая его к своим пошлым "идеалам". В его отношениях с Руфью разыгрывается конфликт эстетической красоты и гру­бой житейской реальности, который скажется на дальнейшей судьбе героя и станет неразрешимым противоречием всей жизни.

Драма начинается тогда, когда Мартин, осознав в себе ху­дожника, решает сделать искусство своей профессией. Моло­дой писатель следует заветам поэта Бриссендена: любить красоту ради нее самой, служа ей беззаветно. Но ведь творче­ство невозможно без воспринимающего, без той самой публи­ки, которую с полным основанием презирает Бриссенден, а вслед за ним и Мартин. Все дело в том, что публика — это Морзы и им подобные.

В начале творчества — это великий созидательный по­рыв, а завершение творческого акта — это медные трубы ада: мелочная и недостойная борьба с издателями, блоши­ные укусы критиков и оплевывание шедевра самодовольны­ми толстосумами. И Мартин не может выйти из этого порочного круга.

Джек Лондон придал этой проблеме "вечное" значение. Ведь его герой — художник, вышедший из народа, а это явле­ние, ставшее характерным лишь в XX веке. И сущность этой драмы не исчерпывается тем, что Мартина ждет нищета и что он израсходует весь отпущенный ему запас творческих сил, прежде чем к нему придет признание. Несомненно, он мог бы сделать больше и не расплачиваться за каждый свой шаг в искусстве, если бы не принес в него совершенно новый жиз­ненный опыт и свое суровое мироощущение.

Жестокий парадокс судьбы Мартина в том, что с каждой новой осиленной им вершиной культуры, с каждым новым постигнутым им секретом творчества он все больше отдаля­ется от того мира, который питал его творческие силы. Его не поймет португалка, дававшая ему крохи, отобранные у соб­ственных оборванных детей, не прочтет его и фабричная ра­ботница, готовая отдать за него жизнь. И это понятно, пото­му что между автором философского памфлета о Метерлинке и девушкой из народа, за всю жизнь несколько раз побывав­шей в дешевых театриках для "плебса", лежит духовная про­пасть.

Мартин Иден оказывается среди двух миров, в пустоте, изоляции, и его индивидуализм — лишь неизбежное след­ствие переживаемой им отчужденности ото всех. Поистине трагедия одиночки. Молодой художник никогда не сможет восседать почетным гостем на литературных утренниках, ловя на себе восторженные взгляды меценатствующих матрон, и уже не способен, сбросив накопленный груз культуры, спус­титься к своему миру. Конфликт, приведший его к гибели, неразрешим, покуда, по словам Уитмена, "великий поэт не найдет себе и великой аудитории". Это не капитуляция. Это настоящее мужество истинного, художника.