Конечно, я не священник, и права исповеди не имею, да и не желаю этого. Но то, что я хочу сегодня сказать о моем любимом герое Гамлете, дает мне все-таки шанс стать его исповедником в основном значении этого слова. А еще я выбрала для себя второе значение — принимать от испо­ведуемого как дар его лучшие качества, принимать, а не отторгать. Ведь в Гамлете столько богатства души челове­ческой, столько мужества и самоотречения, столько силы и красоты! Недаром он — современник прекрасной эпохи Возрождения!

Исповедь — это признание, покаяние, просьба о прощении, об искуплении грехов людских перед Богом, перед людьми. И никогда не поздно сделать это признание, ведь чем больше человек анализирует свои шаги по жизни, тем больше он понимает смысл прожитого.

Эпоха Ренессанса поставила цель возвысить челове­ка над миром мракобесия, несправедливости, жестокости и деспотизма. Нет и никогда не будет ничего более высоко­го и в то же время более низменного, чем человек. Это бы­ла эпоха прозрения, именно об этом говорит Гамлет, пос­ле смерти отца увидевший в другом свете окружаю­щий мир: "Мне так не по себе, что этот цветник мирозда­нья, земля, кажется мне бесплодною скалою". Что же случилось?

Смерть отца сдернула романтическую пелену с глаз героя-романтика, гуманиста, образованного и ранимого человека. Смысл жизни юного Гамлета заключался в знаниях — и он учился; в поисках смысла жизни — и он видел его в служе­нии своей родине; в вере в глубокую и бескорыстную челове­ческую дружбу — и он верил и дружил с теми, кто потом предал его. Как же я по-человечески понимаю Гамлета! Я видела его любящим сыном, любящим Офелию. Одним сло­вом объясняет он все произошедшее: предательство. К кому идти? К матери, разделившей супружеское ложе с убийцей отца? К дяде — убийце отца? К Розенкранцу, Гильденстерну, предавшим душу Клавдию? А может быть, все разорвать? По­кончить с жизнью? Я невольно страдаю, когда Гамлет ставит свой вопрос: "Быть или не быть?" Я вижу в нем сильную талантливую натуру, которой так рано еще уходить из жиз­ни. Нет, Гамлет, быть!

Кого из нас не заставал врасплох подобный вопрос в мелочных жизненных ситуациях? Но как мизерно это новое сопоставление горя Гамлета с нашим временным затрудне­нием. Вот он, Гамлет, возвысившийся над своей личной трагедией, ведь "Дания — тюрьма", "век расшатался". Ко­ролевством правит преступник, в Гамлете не просто чувство ненависти и желание мстить кровью, в нем борются разду­мья о добре и зле, о человеческой слабости и силе, о борьбе с несправедливостью. Как же честен принц, как самокрити­чен, как полон отваги! Он презирает себя за малодушие и нерешительность. Так много ему пришлось в себе переме­нить, переломить! Из любящего сына превратиться в нена­видящего мать грубияна и насмешника, из полного жизни и желаний умного юноши превратиться в безумца с ясным умом. Он предстает перед нами актером, режиссером всего трагического спектакля, в котором сделана ставка не на жизнь, а на смерть. Я с Гамлетом — во всем. Мне не в чем его упрекнуть, у меня нет аргументов, чтобы назвать его трусом, предателем, бездельником. Я исповедую, то есть принимаю в  Гамлете все.