в наш речевой обиход, но и жанр философ­ского романа Тургенева — это не жанр коме­дии или басни. И все-таки афоризмы База­рова известны. «Природа не храм, а мастер­ская». Авторская позиция, да и весь строй романа отрицают эту базаровскую философ­скую концепцию. Да и сам Базаров к концу романа приходит к осознанию своей ошибки. Но фраза осталась, а вторая половина ее («че­ловек в ней работник») не раз выдавалась не­которыми литературоведами чуть ли не за аналог горьковского высказывания: «Чело­век — это звучит гордо». Хотя, разумеется, эти девизы отнюдь не тождественны.

Хорошо, конечно, что другое высказыва­ние Базарова — всем известные слова о «по­рядочном химике» («Порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта») — не стало руководством к действию для более поздних «деятелей прогресса». Хотя ныне забытая дискуссия о «физиках» и «лириках» в пору научно-технической революции, лет тридцать — сорок назад, проходила практи­чески под этим же девизом.

Достаточно точно сформулировал Турге­нев устами своего героя кредо физиологов (И. Павлова и других). «Мы с тобой те же лягушки», — объяснял Базаров дворовым мальчишкам физиологию человека. Злове­щий смысл этой фразы, вложенный в нее Тургеневым, раскрылся в первой половине XX века, когда «Роковые яйца» и «Собачье сердце» М. Булгакова показали весь ужас такого упрощенного подхода к природе и че­ловеку.

Афоризмы Базарова о воспитании чело­века, о психологии и сложной душевной жизни, которую он в начале своего поприща склонен был отрицать, тоже несут в себе пу­гающе-пророческий смысл, неясный, конеч­но, для героя, но предчувствуемый автором.

«Люди что деревья в лесу»... Отсюда один шаг до знаменитого: «Лес рубят — щепки летят».

Если древний человек видел в дереве дриаду, в ручье — наяду, то есть душу, то от физиолога Базарова, не желавшего видеть душу в самом человеке, один шаг до какого-нибудь киборга. И вполне в духе этой логики отношение Базарова к любви. У лягушек разве есть любовь? А людей он уподоблял лягушкам. Значит, нет таинственных отно­шений между мужчиной и женщиной. В то­талитарном государстве герой Тургенева сделал бы карьеру Благодетеля из романа Замятина. Личность отменяется, любовь отме­няется. Свобода мысли тоже ни к чему. Сво­бодно не мыслят уже ни женщины, ни муж­чины.

Впрочем, для себя Базаров оставляет некоторую недосягаемую для других высоту. Известно его высказывание: «Когда я встре­чу человека, который не спасовал бы передо мной, тогда я изменю свое мнение о самом се­бе». Значит, все окружающие лягушки, «твари дрожащие», а Базаров, оказывается, «право имеет», говоря словами другого «сверхчело­века», который уже не лягушек «расплас­тал», а человека убил. И для Раскольникова человек тоже был лягушкой, «вошью». Впро­чем, некоторые интересные в анатомическом отношении экземпляры таким сверхчелове­кам очень нравятся.

«Этакое богатое тело! Хоть сейчас в ана­томический театр» — так оценивает Базаров прекрасный экземпляр «той же лягушки» — Одинцову.

Герой Тургенева сообразил довольно по­здно, что он «атом», «математическая точка». Раньше он готов был отказаться даже от не­ба («Я гляжу в небо только тогда, когда хочу чихнуть»), а теперь увидел, что «может быть, всякий человек — загадка». Последний афо­ризм в жизни Базарова — его поэтичные слова, обращенные к Одинцовой: «Дуньте на умирающую лампаду, и пусть она погаснет». И слова эти сказал уже не тот Базаров, кото­рый гордо провозглашал: «Рафаэль гроша медного не стоит». И не тот Базаров, который рекомендовал или даже требовал «не гово­рить красиво». Страшное, гибельное ослеп­ление, за которое Базаров поплатился жиз­нью, которое он осознал (недаром последние его слова — перифраз из «Гамлета» — «те­перь темнота»), — удел тех, кто посягает на загадку жизни, предсказанный автором ве­ликого романа.

Но есть в романе герой, которому принад­лежит ключевой афоризм. Он высказан Пав­лом Петровичем: «Материализм, который вы проповедуете, был уже не раз в ходу и все­гда оказывался несостоятельным». Об этом и написан роман Тургенева. В романе пока­зано, как потерпела крах «передовая» тео­рия, выраженная в афоризмах, потому что никакие умники и сверхчеловеки, никакие Базаровы, самые «передовые и умные», не смогут понять «живую жизнь», а тем паче сформулировать ее сущность эффектными и броскими словами.

Итак, средства выражения авторской по­зиции в тургеневском романе многообразны. Это и композиция произведения, и авторские характеристики, и комментарии, и деталь (зачастую символическая), и пейзаж. Моти­вы и образы предшествующих произведений (реминисценции из пушкинской поэзии, «Ге­роя нашего времени» Лермонтова, баллад Жуковского, даже греческой мифологии) со­здают своеобразный литературный и мифо­логический контекст романа, помогающий выявить авторскую позицию. По-разному можно интерпретировать такое, казалось бы, точное, ясное, напоминающее формулу на­звание.

И все-таки этот роман всегда останется одним из самых загадочных произведений мировой литературы наряду с «Горем от ума» А. С. Грибоедова. В обеих этих книгах отра­жены извечные противоречия человеческой жизни — максимализм юности и житейская умудренность, бескомпромиссность и умение прощать, дерзание и философская созерца­тельность... Что лучше? Ответ на этот во­прос — в вечности, в спокойствии «равно­душной природы», в последних, примиряю­щих строках романа «Отцы и дети».