Рассказ «Певцы» входит в цикл
рассказов Тургенева «Записки охотника», в
которых повествование ведется от лица
дворянина-охотника. Центральным событием
«Певцов» является состязание в пении Якова
Турка, черпальщика с бумажной фабрики, и рядчика
из Жиздры. Но, прежде чем речь заходит о
состязании, рассказчик приводит несколько
длинных описаний места действия – деревни
Колотовки: «Небольшое сельцо Колотовка <...>
лежит на скате голого холма, сверху донизу
рассеченного страшным оврагом, который, зияя, как
бездна, вьется, разрытый и размытый, по самой
середине улицы». Убогость окружающего вызывает у
рассказчика мучительную скуку, но оказывается,
что всем окрестным жителям «хорошо известна
дорога в Колотовку: они ездят туда охотно и
часто». Причина этого – хозяин кабака,
целовальник Николай Иваныч. Казалось бы, если
Николай Иваныч привлекает людей в такое место,
как Колотовка, то в нем должно быть что-то
замечательное. Тургенев интригует читателя,
говоря, что у Николая Иваныча был «особый дар
привлекать и удерживать у себя гостей», и дает
очень подробный его портрет, в котором нет ничего
примечательного и даже присутствует доля
комизма: у «необычайно толстого, уже поседевшего
мужчины с заплаканным лицом» были тонкие ножки! С
одной стороны, описание целовальника, его семьи,
привычек создает впечатление, что Николай Иваныч
– один из главных персонажей (а впоследствии
оказывается, что Н.И. почти совсем не принимает
участия в действии!), с другой стороны –
подробный портрет Н.И., «картины деревни», «ни в
какое время года не представлявшей отрадного
зрелища», медленно нагнетают напряжение. Само
слово напряжение появляется в нескольких
местах: приближаясь к кабаку, охотник возбуждает
во встречных ребятишках
«напряженно-бессмысленное созерцание», с тонких
губ Моргача, выходящего из избы, не сходила
«напряженная улыбка, уже в кабаке, когда тянули
жребий, кто будет петь первым», «все лица
выражали напряженное ожидание» (это
«напряженное ожидание» выражается через внешний
вид героев: «сам Дикий Барин прищурился, мужичок
в изорванной свитке вытянул шею»).
Характерно, что повествователь
описывает пение рядчика объективно, ничего не
говоря о своих эмоциях, а только о реакции на
пение окружающих. А рассказывая о песне Якова,
повествователь описывает свои чувства, и они
совпадают с чувствами остальных слушателей: «У
меня, я чувствовал, закипали на сердце и
поднимались к глазам слезы; <...> я
оглянулся – жена целовальника плакала, припав
грудью к окну». Песня Якова объединяет всех
посетителей кабака, повествователь, являясь
дворянином, говорит «мы» про себя и простых
мужиков: «странно подействовал этот звук на всех
нас».
Песня рядчика ни лексически, ни
эмоционально не отделяется от остального текста
рассказа: «Итак, рядчик выступил вперед и запел
высочайшим фальцетом». У самого рядчика пение не
вызывало чувств; а волнуется он лишь потому, что
боится не понравиться слушателям. Яков же, выйдя,
«помолчал, закрылся рукой, а когда открыл
лицо – оно было бледно, как у мертвого». После
песни Якова слушатели некоторое время хранят
молчание: так их поразило пение. Таким образом,
песня Якова отделена с обеих сторон от
остального текста «взволнованным молчанием».
Голос у рядчика был «довольно приятный
и сладкий», в голосе Якова «была и неподдельная
глубинная страсть, и молодость, и сила, и
сладость, и какая-то увлекательно-беспечная,
грустная скорбь». Сладость – суть голоса рядчика
и лишь один из оттенков многогранного голоса
Якова. Интересно, что рядчика рассказчик
называет «русским tenore di grazia, tenore leger» (что само по
себе довольно противоречиво), а в голосе Якова
звучала «русская, правдивая, горячая душа».
Рядчик вилял голосом, как юлою, голос Якова
вызывает в памяти повествователя совсем другой
образ – образ чайки на морском берегу.
Рядчик, стремясь понравиться, «просто
лез из кожи»; Яков, сначала робевший, запев,
«отдался весь своему счастью». Пение – счастье
для Якова, он не стремится кому-то понравиться, он
просто поет.
Повествователь через некоторое время
подходит к окну кабака и видит пьяного Якова,
напевавшего «осиплым голосом какую-то плясовую
песню». Напившись, Яков уподобляется рядчику,
певшему во время состязания таким же сиплым
голосом такую же плясовую песню.
Рассказчик, спускаясь по холму, слышит
крик мальчика: «Антропка! Антропка-а-а!». В его
голосе звучит «радостное озлобление», на этой
ноте рассказ кончается.
Весь рассказ «Певцы» построен на
звуках, располагающихся симметрично по
настроению около песни Якова: «злобный лай
собаки» – «плясовая песня рядчика с несколько
осиплым голосом» – песня Якова – плясовая песня
осипшего Якова – крик мальчика, в котором звучит
«радостное озлобление». Звук не пропадает, у
рассказчика сначала «долго звучал в ушах
неотразимый голос Якова», а затем крик мальчика
еще долго «чудился ему в воздухе».
«Певцы» – картина мира, в котором
присутствуют и чудо творчества, и убогость жизни,
и злоба, и возможность увидеть именно в такой
жизни красоту.
Вариант 2 Рассказ «Певцы» входит в цикл И.С.
Тургенева «Записки охотника». Особенность этих
рассказов в том, что нас увлекают яркие описания:
пейзажи, портреты, истории героев. Рассказчик
ведет повествование неторопливо, обстоятельно,
не упуская ни одной детали.
В «Певцах» он рассказывает
незатейливую историю, однако, приглядевшись,
замечаешь, что история эта несет в себе живую
картину мира. Пение Яшки Турка – это тот самый
момент, когда рассказ выходит за свои узкие
рамки. Описания до и после песни резко
контрастируют друг с другом.
Пейзаж в первой части, до пения,
выражает тоску и уныние: «Солнце разгоралось на
небе, как бы свирепея, парило и пекло неотступно,
воздух был весь почти пропитан душной пылью». Все
звуки и человеческие голоса приглушены: Моргач
«залепетал,… с усилием поднимая густые брови…»,
«раздался дребезжащий голос». Все действия
замедлены: «Экой ты, братец, ползешь, право
слово». Цвета локальные, скучные, выражающие
мертвенность всего окружающего: «…на самом дне,
сухом и желтом, как медь, лежат огромные плиты
глинистого камня».
Во второй части все резко меняется,
появляются поэзия, движение, поэтические образы,
такие, как чайка, пловец, степь. Цвета становятся
ярче, описания – детальнее: «на темно-синем небе,
казалось, крутились какие-то мелкие, светлые
огоньки сквозь тончайшую, почти черную пыль». Всё
преобразилось: «Когда я проснулся, вокруг
разбросанная трава чуть-чуть отсырела, сквозь
тонкие жерди полураскрытой крыши слабо мигали
бледные звездочки. Я вышел, заря уже давно
погасла, и едва белел на небосклоне последний
след…». Если вначале «воздух весь был пропитан
душной пылью», то теперь след от зари «едва
белел», звездочки «слабо мигали», а оставшаяся от
ночного зноя теплота «чувствовалась сквозь
ночную свежесть».
В описании дневной, знойной природы
взгляд рассказчика движется сверху вниз, словно
подражая овцам, которые «с унылым терпеньем
наклоняют голову как можно ниже, как будто
выжидая, когда же пройдет этот невыносимый зной».
После пения Яшки Турка взгляд не только
поднимается вверх, к небу, но и расширяется его
диапазон: «она (равнина) казалась еще необъятней
и как будто сливалась с потемневшим небом».
Голос мальчика, зовущего Антропку,
звучит как песня (оттого, что последний слог
тянется), появляются слова высокого стиля, такие,
как взывать, возглас, огибать. |
