Выдающийся русский лирик Федор Иванович Тютчев был во всех отношениях противоположностью своему современнику и почти ровеснику Пушкину. Если Пушкин получил очень глубокое и справедливое наименование «солнца русской поэзии», то Тютчев ночной поэт. Хотя Пушкин и напечатал в своем «Современнике» в последний год жизни большую подборку стихов тогда никому не известного, находившегося на дипломатической службе в Германии поэта, вряд ли они ему очень понравились. Хотя там были такие шедевры, как «Видение», «Бессонница», «Как океан объемлет шар земной», «Последний катаклизм», «Цицерон», «О чем ты воешь, ветр ночной?…» Пушкину была чужда прежде всего традиция, на которую опирался Тютчев: немецкий идеализм, к которому Пушкин остался равнодушен, и поэтическая архаика XVIII начала XIX века (прежде всего Державин), с которой Пушкин вел непримиримую литературную борьбу.
С поэзией Тютчева мы знакомимся в начальной школе, это стихи о природе, пейзажная лирика. Но главное у Тютчева не изображение, а осмысление природы натурфилософская лирика, и вторая его тема жизнь человеческой души, напряженность любовного чувства.
Лирический герой, понимаемый как единство личности, являющейся и объектом и субъектом лирического постижения, для Тютчева не характерен. Единство его лирике придает эмоциональный тон постоянная неясная тревога, за которой стоит смутное, но неизменное ощущение приближения всеобщего конца.
Наряду с нейтральными в эмоциональном плане пейзажными зарисовками, природа у Тютчева катастрофична и восприятие ее трагедийно. Таковы стихотворения «Бессонница», «Видение», «Последний катаклизм», Как океан объемлет шар земной», «О чем ты воешь, ветр ночной?…». Ночью у бодрствующего поэта открывается внутреннее пророческое зрение, и за покоем дневной природы он прозревает стихию хаоса, чреватого катастрофами и катаклизмами. Он слушает всемирное молчание покинутой, осиротелой жизни (вообще, жизнь человека на земле для Тютчева есть призрак, сон) и оплакивает приближение всеобщего последнего часа:
И наша жизнь стоит пред нами,
Как призрак, на краю земли.
В то же время поэт признает, что голос хаоса, слышимый ночью, хотя и непонятен, глух для человека, но и глубоко родственен настроению его смятенной души.
О, страшных песен сих не пой
Про древний хаос, про родной! -
заклинает поэт «ветр ночной», но продолжает стихотворение так:
Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой!
Такая двойственность естественна: ведь в душе человека те же бури, «под ними (т.е. под человеческими чувствами) хаос шевелится», тот же «родимый», что и в мире окружающей среда. Жизнь человеческой души повторяет и воспроизводит состояние природы мысль стихотворений философскоантропологического цикла: «Цицерон», «Как над горячею золой», «Душа моя Элизиум теней», «Не то, что мните вы, природа!…», «Слезы людские», «Волна и дума», Два голоса». В жизни человека и общества те же бури, ночь, закат, господствует рок (об этом стихотворение «Цицерон» со знаменитой формулой
Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые.
Отсюда острое ощущение конечности бытия («Как над горячею золой»), признание безнадежности и скептицизма и стоицизма («Два голоса»). Выразить же все это и тем более быть понятым и услышанным людьми невозможно («Не то, что мните вы, природа», «Душа моя Элизиум теней»), в этом Тютчев следует распространенной романтической идее принципиальной непонятности толпе прозрений поэта.
Столь же катастрофична и гибельна для человека любовь («О, как убийственно мы любим», «Предопределение», «Последняя любовь»). Откуда же у Тютчева все эти «страсти роковые»? Они определены эпохой великих социальноисторических катаклизмов, в которую жил и творил поэт. Обратим внимание, что периоды творческой активности Тютчева приходятся на рубеж 2030х годов, когда революционная активность и в Европе, и в России пошла на спад и утвердилась николаевская реакция, и на конец 40х годов, когда по Европе вновь прокатилась волна буржуазных революций. Разберем стихотворение «Я лютеран люблю богослуженье», датированное 16 сентября 1834 года. Чем привлекла православного христианина Тютчева вера немецких протестантов, последователей зачинателя европейской Реформации Мартина Лютера? Он увидел в обстановке отправления их культа столь родственную его душе ситуацию всеобщего конца:
Собравшися в дорогу,
В последний раз вам вера предстоит.
Поэтому так «пуст и гол» ее дом (а в первой строфе «Сих голых стен, сей храмины пустой»). Вместе с тем в этом стихотворении Тютчев с потрясающей силой выразил смысл любой религии: она готовит человека, его душу к последнему уходу. Ведь смерть с религиозный точки зрения благо: душа возвращается в свое божественное лоно, из которого вышла при рождении. Христианин должен быть всякий миг готов к этому. Он и ходит в Божий храм затем, чтобы подготовить к этому душу.
Философия веры нашла соответствующее ей стилевое оформление. В композиции очень небольшого по объему стихотворения (три четверостишия пятистопного ямба) обращают на себя внимание однородные синтаксические элементы, синонимичные, с помощью которых поэт уточняет и разъясняет свою мысль: Обряд их строгий, важный и простой»; «Сих голых стен, сей храмины пустой»; «Но час настал, пробил». Есть и повтор третья строка второй и первая третьей строфы: «Еще она не перешла порогу». И вообще много синтаксических параллелизмов, что указывает на ораторский, публичный характер рассуждений поэта о религии. Но особенно эффектны и нагружены смыслом два стихотворных переноса (анжамбмана), разъясняющих во 2 строфе («Не видите ль? Собравшися в дорогу,/ «В последний раз вам вера предстоит») и приказывающих, повелевающих и одновременно умоляющих в последней строфе («Но час настал, пробил… Молитесь богу,/ В последней раз вы молитесь теперь»). |
