С описанием того же, что и в романах
Ивана Мелело, периода начинаются «Липяги» Сергея Крутилина (1964), «Все
как-то очень свежо, и по содержанию, и в смысле формы»,— сказал о
«Липягах» Валентин Овечкин1. В книгу входишь как в сад, где обдает тебя
свежестью. Автор умеет рассказать, как «лопается панцирная кожица
янтарных, тугих желудей», сделать почти видимой картину собирания
дубовых листьев в предзимнем лесу. В широко намеченную панораму
деревенской жизни хорошо вписываются и приземистые избы со
светильниками, не гаснущими до утра в «памятную зиму 1929 года», и
собрание мужиков в доме попа Александра, закончившееся организацией
«коммуны», и дружные выходы липя-гинцев на общественные поля, и встреча
первого трактора. Трактор «встречали за околицей всем седом, с флагами, с
духовым оркестром».
Это событие подобно вспышке магния
должно осветить всю картину жизни новым, ярким светом. Однако свет от
нее падает только в одну сторону, отчего в другой стороне сгущается
мрак. По кажущемуся сначала парадоксальным мнению рассказчика
(«сельского учителя»), с появлением техники в липягинском колхозе и
начались все бедствия. «Будто и нечего делать мужику. Да! Но и нечего
получать мужику». Непомерно высокая натуроплата за используемую технику
привела к обесценению трудодня, к игнорированию принципа материальной
заинтересованности колхозников.
Трагически прекрасным образом Груни
писателю удалось пополнить галерею величественных образов женщин и
детей, свершивших в годы Великой Отечественной войны дело беспримерное,
давших фронту все необходимое для полного разгрома врага. В образе,
созданном автором «Липягов», есть и нечто символическое. Не один
легкомысленный и эгоистичный Пашка виновен в гибели Груни. Крутилин как
бы хочет сказать, что перед такими людьми, как Груня, мы все в долгу и
поныне. Недаром рассказчик мечтает о том, чтобы в Липягах стоял памятник
не начальнику какому-нибудь, даже не лучшему председателю, а рядовому
липяговцу, и не мужчине, а женщине.
Но Сергей Крутилин рассказывает не о
прошлой, а о современной ему деревне. Когда создавалась книга, надо было
обладать решительностью, чтобы вложить в уста героя такие слова: «К
земле нельзя подходить с одной меркой! Согласен: кое-где необходимо
сеять бобы. А в другом, может, лучше оставить клевер». Или вот эти:
«Может, в других местах все по-иному, а у нас, в Липягах, люди
приберегают силы для своего огородишка. Я не виню их: к сожалению, они
живут этим клочком земли. А на колхозное поле смотрят, как на мачеху».
Польский исследователь Марек В. Пилат
назвал «Липяги» своеобразным синтезом того, что возникло в русской
«деревенской» прозе в 50-е годы и в начале 60-х годов», считая прямыми
предшественниками писателя В. Овечкина, Г. Троепольского, Е. Дороша.
Исследователь справедливо утверждал, что вместе с очерками названных
писателей, а также Вл. Солоухина, произведениями В. Тендрякова, М.
Алексеева, романами Ф. Абрамова, «Липяги» подготовили и в ряде случаев
определили проблематику творчества Сергея Крутилина.
|
