Простые, но неосуществимые желания, которые испытывает американка, «подставлены» в рассказе на место желаний совсем не простых, символизируют невоз-вратимость прошлого или, если угодно, абсолютный характер свершившихся перемен. В то же время эти желания выражают трагическую душевную неустроенность героини, еще одного хемингуэевского индивидуалиста поневоле, тяготящегося своим положением и не находящего выхода.

Во всех бесконечных «хочу… хочу… хочу…» героини звучит неизбывная тоска по утраченному миру, а в ответ неумолимо слышится все то же, как будто ни от кого не зависящее, «нельзя… нельзя… нельзя…». Бедной американке так же плохо, как «плохо такой бедной киске под дождем». Хемингуэевские индивидуалисты поневоле совсем не похожи на гигантские фигуры романтических индивидуалистов, занимавших такое почетное место в мировой литературе XIX века. Поколение индивидуалистов после первой мировой войны страшно тяготится своим положением, вовсе лишенным героического ореола, воспринимает его как тяжелейшую ношу, от которой нужно избавиться во что бы то ни стало. Здесь мы отметим еще одну важную черту рассказа.

Новые индивидуалисты, отринутые миром и отринувшие мир, судорожно цепляются за призрачную возможность найти опору в любви, в семейных отношениях, забывая о том, что и семья подвержена действию тех самых законов, которые превратили их в духовных калек, людей, ставших ущербными по воле времени.

В рассказе ничего не говорится прямо об отношениях Джорджа и его жены, но отношения эти, тем не менее, не остаются тайной для читателя. Джордж как будто проявляет необходимое внимание к жене (вызывается принести ей кошку), но это всего лишь ни к чему не обязывающая вежливость, прикрывающая полное безразличие. На протяжении всего рассказа он лежит, уткнувшись в книжку, и буквально все его реплики выражают полное непонимание того, что происходит с женой. Если учесть трагический подтекст всего того, что говорит жена, особую  выразительность обретает сама  краткость  банальных реплик мужа. Он ни разу не произносит больше одного предложения кряду (в оригинале), подчас ограничивается весьма показательным «мм», а в конце ее слов, выражающих крайнюю душевную напряженность, выясняется, что он попросту не слушал. Но Хемингуэй не ограничивается этим речевым контрастом. Поведение Джорджа от начала до конца составляет иронический контраст с поведением человека, связанного с американкой только официально-денежными отношениями. Хозяин гостиницы, добросовестно исполняющий свой долг - заботиться о гостях,- оказывается как бы ближе молодой женщине, чем ее муж. Если в начале мы узнаем, что почтенный раскопе нравится американке, то в конце именно он посылает служанку отнести кошку синьоре. На этой иронической ноте рассказ обрывается. Ирония в нем адекватно отражает крайний характер мирового «сдвига».

В остальных рассказах этого цикла явственные ноты семейного неблагополучия несут не менее значительную содержательную нагрузку. Все не так в семье американца, который отправляется удить рыбу в сопровождении пьяненького Педуцци («Не в сезон»). Как будто ни с того ни с сего муж обращается к жене со словами: «Выпей немножко. Может быть, тебе будет лучше», а потом мы узнаем из намеков - и не только из них,- что в отношениях супругов далеко не все в порядке. Важным моментом является и то, что Хемингуэй не даст ни в одном, ни в другом рассказе внутрисемейных причин, обусловивших неблагополучие. Это не трудно понять, если подумать над целью, поставленной перед собой автором. Внешние, независящие от воли человека события послевоенного времени, его нравственная атмосфера по-своему отражаются на людях, делая их несчастными. Именно так автор и достигает широкого обобщения, не забывая, впрочем, и о других средствах, ведущих к той же цели.