Все будет правильно, на этом построен мир.
М.А.Булгаков

Много найдется в русской литературе романов, которые вызывали бы столько споров, сколько вызвал их роман Булгакова «Мастер и Маргарита». Литературоведы, историки и просто читатели не перестают рассуждать о прототипах его героев, книжных и иных источниках сюжета, о его философской и морально-этической сути. Каждое новое поколение находит в этом произведении что-то свое, созвучное эпохе и собственным представлениям о мире. У каждого из нас есть свои любимые страницы. Кому-то ближе «роман в романе», кому-то — веселая дьяволиада, кто-то не устает перечитывать любовную историю Мастера и Маргариты. Это понятно: ведь в романе одновременно существуют как бы три мира, три пласта повествования: евангельский, земной и демонический, связанный с Воландом и его свитой. Все три слоя объединены фигурой главного героя — Мастера, живущего в Москве в 30-е годы XX столетия и написавшего роман о Понтии Пилате. Роман неопубликованный и непризнанный, причинивший своему создателю много страданий.
Булгаков не занимается проповедью христианства: для него это вещь совершенно бесспорная. Он говорит о другом — о личной ответственности человека, облеченного властью, за то, что происходит в мире. Писателя не очень интересует Иуда (он в романе не предатель, не любимый ученик, отрекшийся от учителя, а обыкновенный провокатор). По Булгакову, главная вина не за тем, кто из корысти, не вникая в суть, отдает человека в руки палачей, а за тем, кто, все понимая, желает использовать Иешуа, согнуть его, научить лгать.
У Булгакова были сложные отношения со Сталиным (может быть, именно он отчасти послужил прототипом Пилата в романе Мастера). Конечно, писателя не арестовали, не расстреляли в бутырском подвале, не отправили на Колыму. Ему просто не давали высказаться, его пытались вынудить к сотрудничеству, с ним играли, как с полуживым мышонком играет кошка. А когда поняли, что использовать не удастся, — растоптали. Вот так и Пилат пытался использовать Иешуа — целителя и философа, хотел даже спасти его — но ценой лжи. А когда это не удалось — отдал на муку. И получил постылое бессмертие: Пилата уже две тысячи лет ежедневно поминают в молитве, которая у православных называется «Символ веры». Такова расплата за малодушие, за трусость.
Трусостью и стяжательством пропитан мир московского мещанства, в котором неожиданно появляются Воланд и его свита: гнусавый клетчатый Коровьев, зловещий и угрюмый Азазелло, дурашливо-обаятельный Бегемот, исполнительная и обольстительная Гелла. Рисуя Князя тьмы, Булгаков слегка посмеивается над мировой литературной традицией. В его устало-ироничном Воланде мало страшного и демонического. А кот Бегемот — наиболее цитируемый персонаж романа. Достаточно вспомнить знаменитое: «Не шалю, никого не трогаю, починяю примус»: Воланд и его верные помощники не только легко расправляются с мелкими мошенниками типа Римского, Варенухи, Степы Лиходеева или дяди Бер¬лиоза Поплавского. Они воздают по заслугам и беспринципному Берлиозу, и провокатору барону Майгелю. Веселое буйство дьявольской свиты не вызывает у нас протеста — уж очень неприглядна московская действительность 30-х годов: третий слой, третий мир романа.
С особенным сарказмом Булгаков описывает собратьев по перу — завсегдатаев «Дома Грибоедова». Чего стоят одни фамилии и псевдонимы «инженеров человеческих душ»: Бескудников, Двубратский, Поприхин, Желдыбин, Непременова — «Штурман Жорж», Чердакчи, Тамара Полумесяц и т. д.! Каждая из них просто просится в перечень «Мертвых душ» Гоголя. И это действительно «Мертвые души», для которых жалкие попытки творчества — лишь повод урвать квартиру, путевку в дом отдыха и другие жизненные блага. Их мир — мир зависти, доносительства, страха, уютно укрытый снаружи декорациями «Дома Грибоедова». Этот мир действительно хочется взорвать. И понимаешь Маргариту, в облике ведьмы самозабвенно громившую квартиру маститого критика Латунского. Яркая, страстная, непосредственная возлюбленная Мастера — одно из звеньев, связывающих мир человеческий с миром дьявольским. Гордая королева сатанинского бала, конечно же, ведьма — ведь все женщины немножко ведьмы. Но именно ее прелесть, ее нежность, доброта и верность связывают тьму и свет, телесность и духовность. Она верит в талант Мастера, в его предназначение, в то, что она способна возродить к жизни находящегося в сумасшедшем доме больного № 118.
Ради нее злые силы еще раз совершают доброе дело: Воланд дарует Мастеру покой. Вот еще один вопрос, вызывающий споры читателей. Почему все-таки покой, а не свет? Ответ невольно ищешь в давнем, пушкинском: «На свете счастья нет, но есть покой и воля». Как условия для творчества. Чего еще надо писателю? И, кстати, в отличие от безоглядно-цельного Левия Матфея, ни жизнь Мастера, ни его роман не стали руководством к действию ни для кого. Он — не борец, гибнущий за свои убеждения, не святой. В своем романе ему удалось верно «угадать» историю. Именно поэтому ученик Мастера Иван Бездомный, бросив сочинительство, становится историком. Он только иногда, в полнолуние (а луна в романе всегда сопровождает озарение героев) вспоминает о трагедии, разыгравшейся перед его глазами и затронувшей его душу. Только вспоминает: Иван Бездомный тоже не борец и не святой. Как ни странно, окончательно разочароваться в современниках нам не позволяет мудрый скептик Воланд, который говорит, озирая ночную Москву: «Они — люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было. Ну, легкомысленны... ну, что ж... и милосердие иногда стучится в их сердца... обыкновенные люди... в общем, напоминают прежних... квартирный вопрос только испортил их...» Да, душная суетящаяся Москва странно и страшно напоминает древний Ершалаим с его политической борьбой, интригами, тайным сыском. И как две тысячи лет назад, в мире существует добро и зло (порой неотличимые друг от друга), любовь и предательство, палачи и герои. Поэтому в романе Булгакова все три мира причудливо переплетаются, персонажи в чем-то повторяют друг друга: в Мастере проглядывают черты Иешуа Га-Ноцри, приятель Мастера Алоизий Могарыч напоминает Иуду, преданный, но в чем-то очень ограниченный Левий Матфей так же бескрыл, как ученик Мастера Иван Бездомный. И только совершенно немыслим в советской Москве персонаж, подобный раскаявшемуся Пилату, обретшему, наконец, прощение и свободу.
Итак, «роман в романе» — это своеобразное зеркало, в котором отражается современная Булгакову жизнь. А держат это зеркало, как тролли в андерсеновской «Снежной королеве», Воланд и его свита. И «магический кристалл» — в их власти: «Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо» (И. В. Гёте. «Фауст»).