Сказки
Салтыкова-Щедрина обычно определяют как итог творчества великого сатирика. И
такой вывод в какой-то мере оправдан. Сказки хронологически завершают
собственно сатирические произведения писателя. Как жанр щедринская сказка
постепенно вызревала в творчестве писателя из фантастических
и образных элементов его сатиры.
Немало в них и фольклорных заставок, начиная от использования формы давно прошедшего
времени («Жил-был») и заканчивая обильным количеством пословиц и поговорок,
приводимых в сказках.
В
сказках писатель затрагивает множество проблем: социальных, политических и
идеологических. Так, жизнь русского общества запечатлена в них в длинном ряду
миниатюрных по объему картин. В сказках представлена социальная анатомия
общества в виде целой галереи зооморфных, сказочных образов.
Так,
в сказке «Карась-идеалист» представлена система идей, которая отвечала мировоззрению
самого Щедрина. Это вера в идеал социального равенства и в гармонию, во
всеобщее счастье. Но, напоминает писатель: «На то и щука, чтобы караси не
дремали». Карась выступает в роли проповедника. Он красноречив и прекрасен в
проповеди братской
любви: «Знаешь ли ты, что такое добродетель?
— Щука раскрыла рот от удивления, машинально потянула воду и... проглотила
карася». Такова природа всех щук
— глотать карасей.
В этой крохотной трагедии
Щедрин представил то, что характерно всякому обществу и всякой организации,
что составляет природный и естественный закон развития: есть сильные, кто ест,
и есть слабые — кого едят. А общественный прогресс — это обычный процесс
пожирания одних другими. Конечно, в демократических кругах подобный пессимизм
художника вызвал споры и нарекания. Но прошло время — и
щедринская правота стала правотой исторической.
Салтыков-Щедрин
не оставлял в покое не только интеллигенцию. «Хорош» и народ в своей
рабской покорности. Страшные и удручающие картины нарисовал писатель в
«Повести о том, как один мужик двух генералов накормил». Вот портрет
крестьянина. «Громадный мужичина», на все руки мастер.
И
яблок с дерева достал, и картофель из земли
добыл, и силок приготовил для рябчиков из собственных волос, и огонь извлек, и
провизии наготовил, и пуха лебяжьего набрал. И что же? Генералам по десятку
яблок, а
себе «одно, кислое». Сам и веревку свил, чтобы генералы держали его ночью на
привязи. Да еще готов был генералов поблагодарить «за то, что они его,
тунеядца, жаловали и мужицким его трудом не брезговали!»
Трудно
представить себе более рельефное и отчетливое изображение нравственного состояния
крестьян: пассивная рабская психология, невежество. Щедрин словно видит русский
народ глазами следователя Порфирия
Петровича из «Преступления и наказания» Ф.М.Достоевского. Тот прямо называл
мужика иностранцем, настолько недоступен был
для него образ мыслей, поведение и мораль русского народа. У Щедрина подобное
отношение к своему народу приобрело притчеобразную и доступную форму.
И
все-таки любуется силой
и выносливостью мужика, которые для него, к сожалению, так же естественны, как и
его беспримерная покорность и полный идиотизм.
В этом контексте достаточно нехарактерна сказка «Медведь на воеводстве», где
мужики все-таки теряют терпение и сажают медведя на рогатину. Однако Топтыгин 2-й
в этой сказке не столько эксплуататор, сколько
обычный грабитель. А разбойников на
Руси никогда не жаловали — отсюда и рогатина.
Сказки
Салтыкова-Щедрина полны сарказма. В них он никого не жалует. Достается всем: и
правым (точнее, тем, кто сам себя считает правым) и неправым, и пескарям
премудрым, и русским либералам, и щуке, и самодержавию, и мужикам русским.
Вспомним моральный кодекс вяленой воблы: «Тише едешь, дальше будешь;
маленькая рыбка лучше, чем большой таракан». «Уши выше лба не растут» — вот что
Щедрину противно особо — аккуратная серость. Против нее протест, язвительная
сатира сказок.
Выводы
из творчества Щедрина следуют неутешительные,
ведь сказки великого сатирика актуальны и сейчас, а следовательно, общество
наше стабильно: карасей глотают, генералов
безропотно кормят, вобла проповедует, здравомыслящий заяц с лисой играет, — в
общем, все по-прежнему. «И всякому зверю свое житье: льву — львиное, лисе —
лисье, зайцу — заячье». |