Осип Мандельштам

Дворцовая площадь

Императорский виссон

И моторов колесницы, —

В черном омуте столицы

Столпник-ангел вознесен.

В темной арке, как пловцы,

Исчезают пешеходы,

И на площади, как воды,

Глухо плещутся торцы.

Только там, где твердь светла,

Черно-желтый лоскут злится

Словно в воздухе струится

Желчь двуглавого орла.

1915

***

Во время балов играл придворный оркестр под упра­влением капельмейстера Галуппи. На малых собра­ниях играл на скрипке Диц, на виолончели Дельфини, на арфе Кардон, на фортепиано Ванжура. На эрмитажных собраниях Екатерина всегда являлась в русском платье; ее примеру следовали и все приглашенные дамы. Здесь уже господствовал русский язык. Каждый гость занимался чем ему угодно было. Кто играл в жмурки, кто в «билетцы», кто ворожил, гадал, играл в веревочку, кто читал стихи и т. д. Любимой игрой была ли­тературная. Но как только Екатерина замечала, что гости начинали писать колкости, тотчас брала перо и зачеркивала написанное. Всякое стеснение, всякая церемония были изгнаны из общества; особенно запрещено было государыней вставать со стула перед нею, и тот, кто не исполнял этого, нес штраф по червонцу в пользу бедных или выучивал шесть стихов из «Телемахиды». Рас­сказывают, что Нарышкин чаще других подвергался этому наказанию. Читал же он стихи Тредиаковского с та­ким пафосом, что вызывал всеобщий неудержимый смех. Вельможи со способностями выделывать различные гримасы и изменять свою физиономию особенно ценились на этих ве­черах и получали в шутку разные военные чины. Так, барон Ванжура вместе с кожей спускал до бровей свои волосы и как парик передвигал их направо и налево; за это качество он получил там звание капитана. Сама госу­дарыня тоже умела спускать правое ухо к шее и опять под­нимать его вверх; за эту способность она числилась только по­ручиком. Безбородко превосходно представлял картавого.

Собрания эти происходили в комнате, где позже висели эскизы и рисунки Рафаэля и других великих худож­ников. Эта уединенная комната дала Эрмитажу свое имя. Из нее был выход в так называемую Алмазную комнату, в которой, по повелению Екатерины, были собраны из всех дворцов и кладовых и из московской Оружейной палаты разные редкости из финифти и филиграна, агата, яшмы и других драгоценных камней. Тут поместили все домаш­ние уборы русских царей и бывшие у них в употреблении вещи: часы, табакерки, кувшины, зеркала, бокалы, ножи, вилки, цепочки, солонки, чайные приборы, перья, букеты. Из та­ких редких вещей здесь хранились: филиграновые туалеты царевны Софии Алексеевны и царицы Евдокии Лукьяновны; хрустальный кубок императрицы Анны Иоанновны; серебряная пудреница Елизаветы Петровны, золотая финифтяная чарочка царя Михаила Феодоровича; часы, служившие шагомером царю Алексею Михайловичу; модель скромного домика, в котором обитал Петр Великий в Саардаме; кукла, одетая по-гол­ландски, —  это была копия с хозяйки дома; изображение Пол­тавской битвы и морского сражения при Гангуте, выточенное резцом Петра; табакерки, шашки и наперсток работы Ека­терины I.

Позднее все эти достопамятности были расставлены по галереям Эрмитажа. Первой из этих галерей считалась та, которая примыкала к южной части висячего сада. Все три галереи были со сводами, окна выходили в сад. Из пер­вой галереи выстроен на своде переход через переулок в придворную церковь Зимнего дворца. Вторая галерея, за­падная, примыкала к застройке флигеля, через который Екатерина из внутренних покоев ходила в Эрмитаж. По обеим сторонам дверей находились вазы из белого прозрачного мрамора с барельефами, на подножке цветного мрамора. Подле них стояли два женских портрета в восточных нарядах, в подвижных рамах. Они были сде­ланы на императорской шпалерной фабрике мастерами Андрее­вым и Ивановым. В третьей, восточной, галерее были еще такие же две вазы; в этой галерее копировались обычно карти­ны профессорами и воспитанниками Академии художеств. В последней комнате все стены и промежутки между окон были покрыты картинами.

Окруженный с трех сторон галереями, а с северной за­лом Эрмитажа, висячий сад имел вид продолговатого четырех­угольника. Своды были покрыты землей, так что сад имел такую же вы­шину, как пол в галереях. В этом открытом саду росли со всех сторон ряды прекраснейших больших берез, а на дерно­вой поверхности были сделаны дорожки для прогулок, украшен­ные цветами, в конце каждой дорожки стояли статуи из бе­лого мрамора работы Фальконе, на постаментах из дикого камня. В северной части сада была высокая оранжерея с галереей наверху. В этом зимнем саду содержалось множество попугаев и других птиц, а также множество обезьян, морских сви­нок, кроликов и других зверьков.

От галереи по запад­ной стороне шли три комнаты, в одной из которых стоял бюст Вольтера в натуральную величину на столбе из дикого камня; в примыкающих к этой других комнатах стояло еще несколько бюстов Вольтера: один из фарфора, другой из бронзы, сделанный с ориги­нала, работы Гудона; все эти комнаты были украшены бронзо­выми историческими группами из жизни Древней Греции и Ри­ма. Между угольной комнатой и оранжереей находился зал. Там вмес­то стены с одной стороны были громадные окна в сад. Рядом с залом была столовая: пол здесь состоял из двух квадратов, которые вынимались, и из них поднимались и опу­скались посредством простого механизма два накрытых стола на шесть приборов. Императрица здесь обедала без присутствия слуг. В этой комнате по углам стояли два бюста работы Шубина: графа Румянцева и графа Шереметева. Из этой комнаты шла арка через переулок ко второму дворцу Эрми­тажа; здесь находилось аллегорическое изображение мира со Швецией. Екатерина, изображающая Россию, подавала Швеции, представленной тоже в виде женщины, лавровую ветвь, пока­зывая на сноп. Пограничная река Кюмень была представлена лежащим старцем; из находившегося в его руках сосуда вытекала вода.

Во втором дворце, в первом овальном зале со сводами и высокой галереей, поддерживаемой тринадцатью столбами, никаких украшений не было, только висели два рисунка с изображением цветов, описанные великой княгиней Марией Федоровной, и несколько географических карт. В неболь­шой угловой комнате за тем залом сохранялся токарный ста­нок Петра I и разные выточенные им работы из слоновой кости. Подле, в овальной комнате, стоял большой бильярд и маленькая «фортуна». Стены этой комнаты были увешаны картинами. Государыня очень любила играть на би­льярде и перед тем, чтоб начать играть, всегда спрашивала партнера, удобно ли ему играть этим кием или не нужно ли опустить шторы, когда замечала, что солнце неприятно светит ему в глаза. Однажды в то время, когда государыня игра­ла с кем-то на бильярде, вошел Шувалов. Импе­ратрица низко ему присела. Присутствующие придворные сочли это за насмешку и засмеялись. Екатерина приняла серьезный вид и сказала: «Вот уже сорок лет, что мы друзья с го­сподином обер-камергером, а потому нам очень извини­тельно шутить между собою». Екатерина, как известно, отли­чалась необыкновенной вежливостью в обращении с людьми; любимая ее поговорка была: «Се n'est pas tout que d'etre grand seigneur, il faut encore etre poll» («Не довольно быть вельможей, нужно еще быть учтивым»). По рассказам, императрица имела особенный дар приспособлять к обстоятельствам выражение лица своего; часто после вспышки гнева в кабинете под­ходила она к зеркалу и, так сказать, сглаживала, прибирала черты свои и являлась в залу со светлым и царственно-при­ветливым лицом. Однажды на бале хотела она дать прика­зание пажу и сделала знак, чтобы подозвать его, но он того не заметил, а граф Остерман решил, что знак был сде­лан ему, и подошел к государыне, опираясь на свою длин­ную трость; императрица встала со своих кресел и подошла с ним к окну, где некоторое время с ним проговорила. Потом, возвратясь на место, спросила графиню Головину, до­вольна ли она ее вежливостью. «Могла ли я иначе поступить! Я огорчила бы старика, дав ему почувствовать, что он ошибся, а теперь, сказав ему несколько слов, я оставила его в заблуждении. Он доволен, вы довольны, а следовательно довольна и я!»

В другой раз князь Барятинский, ошибкой, вместо графи­ни Паниной пригласил на вечер в Эрмитаж графиню Фитингоф. Увидя неожиданную гостью, императрица удивилась, но не дала этого заметить, а только приказала тотчас послать приглашение графине Паниной; графиню же Фитингоф велела внести в список лиц, приглашаемых на эрмитажные собра­ния, чтобы она не догадалась, что была приглашена ошибкой.

В небольшой комнатке, диванной, рядом с бильярдной стоял драгоценный столик из разноцветных камней, а в углах бюсты адмиралов: графа А. Г. Орлова и В. Я. Чичагова, оба работы Шубина. Рядом с этой комнатой окнами на двор Екатерина занималась химическими сплавами для камеев, вместе с Кенигом и Лебрехтом вырезала печати и т. д. Там стояли две драгоцен­ные вазы: одна из стекла аметистового цвета и другая, фарфо­ровая, с тонкой живописью. Тут же было одно из первых и древнейших фортепьян с флей­тами. В комнате подле этой помещались две мраморные группы: одна — работы Шубина, другая — Щедрина, и большой фар­форовый сосуд на круглом пьедестале из голубого материала ¾ работы Кенига. В следующей полукруглой зале находились изображения римских императоров Иосифа и Леопольда на одной картине и бюст князя Потемкина-Таври­ческого работы Шубина; рядом с этой комнатой хранилась коллекция рисунков. Уборная, или спальная комната импера­трицы, кроме обычной мебели, имела такие редкости как играющие часы, бюсты Цицерона и Вольтера, античное изображение Дианы с собакой из слоновой кости, античный стол, горку из уральских драгоценных камней с каскадами из аквамарина. В следую­щем большом зале висели шесть хрустальных люстр, пе­ред софой стоял большой стол, четырехугольная крышка которого была сделана из аметистового стекла, по бокам на ней были начерчены планы турецких крепостей: Очакова, Бендер, Килии и Акермана, завоеванных князем Потемкиным.

В комнате возле зала были размещены разные китайские ред­кости. Первая комната, на восточной стороне, вела к лестнице главного входа в Эрмитаж, сделанной из одно­цветного камня; напротив ее был на своде переход через ка­нал в придворный театр; в комнате перед проходом постро­ен был древний греческий  храм,  в котором стояло  антич­ное изображение из мрамора Амура и Психеи. В той же комна­те стояло бюро с изображением разных эпизодов из путешест­вия государыни по Таврической области; делал это бюро кре­стьянин графа Салтыкова. Далее во всю длину по каналу шла «ложа Рафаэля», расписанная al fresco. Затем следовали кабинеты минералоги­ческий, скульптурных и античных мраморов и императорская картинная галерея. За картинной галереей первое время надзирал придворный живописец Фензельт, известный реста­вратор древних картин  (после него с 1780 г. был смо­трителем венецианец Мартинели). Над собранием гемм, монет, эстампов и других произведений художеств был на­чальником  библиотекарь  императрицы,  коллежский  советник Петров, но так как он был часто посылаем в Москву, то большей частью заведовал этими собраниями унтер-би­блиотекарь, коллежский асессор Алексей Иванович Лужков. Императрица очень его ценила и доверяла, присылая  драгоценные вещи без вся­ких записок. Однажды Екатерина, отворяя у него разные шкафы, по рассеянности положила ключи от них в свой карман. Лужков на это обиделся и просил ее, чтобы она дала ему отставку. Екатерина очень удивилась и просила его сказать, что за причина, почему он хочет ее оставить.— «Я, государыня, честен, всегда пользовался вашим доверием, а вчера заметил, что вы в первый раз меня заподозрили и взяли ключи у меня, —  после этого я вам уже не слуга». —  «Помилуй, —  сказала императрица, — я сделала это по ошибке, без всякого умысла, вот твои ключи,  не  обижайся,  извини меня, я впредь буду осторожнее». Этот Лужков по кончине императрицы представил в казну серебра и золота, не запи­санного в книгах, более чем на 200 000 рублей и вышел в отставку.

Императорская семья появилась в Зимнем дворце только в 1894 г. ¾ с восшествием на престол Николая II.  Бывшие покои Николая I были отделаны заново в стиле модерн. Но потом, в 1904 г. Николай II переехал в Царское Село.

В Первую мировую войну во дворце был госпиталь.

В 1918 г. Зимний переименовали во Дворец искусств, но это название как-то не прижилось. До 1945 г. там был Музей революции, который до 1922 г. уживался то с пунктом по приему военнопленных, детской колонией, штабом по массовым торжествам и т. д. В Гербовом зале давали театральные представления, в Николаевском крутили кино.

Эмигрантские поэты об этом времени писали так:

Ах, Петербург, как страшно-просто

Подходят дни твои к концу!..

Подайте Троицкому мосту!

Подайте Зимнему дворцу!

А еще так:

Да, славы вековой умолкли хоры,

Империя приблизилась к концу,

И прогремели выстрелы с «Авроры» –

Салют прощальный Зимнему дворцу…

В 1922 г. значительная часть дворца передана Государственному Эрмитажу, и в 1920-1930-х гг. проведены большие реставрационные работы.

Горожане не без основания говорили, что при съемке эйзенштейновского фильма «Штурм Зимнего» дворец пострадал сильнее, чем при настоящем штурме, какового вообще-то не было.

Во время блокады Зимний дворец, как и многие здания города, пострадал от авиабомб и снарядов. Но уже в мае 1942 г. пошли ремонтные работы, в ноябре 1945 г. для посетителей были открыты первые 69 залов. Тогда же Зимний дворец был полностью передан Эрмитажу.