Такую ноябрьскую заметку 1704 г. находим мы в поденной записке Петра I.

Как же веселились?

«В продолжение обеда, хотя пили только из рюмок, однако ж гости под конец все до того опь­янели,  что большею частиею и не понимали, как убрались с корабля. И не мудрено: они сидели за столом с 4 часов пополудни до 2 часов утра и все это время беспрерывно пили, так  что, наконец, даже сам император едва мог стоять на ногах. Он, впрочем, объявил наперед, что в этот день намерен хорошенько напиться. Его королевское высочество (герцог Голштинский, отец Петра III) должен был отвечать на все тосты крепким венгерским вином, кроме  того  часто  получал  штрафные  стаканы  от императора, которому  непременно  хотелось  напо­ить его и довести,  как он говорил,  до состояния пьяного немца.   Вследствие этого его высочество так сильно опьянел,  как ему никогда и  в жизни не случалось. Мы принуждены были под конец но­сить  его,   потому что он не  мог более держаться на ногах, причем у  него, как и многих других, несколько раз начиналась рвота».

Как писал Пушкин:

Над Невою резво вьются

Флаги пестрые судов;

Звучно с лодок раздаются

Песни дружные гребцов.

В царском доме пир веселый,

Речь гостей хмельна, шумна;

И Нева пальбой тяжелой

Далеко потрясена.

Датский посланник рассказывает о свадьбе Анные Иоанновны с герцогом Курляндским в ноябре 1710 г.:

«Вчерашние гости снова приглашены на дом к князю Меншикову; но на этот раз пир задал он сам, тогда как накануне пировали за счет царя. Сошлись мы в два часа. пополудни; обедали по вчерашнему, с соблюдением того же порядка, при маршале, дворецких и пр. Выпито было 17 заздравных чаш, из коих каждая приветствовалась 13-ю пушечными выстрелами. Чаши эти царь наперед записал на особый лоскуток бумаги (таков обычай при подобных случаях). По окончании обеда в залу внесли два пирога; один поставили на столе, за которым сидел я, другой к новобрачным. Когда пироги взрезали, в каждом из них оказалось по карлице. Обе были затянуты во французское платье и имели   самую   модную   высокую   прическу. Та, что лежала в пироге на  столе  новобрачных,  поднялась на ноги и, стоя в пироге, сказала по-русски речь в стихах. Декламировала   она  так  же  смело,   как  самая   привычная   и лучшая актриса. Затем, вылезя из пирога, она начала здороваться  с новобрачными и с прочими лицами,  сидевшими за их столом. Другую карлицу (из пирога на нашем столе) царь сам перенес и поставил на стол к молодым. Тут раздались звуки менуэта, и карлицы весьма изящно исполнили для новобрачных этот танец на обеденном столе. Каждая из   них   была   ростом   в   локоть.   После   трапезы   зажгли фейерверк,   установленный   на   плотах   на   Неве.   Сперва   на двух колоннах загорелось два княжеских венца; под одним стояла буква F, под другим А, а посредине, между венцами, буква Р. Потом появились две пальмы  со сплетшимися вершинами; над ними сияли слова:  «Любовь  соединяет».  Далее показался   купидон   в   рост человеческий,   с   крыльями   и колчаном  на  раменах;   он  стоял  перед  наковальней,   замахнувшись   большим   кузнечным   молотом,   и   сковывал вместе два сердца, лежавшие на наковальне. Над этим изображением горела надпись: «Из Двух едино сочиняю». Царь, будучи капитаном фейерверкеров, сам устроил этот фейерверк. Стоя   среди   общества, он   объяснял окружающим  значение каждой аллегорической картины, пока она горела. Наконец, было пущено   большое   множество ракет, шумих, баллонов и разных водяных швермеров. Вообще фейерверк отличался великолепием и стоил  больших  денег. Вечер заключился  танцами, продлившимися в этот раз до  полуночи».

Вот что рассказывает современник о петровской свадьбе карликов. О петровской, потому что была еще и екатерининская.

«По изволению его царского величества рассуждено было устроить свадьбу карликов в 1710 г. после бракосочетания герцога Курляндского.

Накануне два статные, богато наряженные карлика в маленькой одноколкe о трех колесах, запряженной доброй, убранной пестрыми лентами, лошадкой, разъезжали по городу с двумя всадниками ¾ со  свадебными приглашениями. В назначенный, день, утром, пара была обвенчана в русской крепостной церкви по русскому обряду. Впереди шел нарядно одетый карлик, в качестве маршала, с жезлом, на котором висела длинная, по соразмерности, кисть из пестрых лент. За ним следовали: жених с невестой, тоже в особенном наряде, его царское величество с несколькими министрами, князьями, боярами, офицерами и, наконец, 72 карлика обоего пола, проживающие у царя, вдовствующей царицы, князя и княгини Меншиковых и других господ, но большею частью нарочно выписанные, для настоящей церемонии, из разных краев России, иные миль за двести и более. Шествие заключалося множеством сторонних зрителей. Все эти карлики заняли середину церкви и жених на вопрос священника, хочет ли он жениться на своей невесте, громко произнес по-русски: «На ней и ни на какой другой»; невеста же на вопрос, хочет ли она выйти за своего жениха и не обещалась ли уже другому, отвечала: «Вот бы была штука!» но ее «да» чуть можно было расслышать, что возбудило единодушный смех. Венец над невестою держал сам царь, в знак особой своей милости. После венчания, все поехали водою к князю Меншикову и сели там за стол, накрытый в той же большой зале, где происходило пиршество по случаю бракосочетания герцога Курляндского. Молодые и вся прочая компания карликов, щегольски и богато одетых по-немецки, заняли несколько маленьких столов посередине залы. Над женихом и невестой, сидевшими за разными столами, возвышались два небольших шелковых балдахина и сверх того над ними, и над обеими невестиными подружками, висели лавровые венки. Угощали, как и при бракосочетании герцога, маршал и восемь шаферов, имевших кокарды из кружев и пестрых лент на правой руке, и все они так заботливо и важно расхаживали вокруг столов, потчуя гостей, как будто кроме них никого тут не было. Невестины подружки подарили сидевшему между ними крохотному форшнейдеру кокарду, за что он отплатил каждой поцелуем. По четырем сторонам залы тянулись длинные узкие столы, за которыми сидели царь с герцогом Курляндским, русские и чужестранные министры, генералы, герцогиня Курляндская со своими сестрами и знатнейшими русскими дамами, а потом остальные князья, бояре и русские и немецкие офицеры.

Первое здоровье провозгласил маленький маршал, который, подойдя, вместе с восемью дружками, к столу его величества, поклонился ему до земли; причем все они, под звуки труб и литавр, к общему удивлению, осушили свои кубки до дна, как бы самые великорослые люди.

Позади дома поставлено было несколько небольших пушек, из которых однако же не палили, потому что молодой сын князя Меншикова лежал в тяжкой болезни, от которой в тот самый день и умер. После стола все карлики очень весело танцевали по-русски, часов до 11-ти. Какие были тут прыжки, кривлянья и гримасы, вообразить себе нельзя! Все гости, в особенности же царь, не могли довольно тем навеселиться и, смотря на коверканье и ужимки этих 72-х уродцов, хохотали до упада. У иного были коротенькие ножки и высокий горб, у другого — большое брюхо, у третьего — ноги кривые и вывернутые, как у барсуковой собаки, или огромная голова, или кривой рот и длинные уши, или маленькие глазки и расплывшееся от жира лицо».

Вечером молодых отвезли в царские палаты... Прочих же гостей распустили по домам. Таким образом окончилась эта свадьба, представившая, на общую потеху, редкий пример соединения в одном месте более 70-ти карликов.

* * *

Мы уже упоминали о маскараде 1721 г. Обратимся к очевидцу ¾ Ф. Берхгольцу.

«Начался маскарад, который должен был продолжаться целую неделю, и в этот же день праздновалась свадьба князя-папы со вдовою его наместника, которая целый год не соглашалась выходить за него, но теперь должна была повиноваться воле царя. Было   приказано, чтобы сегодня, по сигнальному выстрелу из пушки, все маски собрались по ту сторону реки на площади,    которая вся была устлана досками, положенными на бревна, потому что место   там очень болотисто и не вымощено. Площадь эта находится перед Сенатом и   церковью  Св. Троицы, имея с одной стороны здание художеств, с другой — крепость, с третьей — здания всех  Коллегий, а с четвертой — Неву. Посредине  ее стоит упомянутая церковь Св. Троицы, а перед Сенатом возвышается большая деревянная пирамида, воздвигнутая в память отнятия у шведов, в 1714 г., четырех фрегатов, в котором царь сам  участвовал,  за что и был произведен князем-кесарем   в   вице-адмиралы.   Она   украшена   разного рода девизами. В 8 часов утра последовал сказанный сигнал, и его высочество со своими кавалерами  отправился на барке к сборному месту, но покамест в плащах. В этот день в  крепости не только подняли большой праздничный флаг (из желтой материи, с изображением черного двуглавого  орла), но и палили, в знак торжества, из  пушек,  как и на галерах,  стоявших  по  реке. 

Между тем все маски, в плащах, съехались на сборное место, и  пока особо  назначенные маршалы разделяли и расставляли их по группам, в том порядке, в каком они должны были следовать друг за другом, их величества, его   высочество и знатнейшие из вельмож находились у обедни в Троицкой церкви,   где совершилось и бракосочетание князя-папы, которого венчали в полном его   костюме. Когда же, по окончании этой церемонии, их величества со всеми прочими вышли из  церкви, сам  царь,   как   было   условлено,   ударил в барабан  (его  величество  представлял  корабельного барабанщика, и уж конечно не жалел старой телячьей кожи инструмента,   будучи   мастером   своего   дела и начав, как известно, военную службу с этой должности). Все маски разом сбросили  плащи, и площадь запестрела разнообразнейшими костюмами. Открылось вдруг   около 100 масок, разделенных на большие группы и стоявших в назначенных для  них местах. Они начали медленно ходить по большой площади процессией, по порядку номеров, и гуляли таким образом часа два, чтобы лучше рассмотреть друг друга.

Царь, одетый, как сказано, голландским матросом или французским крестьянином и в то же время корабельным барабанщиком, имел через плечо черную бархатную, обшитую серебром, перевязь, на которой висел барабан, и исполнял свое дело превосходно. Перед ним шли три трубача, одетые арабами, с белыми повязками на головах, в белых фартуках и в костюмах, обложенных серебряным галуном, а возле него три других барабанщика, а именно генерал Бутурлин, генерал Чернышев и гвардии майор Мамонов, из которых оба первые были одеты, как его величество. За ними следовал князь-кесарь Ромодановский в костюме древних царей, то есть в бархатной мантии, подбитой горностаем, в золотой короне и со скипетром в руке, окруженный толпой слуг в старинной русской одежде. Царица, заключавшая со всеми дамами процессию, была одета голландской или фризской крестьянкой, в душегрейке и юбке из черного бархата, обложенных красною тафтой, в простом чепце из голландского полотна, и держала под рукою небольшую корзинку. Этот костюм ей очень шел. Перед нею шли ее гобоисты и три камер-юнкера, а по обеим сторонам восемь арабов, в индейской одежде из черного бархата и с большими цветами на головах. За государыней следовали две девицы Нарышкины, одетые точно так, как она, а за ними все дамы, сперва придворные, также в крестьянских платьях, но не из бархата, а из белого полотна и тафты, красиво обшитых красными, зелеными и желтыми лентами; потом остальные, переодетые пастушками, нимфами, негритянками, монахинями, арлекинами, скарамушами; некоторые имели старинный русский костюм, испанский и другие, и все были очень милы. Все шествие заключал большой толстый францисканец в своем орденском одеянии и со странническим посохом в руке.

За группою царицы, как за царем, шла княгиня-кесарша Ромодановская в костюме древних цариц, т. е. в длинной красной бархатной мантии, отороченной золотом, и в короне из драгоценных камней и жемчуга. Женщины ее свиты имели также старинную русскую одежду. Его королевское высочество, наш герцог Голштинский  был со своей группой в костюмe французских виноградарей, в шелковых фуфайках, и панталонах разных цветов, красиво обложенных лентами. Шляпы у них были обтянуты тафтой и обвиты вокруг тульи лозами с виноградными кистями из воска. Его высочество, в костюме розового цвета, шел один впереди, отличаясь от своей группы тем, что имел под тафтяной фуфайкой короткий парчовый камзол, входивший в панталоны, и что вместо шнурков и лент платье его было обшито серебряным галуном. Кроме того, он держал в руке виноградный серп. За ним шла его свита в три ряда, по три человека в каждом: именно первый ряд в зеленых костюмах, второй в желтых, третий в голубых. Ленты на тафтяных фуфайках были у них также разноцветные, но нашиты у всех одинаково, шляпы же одного цвета...

Группа его высочества была одной из лучших. Маски, следовавшие за нею, отличались красивыми и самыми разнообразными костюмами. Одни были одеты, как гамбургские бургомистры в их полном наряде из черного бархата (между ними находился и князь Меншиков); другие — гвардейские офицеры, как римские воины, в размалеванных латах, в шлемах и с цветами на головах; третьи, как турки, индийцы, испанцы (в числe их был крещеный жид и шут царя Ля-Коста), персияне, китайцы, епископы, прелаты, каноники, аббаты, капуцины, доминиканцы, иезуиты; некоторые, как государственные министры, в шелковых мантиях и больших париках, или как венецианские nobili; наконец, многие были наряжены жидами (здешние купцы), корабельщиками, рудокопами и другими ремесленниками.

Самыми странными были князь-папа, из рода Бутурлиных, и коллегия кардиналов, в их полном наряде, они величайшие и развратневйшие пьяницы; но между ними есть некоторые из хороших фамилий. Коллегия эта и глава ее, так называемый князь-папа, имеют свой особый устав и должны всякий день напиваться допьяна пивом, водкой и вином. Как скоро один из ее членов умирает, на место его тотчас, со многими церемониями, избирается другой отчаянный пьяница. Поводом к учреждению ее царем был, говорят, слишком распространившийся между его подданными, особенно между знатными лицами, порок пьянства, который он хотел осмеять, и вместе с тем предостеречь последних от позора. Многие губернаторы и другие сановники имели в этом случае одинаковую участь с людьми, менee их знатными, и не были избавлены от поступления в коллегию. Но другие думают, что царь насмехается над папой и его кардиналами, тем более, что он, как рассказывают, не щадит и своего духовенства, приказывая ежегодно, перед постом, исполнять одну смешную церемонию.

В прежние времена в Москве всякий год, в Вербное Воскресенье бывала особенная процессия, в которой патриарх ехал верхом, а царь вел лошадь его за поводья через весь город. Вместо всего этого бывает теперь совершенно другая церемония: в тот же день князь-папа с своими кардиналами ездит по всему городу и делает визиты верхом на волах и ослах, или в санях, в которые запрягают свиней, медведей, или козлов. Я думаю скорее, что его величество имел в виду первую причину. Конечно, он может иметь тут и еще другую, скрытую цель, потому что, как государь мудрый, всячески заботится о благе своего народа и всеми мерами старается искоренять в нем старые грубые предрассудки. Я было забыл при этом случае упомянуть, что князь-папа для прислуги имеет 10 или 12 человек, тщательно набираемых для него во всем государстве, которые не могут говорить как следует, страшно заикаются и делают при том самые разнообразные телодвижения. Они обязаны прислуживать ему и всей коллегии во время празднеств, и имеют свой особенный смешной костюм.

Но возвращаюсь к маскараду. Кроме названных масок, были еще в разных уморительных нарядах сотни других, бегавших с бичами, пузырями, наполненными горохом, погремушками и свистками и делавших множество шалостей. Были некоторые и отдельные смешные маски, как, например, турецкий муфтий в обыкновенном своем одеянии, Бахус в тигровой коже и увешанный виноградными лозами, очень натуральный, потому что его представлял человек приземистый, необыкновенно толстый и с распухшим лицом. Говорят, его перед тем целые три дня постоянно поили, причем ни на минуту не давали ему заснуть. Весьма недурные были Нептун и другие боги; но особенно хорош и чрезвычайно натурален был Сатир (танцмейстер князя Меншикова), делавший на ходу искусные и трудные прыжки. Многие очень искусно представляли журавлей. Огромный француз царя и один из самых рослых гайдуков были одеты, как маленькие дети, и их водили на помочах два крошечных карла, наряженные стариками с длинными седыми бородами. Некоторые щеголяли в костюмах прежних бояр, т. е. носили длинные бороды, высокие собольи шапки и парчовые кафтаны под шелковыми охабнями, и ездили верхом на живых ручных медведях. Так называемый тайный кухмистер был весь зашит в медвежью шкуру и превосходно представлял медведя; сначала он несколько времени вертелся в какой-то машине, похожей на клетки, в которых прыгают белки, но потом должен был ездить верхом на медведе. Кто-то представлял индийского жреца, увешенного бубенчиками и в шляпе с огромными полями. Несколько человек были наряжены, как индейские цари, в перья всевозможных цветов, и т. д.

Погуляв, при стечении тысяч народа, часа два по площади и рассмотрев хорошенько друг друга, всe маски, в том же порядке, отправились в здания Сената и Коллегий, где за множеством приготовленных столов князь-папа должен был угощать их свадебным обедом. Новобрачный и его молодая, лет 60-ти, сидели за столом под прекрасными балдахинами, он с царем и господами кардиналами, а она с дамами. Над головою князя-папы висел серебряный Бахус, сидящий верхом на бочке с водкой, которую тот цедил в свой стакан и пил. В продолжение всего обеда человек, представлявший на маскараде Бахуса, сидел у стола также верхом на винной бочке и громко принуждал пить папу и кардиналов; он вливал вино в какой-то бочонок, причем они постоянно должны были отвечать ему...

Послe обеда (11-го числа), все маски, по данному сигналу, собрались опять на вчерашнее место, чтобы проводить новобрачных через реку в Почтовый дом, где положено было праздновать другой день свадьбы. Bce в том же порядке, как накануне, отправились в собственный дом князя-папы, где он стоял у дверей и, по своему обычаю, благословлял гостей (по способу русского духовенства), давая таким образом в одно и тоже время и папское и патриаршее свое благословение. Всякий, прежде чем проходил далее, выпивал при входе по деревянной ложке водки из большой чаши, потом поздравлял папу и целовался с ним. После того молодые присоединились к процессии масок, которые, обойдя раза два вокруг пирамиды, сели на суда и переехали, под разную музыку и при пушечной пальбe в крепости и Адмиралтействе, на другую сторону реки, в Почтовый дом, назначенный для угощенья.

Машина, на которой переплывали через реку князь-папа и кардиналы, была особенного, странного изобретения. Сделан был плот из пустых, но хорошо закупоренных бочек, связанных по две вместе. Все они, в определенном расстоянии одна от другой, составляли шесть пар. Сверху, на каждой паре больших бочек, были прикреплены посредине еще бочки поменьше или ушаты, на которых сидели верхом кардиналы, крепко привязанные, чтобы не упали в воду. В этом виде они плыли один за другим, как гуси. Перед ними ехал большой пивной котел с широким дощатым бортом снаружи, поставленный также на пустые бочки, чтоб лучше держался на воде, и привязанный канатами и веревками к задним бочкам, на которых сидели кардиналы. В этом-то котле, наполненном крепким пивом, плавал князь-папа в большой деревянной чашке, как в лодке, так что видна была почти одна только его голова. И он, и кардиналы дрожали от страха, хотя совершенно напрасно, потому что приняты были все меры для их безопасности. Впереди всей машины красовалось большое, вырезанное из дерева, морское чудовище, и на нем сидел верхом явившийся на маскарад Нептун со своим трезубцем, которым он повертывал иногда князя-папу в его котле. Сзади на борту котла, на особой бочке, сидел Бахус и беспрестанно черпал пиво, в котором плавал папа, немало сердившийся на обоих своих соседей. Все эти бочки, большие и малые, влеклись несколькими лодками, причем кардиналы производили страшный шум коровьими рогами, в которые должны были постоянно трубить. Когда князь-папа хотел выйти из своего котла на берег, несколько человек, нарочно подосланных царем, как бы желая помочь ему, окунули его совсем с чашей в пиво, за что он страшно рассердился и немилосердно бранил царя, которому не оставлял ни на грош совести, очень хорошо поняв, что был выкупан в пиве по его приказанию. После того все маски отправились в Почтовый дом, где пили и пировали до позднего вечера. Сегодня (17-го числа) окончился маскарад, и хотя в продолжение восьми дней наряженные не постоянно собирались, однако ж никто, под штрафом 50 рублей, не смел все это время ходить иначе, как в маскe. Поэтому все радовались, что удовольствия на первый раз кончились».