Страшное это было зрелище, и не раз, должно быть, вспоми­нали библейскую легенду о всемирном потопе невольные пленники разбушевавшейся реки.

Иное дело весной или в начале лета. Нева такая спокойная, голубая, поблескивающая серебристыми искорками... Конечно, именно такой должен был впервые увидеть ее Петр I. Недаром он на­звал свою новую столицу «парадизом» — раем, с чем добрых 20 лет никак не хотели согласиться даже царские приближенные, не говоря уже о простых смертных первых петербуржцах, переселенных сюда из Москвы и других старых русских городов.

Ученый-филолог XIX в. М. Михельсон в работе «Опыт русской фразеологии» определяет понятие «петербургский климат» как «нездоровый, скверный», а «петербургская погода» — «погода нездоровая, переменчивая».

И действительно, количество безоблачных, ясных дней в году всего 31, пасмурных — 172, с туманами ¾ 57, полуясных — 105. Петербург немыслим без ветра: западного, юго-западного или северо-западного. И еще трудно представить Петербург без дождя. С 3 апреля по 11 ноября — в течение 222 дней — дожди идут 158 раз. Меньше всего дождей в марте.

Впервые системно изучать климат в Петербурге стали в 1709 г. Занялся этим вице-адмирал К. Крюйс, отмечая в своем дневнике силу и направление ветра и уровень невской воды: «Апрель 22, воскресенье. Поутру ветр норд-вест, вода також стоит, как ранее. Пасмурно и студено. В полдни ветр малый норд-вест и дождь после полудни. Тихо и красный день до самого вечера».

Петр I, наглядевшись за границей всяких лабораторий, требовал собирать в окрестностях Петербурга распускающиеся листочки «с надписанием числа, дабы знать, где раньше весна начало берет». Надзор за этим странным делом возложили на Меншикова, который только поначалу смеялся, пока Петр не дал ему в зубы.

Это было за 27 лет до того, как в Уппсальском саду швед Карл Линней приступил к наблюдению одновременно за развитием растений и ходом погоды. Сопоставляя данные, Линней вскрыл зависимость прохождения растительных фаз от характера погоды.

В Петербурге этим занимался уже в 60-е годы XVIII в. директор Аптекарского огорода И. П. Фальк и позже академик П. С. Паллас.

Между прочим, и сам Петр весьма серьезно занимался климатологией. Его «Походный журнал» за 1695¾1725 гг. содержит почти 10 тысяч метеорологических записей. Еще в 1721 г. он составил метеорологический бюллетень на основе одновременных наблюдений в Петербурге и Риге. А годом раньше Петр в «Уставе морском» обязал капитанов кораблей «в путеплавании держать журнал» и заносить в него сведения о штормах, ветрах, течениях и пр.

После суровой зимы 1739¾1740 гг. в Петербургской академии наук задумались, как бы предугадывать разные нежелательные климатические явления. «Без сомнения, — писал академик Крафт, — то несказанную пользу бы учинило, ежели бы такие жестокие зимы заранее предвидеть, и тот год, в который она опять будет, наперед объявить можно было. Хотя сие трудно, и почти учинить невозможно, однакож могло бы оно служить к некоторым догадкам, ежели бы все зимы, в которые случалась жестокая стужа, в историях записанные, замечать и смотреть, не по порядку ли какому, который узнать было можно, одна за другою последуют. К сему надлежит еще обстоятельную роспись всех студеных зим иметь, для сочинения которой от давних времен зачавши, многие исторические книги читать надобно.

Однакож я здесь некоторый опыт предложу, который может быть те, которые в том меня искуснее, гораздо пространнее учинить могут».

Крафт пришел к выводу, что суровые зимы повторяются через 32 года.

В документах XVIII в. много сведений об ущербе, нанесенном морозами, засухами, ураганами. Нет нужды их все перечислять. Скажем только, что за этот век в России было 68 очень голодных лет, вызванных засухой, 40 чрезвычайно холодных зим, 20 дождливых сезонов.

Не только ученых интересовала погода. Не прошли мимо петербургского климата и писатели. Вот как пишет о нем известный в XIX в. Аполлон Григорьев:

«Петербургское лето большею частью бывает дождливо и хо­лодно — в том должно признаться. Бывают жаркие дни и даже месяцы, но они составляют исключение. Собственно говоря, весны нет в Петербурге. Год его может быть разделен на снего-холодное и на дожде-холодное время. Я подозреваю, что весны даже и не было в Петербурге и что ее нарочно сочинили поэты, чтобы им было с чем-нибудь сравнивать красавиц и что-нибудь воспевать. Очень даже может быть, что первый, кто назвал обожаемый им предмет майскою розою, сказал в сердцах самую злую и едкую насмешку, а другие приняли ее за чистые деньги. Ведь и теперь у нас в журналах часто пишутся такие критики, что с первого взгляда кажется, будто книга и расхвалена, а в самом деле выходит, что критик разругал ее наповал. Трудно только дога­даться об этом, и многие остаются при первом убеждении. Появ­ление и удаление весны даже очень трудно подсмотреть. Она так костюмируется, что ее трудно отличить от осени. Весна сделалась каким-то баснословным существом, мифом, о котором все говорят, но которого никто не видал. Другие находят, что даже очень неприлично говорить о весне. Один из моих знако­мых, если ему необходимо нужно употребить это слово, всегда прибавляет: «Это было, с позволения сказать, весною!»

Итак, весны нет в Петербурге — это дело решенное; лета, в том смысле, как его понимает Европа и другие части света, также нет. Так что же в нем есть наконец? Как что? Помилуйте — а дождь, неутомимый дождь, вечный дождь, который так страстно любит приневские страны. Дождь сделался необходимостью для Петербурга, без дождя ему, кажется, чего-то недостает. Если его нет день, другой, то Петербург начинает беспокоиться и спрашива­ет: «Что же это значит? Неужто он и сегодня не будет?». Есть люди, которые удивляются тому, откуда берется такая огромная масса воды, в течение нескольких месяцев ежедневно низвергающаяся на Петербург; но они и не подозревают, что это происходит от особен­ного благоволения неба, которое, зная, как дождь необходим для Петербурга, собирает дождевые тучи со всех концов земли для его удовольствия. И зато сколько сортов дождя падает в течение лета! И маленький, и большой, и проливной, и частый, и редкий, и мелкий, и крупный, и грибной, и травяной, и постоянный, и с отдыхом — решительно на все вкусы — кому какой больше нра­вится. Напрасно враги дождя вооружаются против него зонтика­ми, калошами и непромокаемыми плащами — он пробирает их насквозь своими каплями, хлещет с насмешкой в лицо, забирается в калоши, заползает за галстук... Напрасно слишком доверчивый иностранец, взглянув на прояснившееся небо и подумав, что теперь все уже кончено, отправляется куда-нибудь за город, в надежде погулять: коварный дождь вдруг нежданно-негаданно грянет ему прямо на голову из-за какого-нибудь угла и вымоет его на славу, так что сукно у сюртука и прочего после этого и мочить незачем. Но Петербург так привык к дождю, что не обращает на него никакого внимания. Чтобы удостовериться в этом, стоит только взглянуть, как во время дождя петербургские жители флегмати­чески расхаживают по улицам под зонтиками, как исполинские грибы, ни скорее, ни тише обыкновенного. Из любви к дождю и по невозможности пользоваться им во всякое время, Петербург составил для себя искусственный дождь, заключаемый в шкафе, куда истинный петербуржец влезает, раздевшись, чтобы вполне насладиться удовольствием дождя, который, при повороте крана, вдруг обдает его со всех сторон мелкими брызгами. При этом Петербург уверяет, что это, кроме удовольствия, еще чрезвычайно как здорово. В сильный дождь народу на улицах, однако, очень мало, не потому, чтобы он боялся дождя и прятался от него, но потому, что он предпочитает лучше мокнуть на даче, чем в городе, потому что там большая часть домов с удобством заменяет ново­изобретенные шкафы с дождем, с тою еще разницею, что в шкафе надобно нарочно наливать воду, а на дачах само небо льет ее сквозь крыши домов из своего неистощимого резервуара. Не веселую, но очень занимательную картину представляет Петербург во время дождя. Под всеми навесами подъездов и балконов со­ставляются разнохарактерные группы лиц, которым незачем торо­питься и которые спокойно пережидают ливень, по временам отпуская фразы вроде:

«Каков полил. — Да-с, большой! — Эк его торопится! — Что, не перестает? Позвольте узнать! Я близорук. — Еще пуще зача­стил! — Кажется, однако, скоро разгуляется? — Он и так порядоч­но разгулялся. — Какое у нас нынче лето, ужасти! — Да обыкновенное-с! Завсегда такое бывает. — Ну нет, прошлое получше было.— Ну нет, не скажу, чем же-с? — Ну как же-с! Я прошлого лета был в Парголове и три дня сряду никакого дождя не было. — В самом деле! — Как же-с! Я очень помню! — Посмотрите-ка, как эта дама отделала себе подол.— Просто страсти-с! — У меня всю шляпу испортило, а белые очень дороги: 30 рублей заплатил у Циммермана. — Это еще что-с! А вот я третьего дня отправился на вечер к начальнику, на Безбородкину дачу, да он как прысни на дороге. Я жалел, что уж был выехавши, а воротиться далеко — ну и поехал дальше: думаю, авось пройдет, так когда приехал, так на мне все вот так, что хоть выжми. Насквозь пробило все шта..» и т. д.

Покамест неторопящаяся публика занимается под воротами подобными разговорами, жертвы службы и обязан­ностей с самоотвержением продолжают идти, куда им нужно. Чиновники, придерживающие одною рукою шинель, а другою держа над головою большой зеленый зонтик, тщательно выбирают камни посуше, куда бы поставить им свои ноги. Курносенькие горничные, накинув на голову платок, подвязанный под подбород­ком, очень ловко прыгают через лужи, подобрав ситцевое платье, из-под которого видна сомнительной чистоты юбка, но весьма туго накрахмаленная. Мальчишки нарочно ступают в лужи, чтобы иметь удовольствие забрызгать хоть самих себя; ловкие купчики, степенно закинув одну полу сибирки на другую, семенят вперебив­ку ногами и размахивают локотками, живописно выгнув вперед верхнюю часть корпуса. Средина улицы остается пустою. Изредка тянется по ней какой-нибудь дощатый короб на колесах и лежа­щий на нем мужик, поворачивая дождю то один, то другой бок, покрытый мокрой рогожею, приговаривает: «Э! эвона! эк его! эвося!» и т. п.».

Желчен в описании петербургского климата любящий и ненавидящий этот город Николай Алексеевич Некрасов:

Говорят, еще день. Правда, я не видал,

Чтобы месяц свой рог золотой показал,

Но и солнца не видел никто.

Без его даровых, благодатных лучей

Золоченые куполы пышных церквей

И вся роскошь столицы — ничто.

Надо всем, что ни есть: над дворцом и тюрьмой,

И над медным Петром, и над грозной Невой,

До чугунных коней на воротах застав

(Что хотят ускакать из столицы стремглав) —

Надо всем распростерся туман.

Душный, стройный, угрюмый, гнилой,

Некрасив в эту пору наш город большой,

Как изношенный фат без румян...

Климат Петербурга мягкий и влажный. Средняя годовая температура в городе — 4,2°. Плюсовая температура держится в среднем 222 дня в году, минусовая — 143 дня. Самая низкая температура была зимой 1739¾1740 гг.: — минус 45°. А самая высокая температура — в июле 1972 г.: 34°.

Весна в городе коротка, в лето переходит незаметно. И тогда начинаются белые ночи: примерно с 25 мая до 20 июля. При этом долгота дня доходит до 19 часов. Остальные часы ¾ это прозрачные сумерки и робкие рассветы. Как говорил Пушкин, «одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса». В это время солнце опускается под горизонт не более чем на 9°, поэтому полной темноты не бывает. К 22 июня солнце отдаляется от экватора в Северное полушарие и опускается под петербургский горизонт на 6,5°. Полуденная высота солнца достигает 53,5°, и продолжительность дня равна 18 часам 53 минутам. Это самая светлая пора. После трехдневного солнцестояния день начинает сокращаться.

Есть такой анекдот. Приезжий спрашивает своего друга:

¾ А лето в этом году в вашем Петербурге было?

¾ Было, конечно. Только я в этот день работал.

Петербургский климат, как и все на свете, можно объяснить. Ведь город находится сравнительно недалеко от главного арктического фронта, где встречаются теплый воздух средних широт и холодный воздух высоких широт и рождаются циклоны, которые сопровождаются резким понижением температуры, дождями и снегопадами. Пройдя Балтику и двигаясь далее с запада на восток, циклоны проходят через город.

* * *

XVIII век можно назвать климатическим феноменом, переломным моментом второй половины малого ледникового периода, когда климат в Европе резко ухудшился.

Летом 1703 г., вскоре после основания Петербурга, в России установилось «великое бездождие». Началась чума, которая, слава Богу, до нового города не дошла.

Первая половина века знаменовалась двумя лютыми зимами.

Так, в декабре 1708 г., по словам «Походного журнала» Петра I, наступили «зело великие морозы, которых мало помнили в прежние годы, от чего немало швецких солдат пропало; тако же и в наших людях от морозов было не без упадку».

Автор трудов по метеорологии и географии академик Г. В. Крафт вел регулярный дневник погоды в Петербурге с 1729 г. Зимой 1739¾1740 гг. он отметил особенно сильные морозы в ноябре, декабре и первой половине февраля. Затем морозы ослабли, но в конце февраля снова усилились и продолжались уже до середины марта. Вот что Крафт записал, например, 25 января 1740 г., когда в 7 часов утра было 40 градусов: «Небо было весьма ясно, кроме того, что нижний воздух тонким туманом был наполнен, а притом дул небольшой северный ветер».

В 1710 г. почти всю европейскую Россию охватила моровая язва. Из-за повальных болезней в Петербургской губернии не убрали урожай, а в Пскове «мор был столь велик, что живые не успевали погребать мертвых». Выходившие в Петербурге «Ведомости» писали: «В Стокгольме люди, ходя, падают и мрут. Мор так умножился, что в неделю 1100 человек померло».

В 1721 г. с мая по ноябрь шли затяжные дожди, иногда со снегом: «Овцы в поле помезли, овощу не было, пасеки погибли». А в следующем году ударила засуха. Хлеба выгорели. Начался голод. Жители Петербургской губернии толкли льняное семя, дубовые желуди, мешали их с мякиной. Петр I  приказал «у зажиточных людей описывать лишний хлеб» и раздавать голодным. Так что вовсе не большевики придумали продразверстку. Одновременно начальникам ближних губерний предписывалось ежемесячно присылать в Петербург сведения об урожае и ценах на хлеб. Голод продолжался четыре года. 

Переменился ли за последние 300 лет петербургский климат? Да, в отдельные годы и даже десятилетия он то теплел, то холодал, но, в общем, существенных изменений с ним не произошло.

И все-таки он меняется. Достаточно сказать, что за последнее столетие петербургская температура повысилась на полградуса. Правда, за это столетие влияние человека на окружающую среду было весьма интенсивным: это и осушение болот, и вырубка лесов, и сжигаемое топливо...