В последней четверти XVIII в. в России появляются и работают замечательные просветители А. Н. Радищев, Н. И. Новиков, В. В. Попугаев, И. М. Борн, Ф. В. Кречетов, В. В. Лассек. Вла­сти относились к ним подозрительно. Екатерина назвала Радищева «бунтовщиком хуже Пугачева».

Радищев был арестован Тайной экспедицией. В прото­коле от 20 декабря 1790 г. записано: «Находящийся при здешней таможне коллежский советник Радищев сочинил и напечатал в своей типографии книгу, наполненную зло­вредными мыслями против царской власти и правительст­ва, которая дошед до рук Ее Императорского Величества, прислана была в Тайную экспедицию с замечаниями, сде­ланными собственною ее рукою, против коих и велено было оного Радищева допросить. При допросе он... говорил, что, по его мысли, подобное когда-нибудь исполнится, но не в нынешнее время».

Розыск по делу Радищева велся Шешковским и графом Безбородко. Шешковским на основании «замечаний» Екатерины были составлены вопросные пункты, предъявлен­ные Радищеву, и протоколы допросов. В последних Шешковский значительное место уделял биографии Радище­ва, сведениям о его литературной работе и выяснению це­лей, которые тот ставил перед собой написанием книги «Путешествие из Петербурга в Москву». При этом Шешковского особенно интересовало отношение Радищева к освобождению крестьян. Протоколы допросов книгопро­давца Зотова и Николая Петрова, арестованных по обви­нению в распространении книги Радищева, составлялись тем же Шешковским. Тайной экспедицией был подготов­лен проект приговора Радищеву, которым он присуждал­ся к смертной казни. Этот приговор Екатерина заменила ссылкой в Илимский острог на 10 лет. Но перед этим Ра­дищев успел еще насидеться в Петропавловской крепости. Он вообще был впечатлительным человеком: когда узнал, что его делом поручили заниматься Шешковскому, упал в обморок. Пока Радищев находился в крепости, его род­ственники каждый день посылали Шешковскому гостин­цы, и, пожалуй, лишь это спасло писателя от пыток. Шешковский ограничился «вопросными пунктами».

В мае 1792 г. в Тайной экспедиции велся розыск по делу Н. И. Новикова. Он преследовался по обвинению в уча­стии в масонской ложе. По поводу Новикова князь Про­зоровский писал Шешковскому: «Жду от Ее Император­ского Величества высочайшего повеления и сердечно же­лаю, чтобы вы ко мне приехали, а один с ним не слажу. Экова шута тонкого мало я видал». В другом письме тому же адресату он жалуется: «Птицу Новикова я отправил, правда, что не без труда вам будет с ним, лукав до беско­нечности, бессовестен, и смел, и дерзок».

По делу Новикова также привлекли действительного статского советника Николая Трубецкого, отставного бри­гадира Лопухина и Тургенева. Новикова осудили на 15 лет тюремного заключения в Шлиссельбургской крепости, откуда выпустили досрочно лишь в связи с кончиной Ека­терины II в 1796 г.

При императрице запрещено было наказывать битьем дворянина и священника, бить без суда мещанина и простолюдина. В Тайной экспедиции на это не обращали вни­мания. Да и само дворянство не очень-то указу верило. Московский главнокомандующий граф Брюс требовал увеличения наказаний для простого люда: не пятьдесят ударов плетью назначать, а двести, пятьсот. «Но, — возра­жали ему, — так до смерти засечь можно!» — «Что ж их жа­леть, это наказание вместо смертной казни». Брюса с тру­дом убедили, что смертная казнь отменена не затем, что­бы ее заменили смертельными истязаниями.

Сама Екатерина иногда прибегала к наказанию плетью, только негласно. Жена генерала Марья Кожина однажды прошлась шуткой по адресу императрицы. Та написала Шешковскому: «Кожина каждое воскресенье бывает в пуб­личном маскараде, поезжайте сами и, взяв ее оттуда в Тай­ную экспедицию, слегка телесно накажите и обратно ту­да же доставьте со всею благопристойностью».

Ддя Шешковского же что дворянин, что крестьянин — все одно. При допросе студента Невзорова он заявил: «Го­сударыня велела тебя бить четвертным поленом, коли не будешь отвечать». — «Нет, не верю, — кричал студент, — не могла так велеть государыня, которая написала наказ комиссии о сочинении Уложения!»

В 1793 г. Тайная экспедиция была занята розыском по делу отставного поручика Ф. Кречетова, арестованно­го по доносу Осипа Малевинского. Последний доносил, что Кречетов «сочиняет разные сочинения против цар­ской власти, клонящиеся к соделанию бунта, а нередко го­ворил и на словах возмутительные речи, касающиеся до порицания особы Ее Императорского Величества и ны­нешнего правления». При обыске у Кречетова нашли не­изданные сочинения об учреждении в России школ, типо­графий, об издании книг, организации «компании путеше­ственников» по России, о преобразовании человеческого общества на основах законности. Особое внимание Тай­ной экспедиции привлекла записка Кречетова об издании в России «Основного государственного закона», по кото­рому «монархи» должны были быть лишь «блюстителями» и «стражами» этого закона, а в противном случае лиша­лись престола. Среди бумаг был найден и текст печатно­го объявления об открытии подписки на его сочинения. Заглавие — «Открытие нового издания, души и сердца пользующие, о всех и о вся, и обо всем, или Российский патриот и патриотизм».

Кречетова заключили в Петропавловскую крепость «под крепчайшей стражей» без права писать и встречать­ся с родными.

Преследованию Тайной экспедиции в 1792 г. был подвергнут купец Гавриил Попов за сочинения, в которых он под псевдонимом «Ливитов» писал о равенстве всех людей, осуждал порабощение человека человеком, продажу людей и предупреждал «вельмож» о возможности вос­стания «ожесточившихся земледельцев», то есть крепост­ных крестьян. Сочинения Попова признали вредными, и автора сослали в Спасо-Евфимьевский монастырь.

Екатерина II и Павел I были твердо убеждены, что «воль­ные мысли» и «дерзкие сочинения» появились в России под влиянием французской революции.

В августе 1790 г. было предписано всем русским не­медленно выехать из Франции. Усилили контроль за при­езжающими иностранцами, особенно из Франции и Ита­лии. В указе от 1798 г. говорилось: «Развратные прави­ла и буйственное воспаление рассудка, поправшие закон Божий и повиновение установленным властям, рассеянные в некоторой части Европы, обратили внимание наше... Приняли мы все меры к ограждению зла от пределов им­перии нашей, предписав пограничным губернаторам о строгом наблюдении за всеми теми, кои в империю на­шу приезжать пожелают».

В апреле циркулярным указом Павла I бы­ло предписано выдавать иностранные паспорта на въезд в Россию только после получения личного разрешения императора. В результате въезд иностранцев резко сокра­тился.

В январе 1792 г. в Тайную экспедицию были присланы «три француза — Аже, Дарбель и Миош, на которых донесено, что они в кофейном доме говорили дерзостные о госуда­рях вообще слова». По следствию же в Тайной экспедиции оказалось, что Аже и Дарбель подлинно люди дурного по­ведения и бродяги. Французов выслали за границу.

В 1800 г. в Москве арестовали домашнего учителя семьи полковника Нарышкина француза Мерме по подоз­рению в якобинстве. На вопрос: «Кто якобинцы в Моск­ве?», заданный Мерме в Тайной экспедиции, он ответил:

«Якобинцы там следующие: мадам Рашель, живущая у Ива­на Ивановича Демидова, Лебон — учитель ее посещаю­щий, Франсуа — гувернер детей вдовы Салтыковой, Файлет девица Марк». Кроме них, Мерме указал также на Ле-кеня, «содержателя музыкального собрания в Москве».

На вопрос, связан ли он с якобинским клубом в Пари­же, Мерме ответил отрицательно. Все лица, им названные, были арестованы и допрошены в Тайной экспедиции.

Лекень показал, что в Россию приехал в 1785 г. и ра­ботал столяром пять лет. После он стал в Москве учредите­лем музыкального общества под именем Академии музыки. В доме Академии Лекень содержал «стол и бильярд» и давал «концерты, нанимая музыкантов у московских дворян Сто­лыпина, князей Трубецкого, Волконского и Волынского».

Намерение чиновников Тайной экспедиции придать де­лу «московских якобинцев» крупное значение не увенчалось успехом. Павел I, несмотря на свою ненависть к якобинцам, вынужден был признать, что в поведении арестованных ни­чего революционного не было. Поэтому все они были ос­вобождены, а музыкальное общество вновь открыто.

Ввели строжайшую цензуру. Любое произведение, со­держание которого в какой-то степени касалось событий французской революции, не допускалось к изданию. Все печатные произведения такого характера, уже вышедшие в свет, изымались из продажи и в большинстве случаев уничтожались. Таким образом поступили с игральными картами с изображением санкюлотов вместо обычных фигур, которые появились в продаже в Ревеле.

Литографская картина с изображением казни Людовика XVI была изъята из продажи и сожжена по указанию Екате­рины, велевшей «поступать таким же образом и впредь, ес­ли где таковые найдутся». Тут императрица полностью одоб­рила мнение ревельского губернатора Репина, что «сие бо­гомерзкое дело обращается в публике допускать не должно».

Несмотря на то что в работе Тайной экспедиции ос­новное место принадлежало политическому розыску, в от­дельных случаях это учреждение занималось сыском и по делам, не имеющим прямого отношения к политическим преступлениям.

В таких случаях Тайная экспедиция выступала в каче­стве карательного органа императрицы по отношению к тем лицам, которые своим поведением вызывали ее гнев или раздражение.

В начале царствования Екатерины фрейлины ее двора графиня Эльмит и графиня Бутурлина посплетчичали по поводу женских качеств императрицы. Последней стало известно об этом в тот же день, и назавтра фрейлины ока­зались в Тайной экспедиции, где и были допрошены с пристрастием. И после соответствующего внушения высла­ны в свои деревни.

Раздражение Екатерины вызвал тайный брак между ге­нерал-поручиком графом Апраксиным и Елизаветой Разумовской без разрешения родителей невесты. По поруче­нию императрицы это дело расследовалось в 1776 г. и закончилось заключением Апраксина сперва в петербург­скую крепость, а затем высылкой в Казань.

В начале 1775 г. дворцовый полотер Тимофей Теленков, увидев в дворцовой зале великого князя Павла Петровича, опустился перед ним на колени и хотел об­ратиться к нему с просьбой, но от волнения сказать ни­чего не мог. Сразу же после этого Теленков был достав­лен в Тайную экспедицию, где признан «в помешательст­ве ума» и отправлен к родным для присмотра.