Белой ночи над волнами тени,

Там не чары весенней мечты,

Там отрава бесплодных хотений.

И. Анненский

В декабре 1761 г. скончалась императрица Елизавета Петровна. Процарствовала она двадцать лет, за которые в общем-то в России ничего не происходило. Историк, князь Щербатов, современник императрицы, писал:

«Елизавета Петровна никакого просвещения не имела, не знала, что Великобритания есть остров. Она была веселого нрава, красавица, с рыжими волосами».

За гробом покойной императрицы шел, спотыкаясь, новый царь, 33-летний Петр III. За ним — двор, вельможи, иноземные послы, вся по­хоронная процессия.

Явно выпивший, Петр устроил себе забаву: он внезапно останавли­вался, и позади него останавливалась процессия. Потом пускался бегом догонять колесницу. Камергеры, державшие шлейф епанчи, не поспе­вали за ним. Епанчу раздувало ветром; Петр потешался. Народ с изум­лением глядел на нового царя.

Петр III, внук Петра I по его дочери Анне Петровне, в замужестве герцогини Голштинской, воспитание получил неважное. При рождении его назвали Карл-Петр-Ульрих, это уже в России он был переименован в Петра Федоровича. Рос Петр сиротой — мать и отец умерли, и Елиза­вета забрала племянника к себе. Он, собственно, являлся наследником двух престолов — шведского и русского. Первыми его воспитателями были камердинеры отца. Елизавета приставила к Петру учителей, но толку, как оказалось, вышло мало.

Учиться Петр не желал. Любимым его развлечением был кукольный театр. Екатерина II, если только не выдумала, рассказывала, что Петр бу­дил ее и заставлял играть с ним в куклы. Увлекался Петр еще военным искусством. Оно ему представлялось в виде системы ружейных при­емов и шагистики. Петр все время проводил со своими лакеями, зани­маясь военными упражнениями.

Один иностранец писал, что в это время императорский двор при­обрел вид и тон разгулявшейся казармы. В записках другого иностран­ца читаем:

«Жизнь, которую ведет император,— самая постыдная: он проводит свои вечера в том, что курит, пьет пиво и не прекращает эти занятия иначе, как только в пять или шесть часов утра и почти всегда мерт­вецки пьяным».

Император напивался уже до обеда, опорожнив несколько бутылок аглицкого пива, «до которого был превеликий охотник».

Супругой русского царя была принцесса София Августа Фреде­рика из мелкого немецкого княжества. По принятии православия ей дали имя Екатерины Алексеевны. Она потом будет известна как Ека­терина II.

Императрица, конечно, превосходила своего супруга и по уму, и по воспитанию.

А император пристрастился к скрипке и собакам. Псарню устроил возле спальни Екатерины. Император играл ночью на скрипке, собаки выли, Екатерина плакала от злости.

А. Т. Болотов в своих записках рисует сцену, когда после обильных возлияний государь вышел с обедавшими в сад и там заставил всех иг­рать, и «первейшие в государстве люди, украшенные орденами и звез­дами, угощали пинками друг друга... хохот, крики, биение в ладоши раз­давалось вокруг...»

Привыкший в детстве к обрядам лютеранской церкви, Петр смеял­ся над рясами и бородами русских священников, советовал убрать из церквей иконы и вообще намеревался в императорском дворце учре­дить протестантскую церковь.

В Духов день он, например, ходил по храму и громко разговаривал, в то время как все молились. Когда встали на колени, Петр захохотал и вышел. Даже если списывать на пьянство, поведение не совсем нор­мального человека.

Е. Дашкова так характеризует Петра:

«Поутру быть первым капралом на вахт-параде, затем плотно поо­бедать, выпить хорошего бургундского вина, провести вечер со своими шутами и несколькими женщинами и исполнять приказания прусского короля — вот что составляло счастье Петра III, и все его семимесячное царствование представляло из себя подобное бессодержательное су­ществование изо дня в день, которое не могло внушать уважение».

Некоторые историки ставят в заслугу Петру III ряд указов. Будто бы он сам их сочинил или отец его любовницы граф Роман Воронцов с братом канцлером Михаилом да секретарем Волковым — не важно, суть в том, что указы прогрессивны.

Но ведь как поглядеть. Зная влияние прусского двора на Петра III, можно допустить, что планы указов шли оттуда.

Законом о вольности дворянской: дворянство освобождалось от един­ственной повинности — от службы. Дворянин становился более сво­бодным и независимым от государства. Но, с другой стороны, не пол­учая жалованья и милостей царских, он драл втрое со своих вотчин. Крестьянство беднело, а значит, и Россия. Ну и, наконец, «кадры, ко­торые решают все». Указом о дворянской вольности расшатали госу­дарственно-бюрократические структуры.

Вторым указом отобрали у монастырей и архиереев вотчины. По­нятно, это вело к ослаблению церкви. А именно она объединяла рус­ский народ.

Император был немцем; более, чем русские, ему нравились голштинские земляки и прусские офицеры, ставшие его советниками. Иде­алом он считал прусского короля Фридриха.

Переворот 1762 г. был практически единодушным. У Петра Ш не нашлось защитников.

Церковь его ненавидела. «Духовенство, — писал своему королю прусский посланник, — в отчаянии от указа, которым оно лишается сво­их владений и будет получать деньги на свое содержание».

Гвардия, жившая до того привольно, попала под муштру голштинцев. «Ходят люди, а особливо гвардейцы, толпами, и въявь почти ру­гают и бранят государя».

Неудивительно, что императором были недовольны почти все. В до­ме юной Дашковой организовался заговор, душой которого были братья Орловы. Собирались поджечь крыло нового дворца, когда им­ператор приедет в Петербург. В суматохе можно было убить Петра и бросить тело в огонь.

Однако случайно был арестован один из заговорщиков лейтенант Пассек. Григорий Орлов, тогда артиллерийский капитан, дал знать им­ператрице. Она в неброской карете рано утром отправилась из Петер­гофа в Петербург. Ее сопровождали всего трое человек.

Направились прямиком в роты Измайловского полка, командир ко­торого обещал солдатам за поддержку Екатерины различные награды и освобождение от намечавшегося похода. Полк принял тут же при­сягу императрице. Екатерина отправилась в центр города — молиться в церкви Казанской Богоматери. Вокруг храма собралась толпа.

Солдаты бросились грабить дворец герцога Голштинского, разбили там все зеркала, взломали винный погреб.

А в Зимнем уже составлялся манифест к народу.

Гофмаршал Измайлов, которому Петр поручил наблюдать за суп­ругой, решился к полудню войти в покои императрицы, но не об­наружил ее.

Император же выехал из Ораниенбаума в Петергоф обедать. Не увидев Екатерины, он с досадой промолвил:

— Теперь я хорошо вижу, что она хочет свергнуть меня с трона. Все, чего я желаю, — это либо свернуть ей шею, либо умереть прямо на месте.

Император велел Никите Трубецкому и Алексею Шувалову;

— Вам нужно быть в городе, чтобы успокоить ваши полки и удер­живать их в повиновении мне. Отправляйтесь немедленно и действуйте так, чтобы вы могли когда-нибудь ответить за свои действия перед Богом.

Генерал-фельдмаршалы отправились в Петербург и больше не появились, переметнувшись к Екатерине. Так же поступил и канцлер граф Воронцов. Он даже написал с одобрения Екатерины письмо о том, что Петербург на стороне императрицы, и Петру остается лишь подчинить­ся ей.

Петр надумал ехать в Кронштадт. Все-таки крепость. Можно отси­деться.

Снарядили галеру и яхту. Но в крепости уже знали о событиях, и Петра не пустили, пригрозив стрелять.

Яхта, на которой был основной двор императора, развернулась и пошла в Петергоф. Галера с Петром отправилась в Ораниенбаум. Там император начал пить, торжественно сломал свою шпагу, заявив, что он всегда чувствовал себя голштинским офицером, а не русским царем. Он согласился отречься от престола, если Екатерина позволит ему же­ниться на Елизавете Воронцовой и выпустит их из России. Императ­рица прислала ему такое ручательство.

Петр написал:

«В краткое время правительства моего самодержавного Российским государством самым делом узнал я тягость и бремя, силам моим не­согласное, чтоб мне не токмо самодержавно, но и каким бы то ни было образом правительства владеть Российским государством. Почему и восчувствовал я внутреннюю перемену, наклоняющуюся к падению его целости и к приобретению себе вечного чрез то бесславия. Того ради помыслив, я сам в себе беспристрастно и непринужденно, чрез сие заявляю не токмо всему Российскому государству, но и целому свету торжественно, что от правительства Российским государством на весь век мой отрицаюсь, не желая ни самодержавным, ниже иным ка­ким-либо образом правительства во всю жизнь мою в Российском го­сударстве владеть, ниже оного когда-либо или чрез какую-либо по­мощь себе искать, в чем клятву мою чистосердечную пред Богом и все­целым светом приношу нелицемерно, все сие отрицание написав и под­писав моею собственною рукою. Июня 29. 1762. Петр».

Что же происходило дальше?

Екатерина понимала, что выпускать Петра из России не стоит.

Вот как она сама рассказывает об этом в письме к Станиславу Понятовскому в Польшу:

«Я послала под начальством Алексея Орлова в сопровождении че­тырех офицеров и отряда смирных и избранных людей низложенного императора за 25 верст от Петергофа в местечко, называемое Ропша, очень уединенное и очень приятное, на то время, пока готовили хоро­шие и приличные комнаты в Шлиссельбурге. Но Господь Бог располо­жил иначе. Страх вызвал у него понос, который продолжался три дня и прошел на четвертый. Он чрезмерно напился в этот день, так как имел все, что хотел, кроме свободы. Его схватил приступ геморрои­дальных колик вместе с приливами крови в мозгу. Он был два дня в этом состоянии, за которым последовала слабость, и несмотря на уси­ленную помощь докторов, он испустил дух. Я опасалась, не отравили ли его офицеры. Я велела его вскрыть. Но вполне удостоверено, что не нашли ни малейшего следа отравы. Он имел совершенно здоровый желудок, но умер от воспаления в кишках и апоплексического удара. Его сердце было необычайно мало и совсем сморщено».

Что произошло в Ропше? Императора держали взаперти — никуда не выпускали. Орлов с офицерами пьянствуют в комнате Петра. Пиво, табачный дым и карты.

Спустя 34 года, через пять дней после смерти Екатерины, канцлер граф Безбородко достал из личной шкатулки императрицы записку. Пьяным, прыгающим почерком Алексея Орлова там было выведено:

«Матушка милосердная Государыня. Как мне изъяснить, что случи­лось: не поверишь верному рабу своему; но как перед Богом скажу истину. Матушка, готов идти на смерть, но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка, его нет на свете. Но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руки на государя. Но, Государыня, свершилась беда. Он заспорил за столом с князем Федором (Барятинским); не успели мы разнять, а его уже и не стало. Сами не помним, что делали; но все до единого виноваты, до­стойны казни. Помилуй меня хоть да брата. Повинную тебе принесу и разыскивать нечего. Прости или прикажи скорее окончить. Свет не мил: прогневили тебя и погубили души на век».

С Орловым и Барятинским были сер­жант гвардии Н. Энгельгардт, капрал конной гвардии Г. Потемкин, ак­тер Ф. Волков, лейб-компанец артиллерии А. Шванович и Г. Теплов. По­следний стал писателем, почетным членом Академии наук. Это он по­сле убийства сочинил манифест, что Петр скончался от геморроидаль­ных колик. За это Екатерина наградила его 20 тысячами рублей.

Андреас Шумахер, советник датского посольства, утверждает в своих записках, что непосредственным убийцей был Шванович — то ли швед, то ли немец, задушивший императора ружейным ремнем. Потом, при Екатерине, его держали в Шлиссельбургской крепости. Сын Швановича стал помощником Пугачева.

Гроб с телом императора привезли в Петербург в Александро-Невскую лавру.

Две пустые, обитые черным комнаты. Проходя первую, посетители, ступая на порог, видели на возвышении гроб в окружении нескольких горящих свечей. На покойнике был надет старый голштинский мундир. Никаких орденских лент. Входившие кланялись и, не задерживаясь, выходили в другую дверь. Спустя три дня шесть пьяных асессоров от­несли тело в церковь и там его погребли простые монастырские служ­ки. Без эпитафии и надгробия.

Как рассказывает митрополит Казан­ский Вениамин (Пуцек-Григорович), бывший в 1762 г. ар­хиепископом Санкт-Петербургским, тело императора было при­везено на утренней заре в лавру и поставлено в зале тех деревянных покоев, в которых жил архиепископ; три дня при­ходили сюда по древнему обычаю для отдания государю по­следнего христианского долга вельможи, всякого звания люди и простой народ. Указ новой государыни приглашал под­данных проститься с телом Петра «без злопамятствия». Госу­дарь лежал в бедном гробу, четыре свечи горели по сторо­нам гроба. Сложенные на груди руки одетого в поношен­ный голштинский мундир покойного были в больших белых   перчатках,   на   которых   запеклась   кровь    (от   следов небрежного вскрытия). Без пышности, с одной подобающей церковной церемонией, тело перенесено было в церковь, где «по отпетии запечатлено земною перстию преосвященным Ве­ниамином». На отпевании присутствовали члены синода. По словам преосвященного, сенаторы убедили императрицу в монастырь не ходить и при погребении мужа не присутствовать. При  восшествии  на  престол  Павла  I  тело  императора было вынуто из могилы, перенесено во дворец и  поставлено на троне  у гроба супруги,  а  затем  оба  гроба  перенесены  в  Петропав­ловский собор.

По   свидетельству  современников, вторичному погребению   Петра   III   предшествовали   сле­дующие церемонии. Дня за два до вырытия из могилы тела императора из Зимнего дворца в Невскую лавру потянулась процессия траурных карет в семь часов вечера при 20 граду­сах мороза. По словам очевидца Ф. П. Лубяновского, бо­лее тридцати карет, обитых черным сукном, цугом в шесть лошадей, тихо тянулись одна за другой; лошади с головы до земли были в черном же сукне, у каждой шел придвор­ный лакей с факелом в руках, в черной епанче с длинными воротниками  и  в  шляпе  с  широкими  полями,  обложенной крепом; в таком же наряде с факелами же в руках лакеи шли  с  обеих  сторон  у  каждой  кареты.   Кучера  сидели тоже  в шляпах.   В  каждой  карете  кавалеры  в глубоком трауре держали регалии. Мрак ночи, могильная чер­нота на людях, на животных и на колесницах, глубокая ти­шина в многолюдной толпе, зловещий свет от гробовых фа­келов, бледные от огня лица — все вместе представляло глу­боко унылое, потрясающее зрелище. Тело императора, выну­тое из земли, было положено вместе со старым гробом  в  богато   обитый  золотым  глазетом  гроб   и   поста­влено посреди  церкви,  в которой  он  был  ранее  погребен.

Император  Павел  в  сопровождении  великих  князей,  госу­дарыни и придворного штата прибыл в церковь в 5 часов, вошел в царские врата, взял с престола приготовленную корону, возложил на себя и потом, подойдя к останкам отца своего, снял с головы своей корону и положил ее на гроб Петра III. При гробе находились в карауле по обеим сторонам шесть кавалергардов в парадном уборе, в голо­вах стояли два капитана гвардии, в ногах четыре пажа. При гробе, пока он стоял в Благовещенской церкви, с 19 нояб­ря по 2 декабря, дежурили первых четырех классов особы под главным начальством генерал-фельдмаршала графа И. П. Салтыкова. Царь с августейшим семейством за все это время присутствовал на панихидах пять раз и каждый раз прикладывался к руке покойного императора; по преданию гроб вскрывали только на этот момент. Из останков императора уцелели только кости, шляпа, перчатки и ботфорты.

В день перенесения праха императора из Александро-Невского монастыря в Зимний дворец был назначен торже­ственный церемониал. Накануне этого дня состоялся осо­бенный военный совет по поводу этой церемонии. Все полки гвардии и все бывшие армейские полки в столице были от лавры до самого дворца построены шпалерами. Генералы, штаб- и обер-офицеры имели флер на шляпах, шарфах, шпагах и знаках, а все войско на штыках ружей. Коман­довал войсками князь Н. В. Репнин; во время шествия пе­чальной процессии производился войсками троекратный бег­лый огонь, с крепости пушечная пальба и колокольный звон по всем церквам. Печальная процессия с первого шага еще в церкви замялась. Графу А. Г. Орлову было назначено нести императорскую корону, но он зашел в темный угол церкви и там навзрыд плакал. С трудом его отыскали и еще с большим трудом убедили следовать в процессии. Царь и великие князья шли за печальной колесницей пешком, мороз стоял в этот день довольно сильный. Гроб Петра III был отвезен с подобающей честью в Зимний дворец и поставлен на ката­фалк у тела Екатерины.