В 1240 г. в Водскую пятину вторглись прочно обосновавшиеся к этому вре­мени в Прибалтике немецкие рыцари. Здесь ими был построен замок Копорье. Однако вскоре они были вынуждены оставить захваченные русские земли, а 5 ап­реля 1242 г. Александр Невский разгромил немецких рыцарей на льду Чудского озера. Эта битва вошла в историю под названием Ледового побоища.

Первые отраженные летописью походы «свеев» (шведов) относятся к 60-м го­дам XII в. Шведская агрессия в сторону Новгорода успеха не имела. В 1240 г. крупные силы шведов появились на Неве у устья реки Ижоры, но 15 июля 1240 г. были разбиты Александром Невским. Разгромив шведов на Неве, Александр оказал неоценимую услугу не только Новгороду, но и всей Руси.

Александр Невский отразил первый натиск врагов, стремив­шихся захватить русские земли. Но на этом борьба не прекратилась. Только в те­чение 40 лет (с 1283 по 1323 г.) Новгородская летопись отмечает 15 крупных воен­ных столкновений русских со шведами. Обе стороны — и Новгород и Швеция — пытались укрепить свое положение постройкой сильных крепостей на важнейших путях, ведших из Ладожского озера в Финский залив, и в первую очередь на реке Неве. Так, под 1300 г. Новгородская летопись рассказывает о том, что пришли в Неву из Заморья «свеи в силе велице», привели с собой мастеров и поставили в устье реки Охты город, назвав его гордым именем «Венец земли», или Ландскрона. Во вновь построенном городе был оставлен сильный гарнизон. Шведские отряды, действовавшие по Неве, грабили и убивали население, жгли деревни. Русское на­селение края, а также местные нерусские племена начали ожесточенную борьбу с захватчиками. Гарнизон Ландскроны оказался в осаде. Это облегчило вел. кн. Андрею Александровичу борьбу с вторгнувшимися в Ижорскую землю шведами,

В 1301 г. соединенные новгородские, ладожские и низовские полки под коман­дой вел. кн. Андрея Александровича взяли и разрушили Ландскрону. Так была пресечена попытка шведов закрепиться на Неве. Но борьба продолжалась, и одно нападение шведов следовало за другим. Чтобы предот­вратить опасность захвата Невы шведами, русские в 1310 г. строят город Корелу (Кексгольм) на месте старого карело-русского поселения, возникшего еще в XIII в., а в 1323 г. великий князь московский Юрий Данилович строит деревянную крепость Орешек. В Новгородской летописи об этом событии записано: «В лето 6831. Ходиша новгородцы князем Юрьем и поставиша город на устье Невы, на Ореховом острову». Деревянную крепость окружили земляным валом.

Остров, по форме напоминающий орех (отсюда его название — Ореховец, а затем Ореховый), как бы преграждал проход судам по водному пути в Балтику, этим объясняется и более позднее название крепости и города — Шлиссельбург («Ключ-город»).

До постройки крепости постоянного населения на острове не было, с крепостью же образуется довольно большой Ореховый посад.

Построенный для укрепления северо-западного рубежа Новгородской земли, Орешек закрыл выход из Невы в Ладожское озеро и таким образом затруднил шведам доступ во внутренние русские области. В том же 1323 г. в Орешке был за­ключен между Новгородом и Швецией «вечный мир», в котором впервые была опре­делена и утверждена более или менее точная граница между новгородскими и шведскими владениями. Граница проходила по острову Котлину и рекам Сестре и Сае (правый приток реки Вуоксы) и шла далее в северо-восточном направлении.

Ореховский договор 1323 г. явился базой для всех позднейших дипломатиче­ских переговоров между Россией и Швецией вплоть до XVII в., но «вечного» мира он не дал. Время от времени борьба за Неву вспыхивала с новой силой. В 1348 г., через 25 лет после закладки крепости, латники шведского короля Магнуса Эриксона захватили Орешек. Новгородцы вскоре же вер­нули Орешек обратно и постарались укрепить его, поставив там в 1352 г. по приказу новгородского владыки архиепископа Василия «г­рад камен». Теперь крепость окружал широкий ров. На валах вместо сгоревшего бревенчатого частокола появились каменные стены длиной в 350 м и высотой 5-6 м и высокие башни. Они были сложены из крупных валунов и известковых плит на известковом растворе. Это вообще была первая многобашенная крепость на Руси.

К слову сказать, крепость потом перестраивалась где-то на рубеже XV-XVI вв. и заняла весь остров. Ее стены высотой около 12 м, сложенные из серой известняковой плиты, стояли почти у самой воды. Имелось 7 мощных башен высотой 14-16 м.

В конце XIV и в XV в. можно отметить только отдельные нападения шведов, во время которых шведские рыцари проникали в Неву и Ладожское озеро, гра­били купеческие суда, разоряли и жгли расположенные по берегам села, а население избивали или уводили в плен. Эти набеги шведов имели своей целью подорвать русскую торговлю на Неве и сделать невозможным торговое море­плавание в Финском заливе.

Кроме шведов, на берегах Невы время от времени появлялись и отряды немецких рыцарей (как, например, в 1446—1448 гг.), которые также производили здесь большие опустошения.

Возникновение в средине XV в. централизованного Русского государства, к которому в 1478 г. был присоединен Новгород, а в 1510 г. Псков, резко изменило обстановку в Прибалтике. Старая псковско-новгородская граница стала теперь русской государственной границей. На защиту ее от Швеции и Ливонии Иван III обратил самое серьезное внимание. Новгородские порубежные городки были укреплены и снабжены гарнизонами, а в 1492 г. Иван III строит в Прибалтике новую крепость Ивангород, которая, дополняя линию старых новгородских укреп­лений на подступах к морю, преграждала проход между Чудским озером и морским берегом и поэтому играла большую роль в обороне принадлежащей Русскому го­сударству юго-восточной части Финского залива и прилегающей к нему террито­рии — Вотской пятины.

Поход русской рати в 1496 г. к Выборгу свидетельствует о настойчивом наме­рении Русского государства выйти к морю на широком фронте между Невой и се­верным побережьем Финского залива, но эта попытка, как и другие, была неудач­ной. Мирный договор 1537 г. восстановил старые границы Ореховского мира 1323 г.

Таким образом, одна из главнейших задач внешней политики Ивана III оста­лась нерешенной.

В XVI в. начинается новый этап борьбы за Балтийское море. С середины 50-х годов XVI в. все внимание русского правительства обращается на северо-запад, в сторону Балтийского моря, ибо экономическое развитие России требовало свободного доступа к морю. Отрезанное Литвой и Ливонией от Балтийского моря, Русское государство в своих сношениях с Западом всегда зависело от этих госу­дарств, которые из страха усиления России всячески стремились не допустить раз­вития этих сношений и фактически держали Русское государство в блокаде.

Стремясь полностью отрезать Русское государство от выхода к морю, швед­ский король Густав Ваза употреблял большие усилия к тому, чтобы создать союз против России из Швеции, Дании, Польши и Литвы. Ближайшей целью шведского короля был захват бассейна Невы, Ладожского озера и Финского залива. Прорвать блокаду, в которой фактически находилось Русское государство, и прочно закре­питься на выходах к морю русское правительство могло лишь путем войны с Ли­вонским орденом, захватившим еще в XIII в. ливонские и эстонские земли. По­этому в 1558 г. Иван IV начал войну с Ливонией. Победа в этой войне предотвра­тила бы всякие неожиданности для Русского государства со стороны Швеции. Ливонская война и преследовала цель дать России выход к Балтийскому морю и открыть пути сообщения с Европой.

Победы, одержанные Иваном IV в первые годы войны, вызвали вмешательство в ливонские дела других держав, заинтересованных в балтийском вопросе. В войну вмешались Литва, Дания и Швеция. Это сильно осложнило положение Ивана IV, которому вместо слабой Ливонии пришлось воевать с тремя могущественными в то время державами. Кроме того, Турция и ее вассал крымский хан вместе с ногаями, дей­ствуя в союзе со шляхетской Польшей, систематически отвлекали на себя большое количество русских войск. Это имело большое значение в ходе Ливонской войны и особенно в последний ее период. Теснимый польским королем Стефаном Баторием и шведами, Иван IV вынужден был заключить перемирие в 1582 г. с Поль­шей и в 1583 г. со Швецией. По Плюсскому перемирию 1583 г. русские города Ям, Копорье, Ивангород и Корела вместе с уездами отошли к Швеции. Орешек с уездом оставался в руках русских.

Таким образом, не только южный, но и северный берег реки Невы, ее устье и морское побережье, входившее в состав Ореховского уезда, остава­лись в пределах Русского государства. Во время русско-шведских переговоров 1585—1586 гг. шведы настойчиво домогались получения Ореховского уезда, пред­лагая за него в два раза большую территорию в Копорском и Ямском уездах. Рус­ские послы, отлично понимавшие то большое стратегическое и экономическое зна­чение, какое имели река Нева и ее устье для Русского государства, категорически отказались от обмена. В результате новой войны со Швецией, начавшейся в 1590 г., временно захваченные русские области с городами Копорьем, Ямом и Ивангородом были возвращены России, чему во многом способствовало население этого района, которое не примирилось с оккупантами и все время вело с ними партизан­скую войну. Вернуть город Нарву с уездом не удалось. Война была закончена Тявзинским миром 1595 г. Сохранившиеся источники говорят о том страшном разоре­нии, которое причиняли шведы жителям Новгородского уезда даже в годы «мир­ного постановления», т. е. в годы перемирия (1588—1590 гг.): шведы «многих людей побили», многих «в полон поймали», «животы» (имущество) пограбили, а села и деревни «пожгли».

В годы польско-шведской интервенции в начале XVII в. шведы воспользова­лись временной слабостью Русского государства и захватили весь Невско-Ладожский бассейн вместе с Новгородом. Но удержать за собой Новгород и Новгород­скую землю оказалось невозможным. Население на захват ответило непрекращаю­щейся борьбой, которая изнуряла силы шведов, и шведы должны были заключить мир с Русским государством в деревне Столбово в 1617 г. Возвра­щая русским Новгород, Швеция сохранила за собой широкую стратегически важ­ную полосу от Нарвы до Ладожского озера. Русское государство оказалось на­глухо отрезанным от моря. Шведский король Густав-Адольф хорошо понимал зна­чение Столбовского договора и в своей речи на сейме в 1617 г. так оценивал его ре­зультаты: «Благодаря уступке шведам Ивангорода, Яма, Копорья, Нотебурга. и Кексгольма шведы теперь могут руководить по своей воле нарвскою торговлею... А области, теперь уступленные шведам, отличаются плодородием, в них много рек, богатых рыбою, много лесов с изобилием дичи и пушных зверей, меха и шкуры которых высоко ценятся».

Таким образом, Швеция достигла наконец цели, к которой стремилась в те­чение более трех веков. Почти на целое столетие старая русская область, какой был Невский край, оказалась захвачена шведами и получила название Ингерманландии.

После Столбовского мира Ижорская земля вошла в состав Нарвской губернии Шведского государства и была разбита на 4 лена. Нева вместе с Ижорским и Оре­ховским уездами вошла в состав Нотебургского (Ореховского) лена. Внутренняя же организация уездов (деление на погосты) оставалась старой.

Учитывая важное стратегическое значение Невы, шведы сразу же по овладе­нии ею составили план сооружения здесь целого ряда укреплений. Целиком этот план осуществлен не был, но в первой четверти XVII в. в устье реки Охты было построено небольшое укрепление Ниеншанц вблизи упоминавшегося выше рус­ского торгового пункта в устье Невы, на месте селения, разоренного в XVI в. пиратами.

Ниеншанц был невелик — помимо укреплений, всего две продольные и пять поперечных улиц. Зато здесь находились лесопильные заводы и строились превосходные корабли. Через несколько десятилетий это был цветущий торговый городок (а не только крепость), с которым «не один Любек, но и Амстердам начал... торги иметь,— водный путь оттуда до Новагорода весьма тому способствовал...».  Мало-помалу «и российское купе­чество в Ниеншанц вошло…». Короче говоря, к концу XVII в. в порту Ниеншанца за год останавливалось до сотни торговых судов под самыми различными европейскими флагами.

Кстати, только недавно, в 1993 г., в результате археологических исследований и совмещений шведских планов XVI в. с современными удалось определить границы этого города, находящегося на территории современного Петрозавода, на мысе при впадении Охты в Неву. В середине XVII в. там были три маленькие деревни — в один, два и четыре двора. Одна деревня называлась Минкино. Потом эти места долго пустовали. В XVIII в. здесь был «Канецкий питомник» — сад, где выращивали цветы и плодовые деревья. Потом здесь построили Охтенскую верфь.

При археологических раскопках были найдены различные гвозди и скобочки, явно для строительства судов, бутылочное стекло и керамическая посуда XVIII в.

Вероятно, к дошведскому времени относится могильник на левом берегу Охты в 300 м от места впадения ее в Неву. Человеческие кости, найденные в могильнике, принадлежат мужчине 50 лет и женщине 40 лет. Радиоуглероидный анализ костей, к сожалению, не проводился.

* * *

Могла ли Москва спокойно относиться к такому соседу, как «нев­ские шведы», столь близкому, воинственному, предприимчивому, к тому ж осевшему на коренных русских землях? А тут еще на царское имя стали поступать жалобы от православного населения Ингерманландии: притесняют-де свеи, хотят в лютеранство обращать…

Тотчас же по заключении Столбовского мира началась колонизация Невского края в соответствии с политическими интересами Швеции. Особым манифестом шведское правительство приглашало сюда шведских подданных, преимущественно дворян, а также и иностранцев, главным образом немцев. Для привлечения коло­нистов шведское правительство предоставляло им целый ряд льгот и привилегий. Нашлось достаточное количество желающих, особенно среди обедневшего немец­кого дворянства, получить покинутые поместья, селения, земли. Получил здесь земли и возглавлявший шведское вторжение в Россию в начале XVII в. Яков Делягарди, одно из ингерманландских имений которого находилось в устье Невы на Васильевском острове.

Наряду с этим, шведы привлекли сюда крестьян-переселенцев — выходцев из Финляндии. Именно к этому времени относится появление здесь финского насе­ления.

В результате этой строго продуманной и систематически проводимой шведами политики вместо новгородских и московских помещиков владельцами земли ока­зались шведские и немецкие дворяне. Крестьянство же, сидевшее на этих землях, в массе своей состояло из русских и ижор.

По условиям Столбовского мира служилые люди с их семьями и слугами, го­родское население и монахи имели право в течение двух недель перейти в пределы Русского государства. Сельское население должно было остаться на своих старых местах. Однако шведы нарушили это условие и всеми мерами, вплоть до гру­бого насилия, препятствовали выходу русского населения из Ижорской земли.

После окончания войны на русское крестьянство легло тяжелое бремя податей и повинностей, в том числе и содержание расквартированных в крае шведских войск. Тяжесть налогового бремени усугублялась тем, что в Ижорской земле шведы отдали взимание всех государственных доходов частным лицам. Положение коло­низуемой шведами далекой окраины, какой была Ижорская земля для шведов, создавало для коренного населения, всячески притесняемого, невыносимые усло­вия. К жестокой эксплуатации присоединялся религиозный и национальный гнет. Особенно он усилился в 80-х годах XVII в., когда с чрезвычайной энергией при­нялись за насаждение здесь лютеранства. Русское население не примирилось с иноземным гнетом. Оно массами потянулось в пределы России. Число переселен­цев достигало 50 000 человек. Устраивавшиеся на границе заставы не могли оста­новить движения в русские земли русских крестьян и посадских людей, страдавших под гнетом иноземных захватчиков. Выходы из-за «Свейского рубежа» начались сразу же после Столбовского мира 1617 г. и все время росли, несмотря на то что за переход шведы грозили смертной казнью. Хотя русское население уходило из-под шведского господства, русские и ижоры составляли самую значительную часть населения Ингерманландии как в деревнях, так и в торгово-ремесленных центрах ее, сохраняя при этом свой язык, религию, обычаи.

В целях усиления шведского влияния на русское население оккупирован­ной шведами территории в Стокгольме была организована специальная типо­графия, где печатались книги на русском языке. Однако эти меры успеха не имели.

Настроения населения захваченного шведами края нашли свое яркое выраже­ние в «Плаче о реке Нарове», датируемом 1665 г. Это произведение народной поэ­зии проникнуто чувством жгучей тоски и любви к родной русской земле.

Несмотря на оккупацию Невского края шведами, старая тесная связь его насе­ления с Русским государством продолжалась в течение всего того периода, когда этот край был в руках шведов. Это были прежде всего торговые связи. Русские купцы не только Приладожья и Прионежья, но и «московских городов» регулярно и в большом количестве продолжали бывать в Орешке, Канцах и пользоваться Невой для своих торговых поездок «за рубеж» в «Свейскую землю».

Ежегодно «по первой вешней располой воде», в мае — июне, целые караваны судов, принадлежавшие русским торговым людям, со своими «товаренцы» отпра­влялись «за Свейский рубеж в Стекольно». Плыли они по реке Сяси, Ладожскому озеру, реке Неве, проходили через Канцы, где часть русских торговых людей оставалась для своих торговых дел, а другая, выправив «пасы», переплывала Финский залив, Балтийское море, проходила у Аландских островов и, наконец, достигала Стокгольма. Этим же путем приезжали в Россию и «свейские немцы» (шведы), жители Канцев, Орешка, Выборга и других городов, которые после Кардисского мира (1661 г.) могли свободно торговать в Москве, Новгороде Великом, Пскове, Ладоге, Ярославле, Переславле-Залесском, Холмогорах, Тихвине и Александровой пустыне.

Кроме торговых связей, были и другие. Так, например, «зарубежские» рус­ские ремесленники продолжали приходить на заработки в Москву, Новгород Ве­ликий, Вологду, Белоозеро и другие города. Причем приходившие в эти города для «плотнишного промысла» насчитывались не единицами и даже не десятками, а сотнями человек. Любопытно, что и крестьяне как русской, так и шведской сто­роны продолжали ездить «за рубеж» косить сено и пашню пахать.

Мысль о возвращении захваченного шведами края — земли «наших отчич и дедич», «государской земли» — все время не покидала русское правительство.

В 1656 г. была сделана попытка освободить от шведов все побережье от Риги до Выборга. В начавшейся в 1656 г. войне со Швецией поводом было обвинение шведского короля в том, что он стремится овладеть всем Балтийским морем и подорвать торговлю на нем.

Русские войска одновременно двинулись в трех направлениях: главные силы пошли в Ливонию, один отряд начал действовать в Карелии и другой — в Ингерманландии, где русские войска безуспешно пытались взять хорошо укреп­ленные Орешек и Корелу, слабый же Ниеншанц был взят и разрушен.

Один из русских отрядов действовал в море, где «русским ратным людям у Котлина острова с немецкими людьми был бой и у Котлина острова, — гово­рится далее в документе, — полукорабль взяли и немецких людей побили и наряд и знамена поймали». Русское население Ингерманландии встретило русские вой­ска с великой радостью и оказывало всемерную помощь: присоединялось к отря­дам, помогало строить укрепления и т. д. Там же, куда не доходили русские вой­ска, крестьяне сами расправлялись с иноземными поработителями, нападая на поместья, принадлежавшие шведским и немецким помещикам.

Не добившись прочного успеха, русские войска оставили Ингерманландию. Под прикрытием русских войск жители Ореховского уезда и других массами ухо­дили на русские земли. Оставшееся население сильно пострадало от карательных экспедиций шведов, расправлявшихся с ними за помощь, оказанную русским войскам.

Война закончилась Кардисским миром 1661 г., восстановившим прежние границы.

Русское государство оставалось отрезанным от моря, а русское население Ингерманландии продолжало страдать от насилий иноземных поработителей.

После войны 1656—1658 гг. было сделано две попытки (первая в 1676 г., а вторая в 1684 г.) путем дипломатических переговоров вернуть Ижорскую землю России, но они окончились неудачей. Единственным средством воссоединения Ижорской земли с Русским государством, а следовательно и возвращения выхода на морские пути, становилась новая война со Швецией. Эти задачи и должна была разрешить начавшаяся в августе 1700 г. Северная война.

В 1698 г. Петр I, вызванный из Вены сообщением о стрелец­ком бунте, возвращался в Россию. На пути он встретился в Раве (в Галиции) с польским королем Августом II. Польский король жаловался на непрочность своего положения («много поляков противных имеет») и просил Петра оказать ему помощь в случае необходимости. Петр ответил согласием и в свою очередь просил Августа II помочь «отомстить обиду, которую учинил ему рижский губернатор Дальберг в Риге». Польский король обещал Петру свою поддержку. Этим разговором, про­исходившим на вечере у генерала Флемминга и носившим, по-видимому, совершенно неофициальный характер, все дело и ограничилось. Никаких письменных обязательств оба монарха друг другу не дали.

Однако разговор в Раве положил начало русско-польскому союзу, оформленному в следующем году. В Москву приехал уполномоченный польского короля Карлович, в результате переговоров с которым в селе Преображенском 11 ноября 1699 г. был заключен «наступательный союз противу Швеции», к которому в том же году присоединилась и Дания. Во время переговоров был намечем театр военных действий: предполагалось, что он охватит территорию между Рижским заливом и Ладожским озером, причем в Лифляндии и Эстляндии будут действовать польские войска, а в Ингерманландии  и Карелии — русские. В договоре Петр обеспечил за собой право не начинать войны, пока не будет заключен мир с Турцией.

Когда в Москву пришло известие, что русский уполномоченный в Константинополе Е. И. Украинцев подписал мирный договор, Петр тотчас же объявил Швеции войну. 22 августа 1700 г. из Москвы, направляясь к Нарве, выступил первый отряд под командованием И. И. Бутурлина, вслед за которым двинулись остальные войска. К концу сентября сосредоточение русских войск под Нарвой закончилось, и в ночь на 2 октября обстрелом русского лагеря шведами из Нарвы было положено начало военным действиям.

Выбор Петром направления на Нарву был продиктован всей совокупностью стратегических и политических сообра­жений. Захват Нарвы, а вместе с нею и всей реки Наровы, мог обеспечить быстрое завоевание Ингерманландии и Карелии, т. е. осуществить важнейшую задачу, поставленную Петром. Овла­дение Нарвой и Наровой отделяло шведские войска, действующие в Эстляндии, от тех, которые были расположены в Карелии. Кроме того, укрепившись путем овладения Наровой на западе Ингерманландии, русские получали свободу действий на ее восточных и южных границах, которые были открыты для наступления и потому не требовали подготовительных меро­приятий военного порядка. Эти причины заставили Петра выбрать для первого удара Нарву. Сделал он это вопреки противодействию своих союзников, опасавшихся вторжения русских в Лифляндию. Паткуль, который, как известно, был одним из самых активных деятелей подготовки Северной войны, писал саксонскому поверенному в делах в Москве Лангену, что Петра не следует пускать дальше Наровы и Пейпуса, что если он захватит Нарву, то ничто не помешает ему овладеть Лифляндией и Эстляндией; Петру «надобно доказать историей и географией, что он должен ограничиться одной Ингерманландией и Карелией».

Неудача русских под Нарвой и поражение Августа II в Лифляндии внесли изменения в отношения между союзниками и вместе с тем в ход войны. Выйдя фактически из войны и предоставив Петру вести борьбу одному, он уже не мог воспрепятствовать русским перенести военные действия в Лифляндию. Вместе с тем Петр должен был до времени расстаться с мыслью об овладении Нарвой. Однако он не отказался от намерения открыть военные действия в Ингерманландии. Карл XII, уверенный в том, что с Петром после Нарвы покончено, не только не перенес войну на территорию России, что надолго сковало бы силы Петра, но даже не оставил в Ингерманландии войска, достаточного для ее обороны, если бы Петр все же решился перейти в наступление. Эта ошибка Карла XII дала Петру возможность наступать в Ингер­манландии. Только теперь для прикрытия своей армии с западной стороны он был вынужден перенести военные дей­ствия из-под Нарвы значительно южнее. К зиме 1701—1702 гг. у Петра наметился план войны на ближайшее время: главные силы его армии наступают в районе Невы и Ладожского озера, отдельный же отряд Б. П. Шереметева действует в Лифляндии.

После поражения под Нарвой необходимость добиться серьезного успеха над шведами в Ингерманландии становилась для Петра тем острее, что международный престиж России оказался сильно поколебленным. Надо было доказать Европе, что Россия не настолько слаба, чтобы не быть в состоянии под­держать силой оружия свои притязания на отторгнутые у нее в Смутное время области. А Европа не только сомневалась в этом, она была убеждена, что России нанесен непоправимый удар, после которого ей долго не удастся оправиться. Знакомство с некоторыми документами убедительным образом свидетель­ствует об этом.

В 1701 г. в Фрейштадте (Германия) выходил ежемесячник под названием «Секретные письма необыкновенных людей о за­мечательных предметах политического и ученого мира». Заго­ловки некоторых из этих писем говорят сами за себя и в комментариях не нуждаются. Например: «О поражении москви­тян под Нарвой и почему они никогда не станут твердой ногой в Лифляндии и не в состоянии будут ничего сделать против Польши», «О том, что осада и освобождение Нарвы во многом похожи на осаду Вены турками и что победа шведов в некоторых отношениях важнее для христиан победы их под Веною», «...О том, что понесенное московским царем пора­жение есть божье наказание за его высокомерие и дерзость, порожденные в нем сопровождавшим его до сих пор счастьем» и т. п. Издатель листка всячески стремился преувеличить успех шведов, умалить достоинство русского войска и пытался дока­зать, что дело «русских варваров» безнадежно проиграно. Откровенная ненависть к русским и злобствующее торжество по поводу их неудачи веет с каждой из тех страниц листка, в которых идет речь о русско-шведской войне.

В 1701 г. в Вену с дипломатическими поручениями был послан Петром князь П. А. Голицын. В одном из своих донесений в Москву он писал: «Непременно нужна нашему государю хоть малая ви­ктория, которою бы имя его по-прежнему во всей Европе славилось. Тогда можно и мир заключить, а теперь войскам нашим и управлению войсковому только смеются». Донесения остальных петровских дипломатов, отправленных в 1701, 1702 и 1703 гг. из других столиц Европы, были столь же малоуте­шительны. В них сообщалось о неблагоприятном отношении европейских правительств к России и о дурном впечатлении от поражения под Нарвой.

Зная все это, Петр считал крайне необходимым поднять поколебленный престиж России, а потому очень тщательно и серьезно стал готовиться к кампании в Ингерманландии. Принятые им срочные меры военно-административного и эко­номического характера позволили ему приступить к военным действиям с несравненно большими шансами на успех, чем под Нарвой. Пора «младенческого играния» (такова была характе­ристика поведения русских в подготовке и проведении Нарвского сражения, данная «Журналом» Петра) кончилась, и Петру предстояло серьезное дело.

По мысли Петра, центром военных действий в Ингерман­ландии должна была стать Нева. Имея в виду прочно утвердиться в Приневском крае и захватить Неву, он принял ряд мер, свидетельствующих о наличии у него широко задуман­ного и тщательно разработанного плана. С начала 1702 г. на Олонецкой верфи (Лодейное поле) и на Сяси приступили к строительству кораблей, без которых нечего было и думать о достижении какого-либо успеха на Ладожском озере и Неве.

На Олонецкой верфи в 1703 г. были заложены 7 фрегатов, 5 шняв, 7 галер, 13 полугалер, 1 галиот и 13 бригантин.

Около Ладоги находился шведский отряд генерала Крониорта. Петр приказал П. М. Апраксину наступать на Крониорта, тесня его к западу. Апраксин выполнил это поручение, дойдя в августе 1702 г. до реки Тосны, но потом был вынужден отступать до реки Назии. В августе же флотилия Ивана Тыртова атаковала шведскую эскадру вице-адмирала Нумерса в Ладожском озере и вынудила ее уйти Невой и Финским заливом в Выборг. Шереметев еще летом 1702 г. получил приказание вторгнуться в Лифляндию, что он и сделал, разбив шведов при Гумельсгофе. После воз­вращения в Псков, Шереметев в сентябре был вызван вместе со своим отрядом в Ладогу. Еще до Шереметева в Ладогу пришел во главе своего войска князь Н. И. Репнин. Сам Петр весной 1702 г. отправился в Архангельск с целью принять ряд оборонительных мер против возможного насту­пления шведских морских сил с севера, что после нападения шведского флота на Архангельск в 1701 г. представлялось вероятным. В августе 1702 г. Петр с отрядом войск и двумя по­строенными в Архангельске большими кораблями по знаменитой «Осударевой дороге», проложенной в лесах и болотах от деревни Нюхча до Повенца на протяжении 160 верст, прибыл в Ладогу.

Итак, к осени 1702 г. все меры к обеспечению удачи замысла Петра были приняты: архангельские укрепления и рейд Шере­метева в Лифляндию внушали уверенность, что с севера и за­пада шведов опасаться нечего; морские силы шведов в Ладож­ском озере перестали быть угрозой; возле Ладоги сосредоточилась большая армия, готовая к наступлению, первой стадией которого явились действия Апраксина против Крониорта. 26 сентября русские войска выступили в поход.

Начало наступления увенчалось блестящим успехом — в октябре пал Нотебург. Петр торжествовал: реванш за Нарву был взят, и теперь шведы должны будут убедиться в том, что русская армия не только не потеряла своей боеспособности, но стала гораздо сильнее, чем за два года до того. Стратегический выигрыш заключался в возможности для Петра двигаться вниз по Неве, не опасаясь за свой тыл. Политическое значение овладе­ния старым русским Орешком было весьма велико. Петр это живо чувствовал; на медали, выбитой по слу­чаю взятия Нотебурга, было вычеканено: «Был у неприятеля 90 лет», а в объяснительном тексте к чертежу осады Нотебурга, написанном самим Петром, говорилось: «Таковым обра­зом через помочь Божию отечественная крепость возвращена, которая была в неправдивых неприятельских руках 92 года».

Однако развить не­медленно свой успех Петр не мог. Он сам признавался, что победа далась ему нелегко («зело жесток сей орех был»), а потому надо было прежде всего при­вести в порядок мате­риальную часть армии (во время осады и штурма Нотебурга было выпущено около 15 ты­сяч снарядов и истра­чено более 4 тысяч пу­дов пороха). Для снаб­жения армии боевыми и другими припасами следовало ждать вскрытия Невы. Кроме того, Петр поджидал прибытия новых подкреплений. Все эти обстоятельства заставили его отложить поход вниз по Неве до весны 1703 г. Но вместе с тем затягивать развитие на­ступления было опасно: морские силы шведов могли войти в устье Невы, а шведские войска, опираясь на крепость Ниеншанц, находившуюся почти у самого устья (при впадении Охты в Неву), имели возможность предпринять контрнаступление. Допустить это — значило бы аннулировать только что одержан­ный успех. Вот почему Петр ранней весной 1703 г. возобновил наступление. Главной задачей его теперь было овладение Ниеншанцем и защита Невы от проникновения в нее шведов с моря.

23 апреля 1703 г. Б. П. Шереметев во главе корпуса пехоты численностью в 16 тысяч человек направился к Ниен­шанцу. На следующий день, не дойдя 15 верст до крепости, он выслал вперед двухтысячный отряд с разведывательными це­лями. Отряд подошел к самой крепости и после короткой стычки с неприятельской заставой занял место у внешнего вала. 26 апреля к Ниеншанцу подошел Шереметев и расположился около него лагерем. Немедленно же начались осадные работы. Шведы вели по осаждающим непрерывный орудийный огонь, но особенного вреда не наносили. В тот же день из Шлиссельбурга прибыл Петр с караваном барок, на которых находилось 16 трехпудовых мортир, 48 пушек крупного калибра, бомбы, фашины, шанцевый инструмент и т. п.

28 апреля Петр с семью ротами Преображенского и Семеновского полков на 60 лодках отправился вниз по Неве «для осматривания невского устья и для занятия оного от прихода неприятельского с моря». В эту разведку Петр впервые имел возможность познакомиться с ме­стом основания новой крепости и города. Оставив на острове Витусаари (позднее Гутуевский) заставу из трех рот, он 29 ап­реля вернулся в лагерь под Ниеншанцем. Ко времени возвра­щения Петра осадные работы были закончены и батареи возве­дены. 30 апреля Шереметев послал к коменданту Ниеншанца парламентеров с предложением сдаться. После отказа шведов, с вечера 30 апреля началась артиллерийская стрельба, продол­жавшаяся до рассвета 1 мая. На рассвете шведы заявили о со­гласии сдаться. Начались переговоры о сдаче. К полудню они были закончены. По условиям сдачи в руки русских переходили вся артиллерия и военное имущество крепости. Гарнизон и жи­тели города отпускались в Выборг. 2 мая после благодарствен­ного молебна «за оную полученную над неприятелем победу о взятии крепости, а наипаче, что желаемая морская пристань получена», русские войска вошли в крепость и город, а швед­ский гарнизон и городские жители были выведены из Ниен­шанца и поставлены у Невы, откуда 9 мая они были отпу­щены в Выборг.

Таким образом, вся ниеншанцская операция, начиная с вы­ступления корпуса Шереметева и кончая капитуляцией крепо­сти, заняла всего 8 дней.

Подавляющее превосходство русских сил определило столь быстрый успех. Но легкость, с какой до­сталась в руки Петра крепость, ни в какой мере не означала, что Нева уже прочно закреплена за русскими. Шведская угроза со стороны моря продолжала висеть над тем сухопутным вой­ском, какое появилось близ устья Невы. Петр это превосходно понимал, что он и доказал своей разведкой взморья, произве­денной накануне взятия Ниеншанца. Его опасения подтверди­лись. Вечером 2 мая к Петру прибыл посланный от начальника заставы на Витусаари с извещением, что на взморье появилась шведская эскадра, состоявшая, как выяснилось впоследствии, из 9 судов под командованием Нумерса. Шведский адмирал двумя пушечными выстрелами дал знать о своем прибытии гарнизону Ниеншанца, о судьбе которого он, конечно, не подозревал.

С целью обмануть шведов Шереметев приказал ответить двумя же вы­стрелами из русского лагеря и повторять этот сигнал ежедневно утром и вечером. Шведы поддались обману и спокойно остава­лись на взморье. 6 мая от шведской эскадры отделились бот «Гедан» и шнява «Астрель», направились к Неве и стали в ней недалеко от устья.

Шведы неоднократно посылали матросов за лоцманами. Но всех посыльных ловили русские гвардейцы, специально для этого поставленные.

5 мая прибыл гонец, доложивший, что два корабля из шведской эскадры, подошли к самой Неве и стали на якорях. Было решено плыть на лодках на разведку. Снарядили 30 лодок. На передней лодке плыл сам царь Петр. Вместе с ним был старый рыбак. Старик сообщил, что к взморью есть два пути: по небольшой речке (Фонтанке) и прямо по Неве, мимо Лосьего (Васильевского) острова. Решили разделиться. 17 лодок во главе с Меншиковым пошли по Фонтанке, а остальные 13 во главе с Петром поплыли напрямик, прячась у лесистых берегов Лосьего острова.

Приблизившись к шведским кораблям, «лодочная флотилия» затаилась: стали ждать темноты... Наконец набежала небольшая тучка, закропил дождик. Петр махнул рукой и атака началась.

Часовые на восьмипушечном «Астреле» и десятипушечном адмиральском боте «Гедан» мирно дремали. Стук весел сливался со звуком дождя, поэтому лодкам удалось подойти очень близко, когда их все-таки заметили.

С «Астреля» послышался ружейный залп. Еще один. Но в суматохе шведы не могли как следует прицелиться. Прямо на палубе взрывались гранаты.

Одним из первых на «Астрель» влез «бомбардир-капитан» огромного роста, с топором и гранатой в руках. За ним лезли преображенцы... Жестокая, быстрая схватка и «Астрель» в руках Петра I. А в это время Меншиков захватил «Гедан».

Победителей встречали и салют и награда. Фельдмаршал Шереметев и адмирал Головин, старейшие кавалеры ордена св. Андрея Первозванного, возложили его на Петра Алексеевича, Александра Меншикова и Гаврилу Головкина.

На медали было выгравировано «Небывалое бывает»...

Офицеры и солдаты были награждены золотыми медалями. Вид сражения и изображение обоих шведских кораб­лей были по распоряжению Петра выгравированы художником-голландцем Адрианом Шхонебеком.

Московский резидент Отто Плейер  своему государю в Вену

10 мая 1703 г.

Вместе с первым министром уехал к его царскому величеству в Нотебург, теперь назывемый Шлиссельбургом, польский посол г. фон Кенигсек. Недалеко оттуда строятся корабли… После прибытия его царского величества и других господ был спущен на воду один из тех кораблей — быстроходное судно, после чего до поздней ночи пили и кричали «виват!», и наконец каждый в темноте вернулся на свою квартиру. При этом, однако, с господином польским послом произошло несчастье: его штурман напился пьян, посол также был не слишком трезв, и они наехали ночью на лежащий на воде якорный канат другого судна, опрокинулись, и посол, а вместе с ним и еще несколько человек утонули, и тела их пока не найдены».

Царь Петр из Шлиссельбурга Федору Апраксину

Здесь все изрядно, милостию Божиею; толко зело нещасливый случай учинился за грехи мои: перво доктор Клем, а потом Кенигсек, который уже принял службу нашу, и Петелин утонули внезапно. И так, вместо радости, плач…

Успех, одержанный русскими, на первое время развязал руки Петру. Нумерс, правда, не ушел со взморья (он оставался там до октября), но пленение двух кораблей передвигавшимся на лодках сухопутным войском, происшедшее на глазах у всей шведской эскадры, не могло не заставить шведского адмирала быть весьма осторожным. Рассчитывая на пассивность Нумерса, Петр тотчас же отправил Шереметева к Копорью. 8 мая Шереметев выступил, а 27 мая Копорье было уже взято. Еще раньше (14 мая) шведы потеряли Ямы, взятые отрядом гене­рала Вердена.

Отправляя Шереметева к Копорью и поручая Вердену захватить Ямы, Петр торопился прикрыть только что завоеванные места со стороны Эстляндии на случай, если шведы станут наступать с запада. Но выполнение этой задачи решало только половину дела. Нумерс все же оставался у взморья, и никакой уверенности в том, что он не сможет полу­чить подкрепления и после этого не перейдет к активным действиям, у Петра не было. Кроме того, у реки Сестры находился отряд Крониорта, который в любую минуту мог появиться на Неве. Это заставляло Петра принять меры к тому, чтобы Нева ока­залась укрепленной сильнее, чем была укреплена шведами, и чтобы ее нельзя было потерять столь же легко, как выпустил ее из своих рук противник. Петр немедленно занялся этим делом.