Уже растут, пронзая дым зеленый

Над статуями Зимнего дворца

И стройной Александровской колонной.

Г. Иванов

В ряду лучших произведений зодчества XVIII столетия бесспорно первое место занимает Зимний дворец, построенный Растрелли, как сказано в указе, «не подрядом, а нарядом», при сотрудничестве «архитектургии гезеля» Федора Шанина и ученика Николая Ва­сильева.

Первый «зимний дом» был построен в 1711 г. для Петра I на берегу Зимней канавки.

В 1716 г. по проекту архитектора Г. Маттарнови на месте современного Эрмитажного театра возводится второй Зимний дворец. В январе 1725 г. там умирал Петр I.

После бракосочетания герцога Голштинского с дочерью Петра I, царевной Анной Петровной, новобрачная чета поселилась в доме Апраксина, который был снят в аренду за 3 тыс. рублей. После отъезда герцога Голштинского дом Апраксина пустовал. Им­ператор Петр II уже переехал в Москву, и домом воспользовалась лишь императрица Анна Иоанновна, которая и превратила дом Апраксина в свой зимний дворец. «Государыня императрица Анна Иоанновна по коронации своей из Москвы, — писал пер­вый историк Петербурга Богданов, — для прибытия в С.-Петербург изволила помянутый дом Адмирал­тейский занять под монарший свой дом».

После отъезда двора в Москву, вспоминает Екатерина II, улицы Петербурга пустели и зарастали травой, «в городе почти не было карет». Во время путешествия императрицы Елизаветы в Ревель «свита... была очень велика... Вследствие чрезмерной жары, плохих ночевок и потому что часы отъезда, приезда и еды вовсе не были определены», путешествие было очень тяжелым.

Дворцы елизаветинских времен, несмотря на их роскошь, блеск и позолоту, были неудобны для жизни. В больших комна­тах, коридорах, на лестничных переходах гуляли сквозняки. При­выкшая к налаженному быту в немецких родовых замках, где по­рядку, чистоте и удобству придавалось большое значение, Екате­рина заметила, что все это отсутствовало в быту двора. Дворцы были деревянные, часто горели, многие, построенные из сырого дерева, разрушались. Планировка во дворцах была неудобной для жизни. Тонкие деревянные перегородки не спасали от шума и сквозняков. Фактически при дворе никто не имел постоянного места. Императрица Елизавета Петровна располагалась всякий раз там, где ей в дан­ный момент хотелось, а затем расселяли остальных. Императрица к тому же «постоянно меняла внутреннее расположение всего дворца», двери часто меняли свои места, она никогда не выходила из своих покоев, пишет Екатерина, «без того, чтобы не произвес­ти какой-нибудь перемены, хотя бы только перенести ее кровать с одного места комнаты на другое».

Екатерина II очень страдала от неудобств елизаветинских дворцов. В 1748 г. ее поместили в теплую комнату только после того, как она заболела корью. Комната, до этого служившая ей спальней, была подвержена сквознякам - от большой приемной ее отделяла лишь тонкая дощатая перегородка, и все зимы, когда Екатерина в ней спала, она страдала флюсами. Территории вокруг дворцов были запущенными, захламленными и грязными. Так, в летнем деревянном дворце в Петербурге вели­кокняжеские покои выходили окнами на Фонтанку, «которая тог­да была лишь грязным болотом», а другие — «на гадкий узкий дворишко».

В Петербурге, пишет Екатерина, только один дом — принцес­сы Гессенской — «был отделан штофом, все другие имели или вы­беленные стены, или плохие обои, бумажные или набойчатые».

Зимний дворец в царствование императрицы Анны, расположен был в виде неправильного квадрата в четыре этажа. Он занимал место, где при Петре I находился обширный дом графа Ф. М. Апраксина, после смер­ти которого, по завещанию, достался Петру II.

Императрица Анна Иоанновна, возвратясь из Москвы с коро­нования, остановилась в этом доме, ранее этого, в декабре 1720 г., приказав гоф-интенданту Мошкову сделать к нему пристройки: церковь, четыре покоя для кабинета, че­тыре для мыльни, три «для конфектных уборов» и т. д. Работы были возложены на Д. Трезини, который и выполнил их в семь месяцев, и к осени все было готово для приня­тия государыни. Императрица медлила, ожидала зимнего пути, в январе выпал снег, и весь двор в трое суток прибыл из Москвы в Петербург. Императрица, ступив на крыльцо адмиральского дома, навсегда утвердила его дворцом русской столицы. Несмотря на сделанные пристройки, адмиральские па­латы не могли доставить всех удобств, каких требовал двор императрицы. Крытые гонтом, тесные, они не заключали в себе ни одной порядочной залы, где бы прилично можно было поместить императорский трон. Явилась настоятельная потреб­ность строить новый дворец, и в мае 1732 г. он был заложен и окончен с внутренней отделкой к 1737 г. Для работ употребили почти все находившиеся в Петербурге рабочие силы, даже с постройки Александро-Невского монас­тыря были сняты каменщики и другие мастера.

Все здание вмещало в себя: церковь, тронную залу с аванзалой, семьдесят разной величины покоев, и театр. Дворец первоначально покрыт был гонтом; впоследствии, однако же, перекрыт железом, а весь гонт из разобранной крыши им­ператрица пожаловала на казармы Измайловского полка. Девя­носто печей согревало все здание; печи в среднем этаже по­ложены были из живописных изразцов и покоились на дере­вянных золоченых ножках. Осенью и зимой на отопление дворца уходило много дров. Наружный вид здания был очень красивый. Главных подъездов во дворце было два: один с набережной, а другой со двора; подъезды были украшены каменными столбами и точеными балясами, с по­ручнями столярной работы. Балконов было три: один на сторону Адмиралтейства, другой на Неву, третий на луг. Лестницы на нев­ский подъезд и невский балкон были сделаны из белого камня; на крыше для стока воды проведены были желоба, которые оканчивались двадцатью восемью большими медными драконами. На фронтисписе две лежащие деревянные фигуры держали щит с вензелем импе­ратрицы; фронтиспис был весь вызолочен.

Комнаты были рас­положены в следующем порядке: на средних этажах глав­ного корпуса помещались парадные покои с разделяющей их темной галереей, которая примыкала к зале. Из этой залы, через небольшой кабинет, был ход в боль­шую залу; к ней от угла примыкали четыре малых покоя, или кабинета; из большой залы был ход в аванзалу. К по­следней вела лестница, проведенная с внутреннего и невского подъездов. Аванзала была отделена глухой стеной; при ней стояла резная пирамида с фарфоровой посудой, называемая буфетом. У лестницы, что вела к аванзале, была церковь. В луговой стороне здания находился небольшой театр. На нижнем этаже, кроме кухонь, сеней, галерей и лестниц, было пятнадцать комнат; из них в двух некоторое время помещалась камер-цалмейстерская контора, в че­тырех гоф-интендантская, а три назначены были для карауль­ных и дежурных. На верхнем этаже распологались двадцать четыре жилые комнаты. Всех окон в главном среднем этаже было 180, в нижнем 111 и в верхнем 116; во всем дворце дверей было 130, в среднем этаже все из дуба.

В большой зале стоял резной трон; к нему вели шесть ступенек, разделенных уступом, или площадкой; балдахин на четырех точеных колоннах «композического» ордена; на других четырех точеных колоннах хоры для музыкантов, с точеной же баллюстрадой. Пятьдесят четыре резные пи­лястра поддерживали потолок, или, вернее, один целый вели­колепный плафон, написанный Л. Караваком при сотрудни­честве девяти живописцев и двадцати двух учеников, маля­ров и московских «списателей» икон. На цепях, оберну­тых гарусом и усыпанных медными золочеными яблоками, висело огромное паникадило. В 1737 г. оно упало, но вскоре его опять укрепили на месте. Между окон расставлены были двадцать четыре кронштейна с подсвечниками; «уборный пол» сложен был из четырехсот дубовых штук с трехцветной посередине звездой. В окнах и некоторых дверях были вставлены зеркальные стекла, при­сланные из Франции. Аванзала была также украшена пиля­страми, штучными полами, зеркальными окнами и плафоном работы того же Каравака. У стены, отделявшей новый зимний дом от адмиральских палат, возвышалась, как мы уже сказали, резная с позолотой пирамида; на ней симметрично расположена была фарфоровая и металлическая дорогая посуда. Из остальных комнат только галерея была украшена две­надцатью картинами и двенадцатью барельефами, шестью хру­стальными люстрами с такими же двенадцатью кронштейнами с подсвечниками и резными головками и фигурами с яркой позолотой, как их называет Растрелли — «мушкарами и купидами». По исполнению этой кудрявой резной работы заслужи­вают похвалу имена следующих мастеров этого дела: Сен-Лоран с сыном, Соломон Цельбрехт, столяр Мишель и штукатурной композиции или лепной работы Александр Мартели.

Прочие комнаты дворца были украшены белеными панелями и обоями; где не было паркета, там положены полы дубовые и сосновые. Лестницы были из полированной плиты с точеными   поручнями,   украшенные   статуями;   пол   в   сенях   из мрамора и потолки отделаны лепной работой. Театр в здании дворца был довольно обширен и отоплялся десятью печами. Рисунок театра составлял тоже Растрелли, но исполнял по этому рисунку, а также писал декорации и строил машины «комедияльных дел мастер» итальянец Диронбон, или, вернее, Джироламо Бон. Во время игры в театре  передвигали  декорации  сорок  солдат.   Нет сомнения, что этот зимний придворный «Театр-комедия» на­ходился в особом флигеле,  отделенном от адмиралтейского тремя проходными покоями и светлой галереей. В 1742 г. он был значительно распространен и назывался то «Комеди опера», то «Оперным домом». Елизавета, как известно, по­ложила первое прочное основание русскому театру и множество мелочных театральных удобств придумывала сама лично. Чер­тежи, впрочем, составлял Растрелли, и уже по ним исполняли Валериани и Джибелли. Так, находясь в Москве в 1749 г., Елизавета приказала Растрелли, чтобы возле большой царской ложи «сделать решетку отворчатую, чтобы можно было отво­рять и растворять, и вызолотить, да для теплоты камин, по препорции, с закрышкой трубы». В  1750 г. императрица приказала Растрелли сделать вновь небольшой переносный театр, который бы можно вносить и выносить в скорости в проходные залы. Представления во времена Елизаветы проис­ходили в неопределенное время, по предварительному назна­чению государыни, иногда за две недели вперед, а иногда ука­зано было представлять комедии и «тражедии» два раза в не­делю —  каждый вторник и пятницу, а действовать начинать в семь  часов  пополудни. 

В  Анненском  зимнем  доме  до  по­стройки и даже в первые годы работ нового дворца Растрелли ежегодно в день коронации устраивал в большой зале и га­лерее фонтаны, «кашкады, банкетные столы» и украшал стены великолепными огнями. Здесь же праздновались дни «веч­ного замирения с короной шведской в 1743 г.» и по слу­чаю бракосочетания государя наследника с великой княгиней Екатериной Алексеевной в 1745 г. Последнее было вели­колепнее всех других торжеств ее царствования.  Для фон­танов выкопали особые из Невы каналы; устроили огромные бассейны, шестнадцать лошадей поднимали в них воду; для каскадов сходы и другие украшения расписали под мрамор; шесть тысяч шкаликов освещали большую залу; на лугу и у дворца для народа поставлены были крашеные пирамиды и били фонтаны из меда и других напитков.

Пристройки и переделки к Зимнему дворцу не могли, все-таки, сообщить зданию удобств; притом же самая странность вида дворца, примыкающего одной стороной к Адмиралтейству и с противоположной стороны к ветхим палатам Рагузинских, не могла нравиться императрице. От ворот по правую руку с луговой стороны местность представляла пестрый, грязный, недостойный места вид: длинный ряд деревянных построек, сараи, конюшни — все это некрасиво, кое-как лепилось в виду дворца.

Наконец, в 1754 г. императрица решилась зало­жить новое здание, сказав, что «до окончания переделок бу­дет жить в Летнем новом доме», приказав строить вре­менный дворец на порожнем месте бывшего Гостиного двора, на каменных погребах (у Зеленого моста). В июле на­чали бить сваи под новый дворец. Нева усеялась множеством барок, и на всем пространстве, от дворца и Мойки рассы­пались шалаши рабочих. В «Ведомостях» появилась публикация о вызове к поставке 140 000 бочек извести свинорецкой и сяжской, а затем и других материалов; постройка шла мед­ленно. Для работников не могли найти крова, рабочие жили в шалашах и землянках на лугу или в отдаленных частях города. Лучших мастеров с трудом разместили в казен­ных домах на Крюйсовом дворе, в Мусин-Пушкинском, Панинском и т. д. Несмотря ни на какие усилия, Растрелли не мог выполнить приказания императрицы насчет поспешного окончания работ. Первой остановкой работ была невыдача де­нег рабочим, так, вместо 120 000 отпускали в год 70 000 или 40 000. Растрелли от огорчения заболел; больной он, однако же, не переставал действовать; предписания и рапорты подписывал за него бывший при нем помощник Фельтен.

К осени 1761 г., согласно обещанию Растрелли, импе­раторский Зимний дворец был окончен вчерне. Елизавета изъявила желание обозреть работы, для чего приказала Ра­стрелли «очистить место, где будет стоять карета для при­езда к дворцу», и затем сделать подъемный стул и тот покой, где будет стул, обить бумажными обоями. На Святой неделе она посетила свой новый дворец, осталась всем довольна и изъявила желание видеть поскорей свои покои законченными. Растрелли просил только о правильном отпуске де­нежных сумм и обещал закончить в сентябре 1762 г. Но время шло только в переписках, и Растрелли денег не по­лучал. В ноябре государыня приказала, чтобы большая цер­ковь непременно была готова для освящения к апрелю 1762 г. и к освящению исправлено пять-шесть покоев, где бы полы были гладкие, столярной работы, без клея, а па­нели и коробки выкрашены были под золото. Растрелли при­казал исправить подъемный стул и покой, где он находился, каждую неделю делать пробу, а от стула в другие покои на­стлать дорогу. Но императрица не только была лишена удоволь­ствия видеть оконченным лучший архитектурный памятник ее времени, но и присутствовать при освящении большой церк­ви. В декабре 1761 г. Елизавета Петровна внезапно скончалась.

Зимний дворец стал обитаем с воцарением импера­тора Петра III ¾ он первый поселился в нем в апреле 1762 г. накануне Пасхи. Дворец собственно не был толком готов для жилья. Вся площадь перед ним была загромождена разными сарая­ми и лачужками, в которых жили мастеровые. Кроме того, здесь же лежали целые горы мусора, щебня, кирпича, так что подъехать к дворцу не было возможности. Генерал-аншеф барон Корф, исполнявший тогда должность генерал-полицмейсте­ра в Петербурге, предложил императору, чтобы очистить площадь от хлама, отдать всю эту рухлядь бедным жителям города. Императору понравилось это предложение, и он при­казал немедленно объявить, что отдает все это народу. Не ус­пело пройти и двух часов, как со всех сто­рон и со всех улиц бежали и ехали целые тысячи народа, вся­кий спешил ломать и тащить домой что ни попадется. Площадь, по рассказам совре­менников, представляла зрелище довольно любопытное. Император долго не мог оторваться от окон, глядя, как народ рвал и тащил все. К вечеру от несметного количества хижин, лачужек, шалашей и т. д. не осталось ни бревнышка, ни одной дощечки, все было свезено и очищено, и даже на ще­бень и мусор нашлись охотники. Не успели еще площадь хо­рошо очистить, как Петр III уже переехал в новый дворец, где занял часть фасада, выходящего окнами на площадь и угол Миллионной. Эти апартаменты известны были потом под на­званием комнат короля прусского.

Переезд императора не отличался никаким особенным церемониалом; покои, кото­рые он занял, отделывал для него известный в то время ученик Растрелли, архитектор Чевакинский. Штучные полы и живописные плафоны для этих комнат были выписаны из Италии. Спальней Петра была угловая комната на площадь, рядом с ней помещалась его библиотека. Он приказал также над подъездом устроить шатер (фонарчик) и в нем отделать себе кабинет; отделка последнего обошлась в 3643 рубля. Императрица Екатерина заняла комнаты императрицы Марии Федоровны.

В день переезда императорской фамилии в Зимний дворец, в страстную субботу, была освящена придворная соборная цер­ковь Новгородским архиепископом Дмитрием Сеченовым во имя Воскресения Господня. Позднее, в 1763 г., при пере­несении в церковь древнего образа Христа Спасителя на убрусе, по воле Екатерины II храм был вновь освящен в июле Гавриилом, архиепископом Петербургским и Шлиссельбургским, во имя Спаса Нерукотворного образа.

Дальнейшие   работы   над дворцом   продолжались   весь XVIII в. — то   во дворце   перестраивались залы,  то достраивался   первоначальный  Эрмитаж,   то   через Зимнюю канавку Кваренги  перекидывал свою га­лерею;  словом,  строительная  работа  во дворце  во время   царствования Екатерины II не   прекраща­лась.

Со вступлением на престол Павла I работы в Зим­нем дворце прекратились. Павел избрал своей резиденцией строившийся Михайловский замок. Александр I вернулся в Зимний дворец, который официально и оставался местопребыванием  русских царей, что,  между прочим,  свидетельствовалось   поднятым   над   дворцом   штандартом.   Штандарт оставался поднятым и тогда, когда цари, как например, Александр III, жили в Аничковом дворце, а Николай II — в Царском Селе.

Ныне существующий Зимний дворец возводился с 1754 по 1762 г.

«Здание каменного Зимнего дворца... строится для одной славы все­российской», — писал о своем произведении Растрелли.

Как по своему расположению, так и по необычным размерам и высоте дворец господствовал над окружающим его пространством. Он был рассчитан на обозрение со всех четырех сторон: со стороны Дворцовой площади, Адми­ралтейства, набережной Невы и с восточной стороны, где дворец вскоре был закрыт зданиями Эрмитажа.

Эрмитаж ¾ художественный и историко-культурный музей в Петербурге. Образован в XVIII в. на основе дворцовых коллекций, был открыт для публичного обозрения в 1852 г. Ныне занимает пять зданий. В нем собраны памятники первобытной и античной культуры (особенно ценны скифские и др. археологические памятники Сев. Причерноморья), собрание памятников искусства народов Востока (изделия из золота, серебра, бронзы, ковры, оружие и др.), картины Леонардо да Винчи, Рафаэля, Тициана, Веласкеса и др., собрание голландской и фламандской живописи XVII в. — картины Рембрандта, Ван-Дейка и др. В 1941 г. образован отдел истории русской культуры с памятниками от VIII-IX вв. до XIX в.

Ясность прямоугольного плана дворца, четкое расположение помещений внутри него сочетались с необычайным разнообразием, пышностью и богатством его наружной и внутренней отделки. Нас поражает смелое распределение архи­тектурных масс, сложный ритм разнообразно сгруппированных, стройных белых колонн, установленных в два яруса с как бы уходящими над ними в небо статуями и вазами.

Разнообразие впечатлений, которое Зимний дворец производит с разных точек зрения, зависит не только от композиции архитектурных масс и расста­новки колонн. В декоративном убранстве фасадов выдумка зодчего неисчерпаема.

Бесчисленны формы наличников, обрамляющих окна дворца, со включен­ными в композицию головками или львиными масками, раковинами и причудли­выми завитками. Разорванные фронтоны, украшенные лепкой, изобилие статуй и ваз, мощные линии сложно профилированных карнизов, нарядная трехцветная раскраска создают впечатление необычайной торжественности и праздничности.

Восточный фасад дворца очень скоро оказался скрытым так называемым Малым Эрмитажем ¾ небольшим зданием, построенным между Невой и Миллион­ной в 1764—1767 гг. Эрмитажами (в переводе с фран­цузского «пустынь», т. е. жилище отшельника) стали называть в XVIII в. типичные для придворного быта небольшие уединенные павильоны.

Поныне существует Эрмитаж, построенный при Петре I архитектором Ж.-Б. Леблоном в Нижнем саду Петродворца, и Эрмитаж, выстроенный С. И. Чевакинским и Растрелли невдалеке от Екатерининского дворца в Царском Селе.

* * *

С переездом Екатерины II в Зимний дворец смежные с дворцом улицы и пло­щади стали украшаться и отстраиваться. Царицын луг был обращен в огромный сад с множе­ством беседок для государыни и отдельных до­миков и кухонь, в которых гуляющие могли го­товить себе кушанье. Вслед за этим стали обустраивать Адмиралтейскую площадь. В это время поло­вина места по Невскому, от Зеленого моста до Малой Морской, после сломки бывшего тут дворца была подарена императрицей обер-полиц­мейстеру Чичерину, и им уже выстроен дом (Елисеева). Другая половина, от Большой Морской до Малой Морской, оставалась незастроенной до 1804 г. С другой сто­роны дворца к Неве, берег которой был укреплен деревянным парапетом, начатое еще в 1754 г. строение гранитной набережной шло к окончанию. Для гранит­ной набережной вбивали под водой сваи, сплошь одна возле другой, на три сажени в ширину; на них клали ростверк, потом фундамент из пудовской плиты, а верх одевали гранитом на одну сажень выше самой высокой воды.

Общая длина набережной к 1788 г. была три версты. В это же время принялись за еще одну пристройку. Нужно было ма­скировать конец Невского, выходившего к Адмиралтейству: дома были построены фасадом на проспект, следовательно, все надворные строения оказались в стороне, ближайшей к дворцу, так что из окон императрицы открывался самый некрасивый вид. Она приказала строить полукруглый дворец из трех соединенных домов, с тремя воротами, над которыми поддер­живались двумя мраморными колоннами портики. Одна часть этого колоссального здания была подарена графу Брюсу, который был тогда петербургским губернатором; другая отдана была флигель-адъютанту Ланскому, после смерти последнего постройка снова была куплена императрицей; впо­следствии эта часть принадлежала Кушелеву, а после смерти его поступила к князю Волконскому. Большой Миллионной в это время было дано новое направление, и начаты постройки бога­тых домов, от которых она и получила свое название. Прежде эта улица была проведена искривленной линией от первого почтового дома (нынешний Мраморный дворец) и на­зывалась Троицкой; потом, застроенная деревянными домиками немецких мастеров, она называлась Немецкой и после Греческой.

Так обстроились смежные с дворцом места и открылась нынешняя обширная Дворцовая площадь, на ко­торой в царствование Екатерины II устраивались народные празд­ники, били фонтаны вина и на столах возлежали жареные быки. Вокруг всего дворца были поставлены железные жаровни.

По всем ули­цам, о которых мы говорили, также и по Литейному про­спекту, были окончены к тому времени генералом Бауэром подземные кирпичные трубы стока нечистот с общим наклоном их к Неве.

Летом 1766 г. на Дворцовой площади бы­ло дано театрализованное представление в специально построенном театре. Кару­сель была устроена по инициативе князя Н. И. Репнина. «Изо­бретатель и директор, —  как гласил рескрипт императрицы, —  показал не токмо талант своего знания в таковых экзерцициях и изобилие вкуса в пристойных нарядах и аллего­рических украшениях, заимствуемых от довольного сведения древней и новой истории, но и все оное распорядил и произ­вел самым действием до самой малейшей части сего увесе­ления без всякого помешательства, будучи и сам при том шефом кадрилии индийской. К неоспоримо в том должной его сиятельству справедливости, всемилостивейшая государыня, в знак своего к нему удовольствия, при милостивейших изображениях по окончании каруселя, пожаловать ему соизво­лила часы золотые и с цепочкой, осыпанные браллиантами, в четыре тысячи рублей».

Церемониймейстером карусели был гвардии Измайловского полка секунд-майор князь П. А. Голицын, от которого и были розданы билеты для входа в амфитеатр, начиная от знатнейших персон обоего пола, как для всех чинов военных и гражданских, так и для всех при­лично одетых. Карусель состояла из четырех «квадрилий»: славянской, римской, индийской и турецкой. Места для зрите­лей были расположены также по «квадрилиям»: так, с правой стороны от ложи Екатерины была славянская и римская, с левой — индийская и турецкая; напротив ложи императрицы - ложа наследника.

В день представления, в два часа пополудни, был дан сиг­нал из трех пушек с адмиралтейской крепости, чтобы дамы и кавалеры каждой «квадрили» собирались в назначенные им места. Первые две «квадрили», славянская и римская, собрались у Летнего дворца в поставленные на лугу шатры, индийская и турецкая собрались в приготовленных шатрах в Малой Морской. В четыре часа дан был второй сигнал, дабы дамы вступали на колесницы, кавалеры садились на лошадей, а зрители занимали свои места в амфитеатре. В половине пя­того был дан третий сигнал, по которому все четыре «квад­рили» вступили маршем в следующем порядке: славянской «квадрили» шефом был граф И. П. Салтыков, римской — граф  Г. Орлов,  индийской — князь  Н. И. Репнин  и  турец­кой —  граф А. Орлов. «Квадрили» разделились на две части и одновременно шли к амфитеатру. Народу по улицам было бес­численное множество, так как зрелище было редкое.

Когда «квад­рили» стали входить в амфитеатр, звук музыки поразил всех. Мелодия музыкальных инструментов оказалась до этого вре­мени неслыханной; все инструменты были сделаны на манер существовавших в глубокой древности.  При входе в амфи­театр «квадрили» остановились за ложей своих судей, вне барьера, и по данному сигналу начались «курсы», сперва дамские на колесницах, а потом кавалерийские на лошадях. Судьи запи­сывали  в таблицы  дам  и  кавалеров,  которые имели  успех и  неудачу,  как в  «ристаниях на коне»,  так  и в  «метании жавелотов». Потом «квадрили» сделали кругом амфи­театра марш и пошли перспективой до Летнего дворца к боль­шому крыльцу, где Екатерина, стоя на верхней баллюстраде крыльца, смотрела на шествие. И когда все они были вве­дены в большую залу обер-церемониймейстером, каждая из них знак своего народа подавала музыкой.

Главный судья фельд­маршал Миних со всеми судьями выступил из конференц-залы, вслед за ними были вынесены пажами на золотых под­носах богатые «прейсы» (призы), которые после речи фельд­маршала были розданы. Первый приз из богатой бриллиантовой подвески получила графиня Н. П. Чернышева. Второй приз, табакерку с бриллиантами ¾ А. В. Панина. Третий приз, перстень бриллиантовый ¾ графиня Е. А. Бутурлина. Из кавалеров  первый  приз  получил  князь  И. А. Шаховской — бриллиантовая пуговица и петлица на шляпу; второй ¾ полков­ник  Ребиндер: трость  с  бриллиантовым набалдашником;  третий получил граф Штейнбок — бриллиантовый перстень. Кавалеры — возни­цы дам ¾ получили: первый приз — Ферзен, поручик конной гвар­дии ¾ записную золотую книжку с финифтью; второй — А. Н. Шепотьев, табакерку золотую с финифтью; третий — граф Д. М. Матюшкин, готовальню золотую с финифтью и т. д. Судьями были граф Бутурлин, Нарышкин, князь Голицын, граф Па­нин и многие другие.

Вскоре было дано и второе представление с тем же церемониалом, которое закончилось представлением в Зимнем дворце оперы «Дидона». Победителем на второй карусели единогласно был признан граф Орлов, которому фельдмаршал Миних вручил первый приз и от себя тайно заготовленную лавровую ветвь. Дамы тоже каждая сняли со своей головы живые цветы и поднесли увенчанному победителю.

В ряду забав двора нередко бывали и святочные игры. Вот как описывает такие игры в день Рождества 1765 г. очевидец:

«Сперва, взявшись за ленту, все в круг стали, неко­торые ходили в кругу и других по рукам били. Как эта игра кончилась, стали опять все в круг, без ленты, уже по двое, один за другого гоняли третьего. После сего золото хо­ронили: «3аплетися, плетень» пели; по-русски плясали; польский, менуэты и контрдансы танцевали. Императрица во всех этих играх сама быть изволила и по-русски плясала вместе с Н. И. Паниным. Великий князь тоже очень много танцевал; во время этих увеселений вышли из внутренних государыниных покоев семь дам: это были в женском платье граф Г. Г. Орлов, граф А. С. Строганов, граф Н. А. Голо­вин. П. Б. Пассек, шталмейстер Л. А. Нарышкин, ка­мер-юнкеры: М. Е. Баскаков, князь А. М. Белосельский. На всех были кофты, юбки, чепчики; князь Белосельский был проще всех одет: он представлял гувернантку или маму и смотрел за прочими дамами. Ряженых посадили за круглый стол, поставили закуски, подносили пунш, и потом все плясали и шалили».

На больших собраниях Эрмитажа, которые начина­лись в седьмом часу и кончались в девять, императрица первая танцевала менуэт, но обычно открывал их великий князь «польским танцем» с одной из старейших придворных дам.