В стихотворении Рубцова
«Окошко. Стол. Половики…» перед читателем
возникает образ человека, поглощенного
творчеством.
Но в начале первого четверостишия
героя еще нет – есть только взгляд, сначала внутрь
комнаты: с окошка он переводится на стол,
после – на половики. Потом – взгляд наружу,
вдаль: в окошке, как в картинной раме, – вид
реки. Так поясняется первый предмет перечня, а
следом – и второй: на столе скорее всего и лежат черновики
с чистовиками. Собственно, в связи с этими
бумагами и появляется местоимение мои, т.е.
входит в стихотворение герой – человек,
работающий над черновиками и чистовиками.
Важность именно этих предметов подчеркнута и
параллелизмом в двух последних строках строфы, и
кажущейся тавтологичностью подлежащих и
прилагательных – сказуемых (обратим внимание:
это единственные прилагательные в
стихотворении). Первая строфа, состоящая
преимущественно из существительных, кажется
нарочито, подчеркнуто простой и по смыслу, и по
рифмовке (все строки рифмуются одинаково: половики
– реки – черновики – чистовики),
и по лексике. Хотя впечатление это не совсем
верное: здесь есть игра слов, ведь слова черный
и чистый, являющиеся производящими для слов черновик
и чистовик, могут иметь разные значения; в
данном случае черный, конечно, обозначает не
цвет, а большое количество зачеркиваний и
исправлений, а чистый – аккуратную запись,
однако не стоит забывать, что чистый лист –
довольно устойчивое выражение, синонимичное пустому
листу.
В первом четверостишии стихотворения
Рубцова мы получаем представление о
пространстве. Второе четверостишие говорит
прежде всего о времени, причем о времени, летящем
быстро: За часом час уходит прочь,// Мелькает
свет и тень. Не случайно именно здесь впервые
появляются глаголы, и это глаголы движения.
Однако глагол мелькает означает не только
быструю смену света и тени, но и малую
значимость этой смены. Время как бы проходит мимо
героя, не оказывая на него никакого влияния,
ничего не меняя в его жизни. Сменяются свет и
тень, чередуются день и ночь лишь за
пределами мира героя, за окошком. Как и в
первом четверостишии, впечатление мимолетного
взгляда, который герой бросает за окно, на
мгновение отрываясь от работы, создается
отсутствием глагола: Звезда над речкой –
значит, ночь. // А солнце – значит, день.
Предельно просто умозаключение, которое делает
герой. Интересно, кстати, что, как и обстановка
помещения, вид за окном дан всего через три
предмета: реку, звезду над речкой и солнце.
Перекрестная рифмовка (прочь – тень –
ночь – день), возможно,
подчеркивает чередование темного и светлого
времен суток (не случайно здесь рифмуются тень
– день). Что касается ритма, то во втором,
центральном, четверостишии все строки
метрически полноударны, что вообще-то
встречается нечасто; этот четкий ритм
соответствует мерному течению времени,
упорядоченной смене дня и ночи, которая
происходит в нормальном мире.
Итак, если в первых двух строфах и есть
что-нибудь загадочное, то это именно
демонстративная простота и ясность;
немногочисленные слова, преимущественно
существительные, употреблены в прямом смысле, не
только половики, но и окошко и речка
звучат «по-домашнему». Параллелизм третьей и
четвертой строк появляется и во второй строфе, и
опять «не хватает» одного слова в последней
строке по сравнению с предыдущей (в первой – мои,
во второй – над речкой). Читатель уже ждал
здесь неполного предложения, поскольку в
стихотворении не нарушается чередование
четырехстопного ямба в нечетных строках с
трехстопным в четных.
Простота и размеренность первых строф
обещает нечто очень важное и необычное в
последней. Но на первый взгляд ожидание кажется
обманутым: в третьей строфе тот же метр, такой же
параллелизм в третьей и четвертой строках (а
также в первой и второй), те же исключительно
мужские рифмы, а рифмовка выглядит еще более
простой, чем в первой строфе, – она опять единая,
сквозная, притом возникает тавтологическая
рифма реки – реки. Почти все слова третьей
строфы уже встречались в первой или второй.
Однако не случайно четверостишие
начинается с противительного союза но:
важное и необычное, конечно, есть, и оно выступает
ярче на уже привычном фоне. Прежде всего
появляется в первой строке значительное я – единственный
раз в этом стихотворении, а глагол, который
сопровождает прямое появление героя, говорит не
о действии, а об отказе: двукратное забуду
звучит как клятва или заклинание, интонация
становится торжественной, а знакомые слова,
соединяясь в необычные сочетания день реки и ночь
реки (эта необычность усиливается неожиданной
тавтологической рифмой), утрачивают
конкретность и определенность значений.
Конечно, можно ограничиться
приблизительным истолкованием забуду о том,
что за окном. Но здесь река – скорее
всего синекдоха: называется часть вместо целого
– природа, внешний мир, так что это еще и забуду
о внешнем мире. Слово река рядом со словами день
и ночь заставляет вспомнить устойчивое
выражение течение времени (а также
знаменитый державинский образ из его последнего
стихотворения: Река времен в своем стремленьи //
Уносит все дела людей. Обращение к строкам,
написанным почти два века назад, не кажется
искусственным хотя бы потому, что в звучании
сосредоточенного повтора реки слышится
торжественный императив старинного глагола.
Получается, что герой говорит о забвении времени
и пространства. Однако известная метафора
перевернута: реки – определение, а не
определяемое. Значит, есть еще иное время –
другой день, кроме дня реки, другая ночь? О
том, почему герой не живет по законам обычного
мира, со всей решительностью и неожиданностью
сказано в последних строках.
Жизнью героя стихотворения
распоряжаются оживающие черновики и чистовики.
Теперь из перечисляемых предметов окружающего
мира, какими они представали в первой строфе,
черновики и чистовики превращаются в некую
властную силу, становятся символом творчества,
которое подчиняет себе человека. Примечательно,
что если в начале стихотворения черновики в
соответствии с логикой названы перед
чистовиками, то в конце порядок изменяется:
именно незаконченная работа велит вставать
герою; черновики – последнее слово
стихотворения Рубцова. Таким образом,
стихотворение кончается не забвением, не сном, но
пробуждением – и мощным побуждением к
продолжению дела.
Вопросы и задания для более подробного
лингвистического анализа
1. Найдите в стихотворении местоимения
и подумайте, как их употребление связано со
смыслом стихотворения.
2. Найдите в стихотворении глаголы,
заметьте, когда, в какой форме и в какой
синтаксической роли они употреблены.
Подтверждают ли ваши наблюдения сделанный вывод
о строении стихотворения?
3. Как изменяется структура
предложений от начала к концу стихотворения? Как
это можно объяснить?
4. Можно ли сказать, что в стихотворении
есть пары контекстуальных антонимов? Есть ли
здесь противопоставления?
5. Как изменяется в стихотворении
значение повторяющихся существительных?
6. Сравните стихотворение Н.Рубцова с
началом стихотворения М.Ломоносова «Вечернее
размышление о Божием величестве при случае
великого северного сияния». Нет ли смысловой
связи между этими произведениями?
7. Сравните стихотворение Н.Рубцова с
«Осенью» А.Пушкина. Обратите особое внимание на
заключительные строфы пушкинского
стихотворения. |
