Развернем хрусткие листы древней летописи. Куда ни
глянь — битвы, пожары, мор. Тяжелая жизнь. Страшно и горько. Князья-братья не
только врагов —друг друга топят, режут и жгут. Зависть и злоба движут ими:
каждый хочет быть единственным. А сколько бед происходит оттого, что не могут
они сговориться меж собою и вместе пойти на врагов. И неудачный поход Игоря
Святославича, и кровавая битва при Калке (когда погиб Алеша Попович), и
монгольское нашествие — все печали от этого.
... 1093 год. После смерти киевского князя Всеволода
начались раздоры между его преемниками Владимиром и Святополком. Раздоры
странные: «Володимер начал размышляти, говоря: если... то... как...» (пока я
нарочно не привожу смысла его рассуждений — важно условие и темп этих рассуждений).
Святополк занят тем же: «Не сдумав со старшею отцовскою дружиною», а собрал
совет своих собственных, приближенных дружинников. Сидят... размышляют...
думают. Тем временем хлынули на Русь дикие кочевники половцы, решили поживиться.
А князья?
Сидят... размышляют... думают. «Мужи смыслени» (разумные мужчины) говорят: «Не
воюй — у тебя мало войска». «Мужи несмыс-лени» — наоборот: «Пойди, княже!».
После долгих разговоров собрались все князья вместе: и Свято-полк, и Владимир,
и юный Ростислав. Уже видны за рекою враги, а чем заняты князья? «Созваша дружину
свою на совет... и начаша думати». Одни хотят идти по правой
стороне реки, другие — по левой. Ничего не надумали, каждый пошел, как пожелал.
А половцы сначала разбили Святополка, затем взялись
за Владимира, и «бысть брань лютая». 26 мая в половодье юный Ростислав тонет в
Стугне-реке на глазах брата. Половцы обступили Русь. Беда и скорбь.
Не буду еще раз говорить о княжеских распрях и
взаимном недоверии, дорого обошедшихся Русской земле. Нас интересует другая
сторона всех этих размышлений и дум. Обратите внимание на действия героев
рассказа — они думают. Значение этого слова не совпадает с современным: «думу думати» — значило держать совет. Князья размышляют поодиночке,
совместно и в присутствии советников. Это очень важный процесс, думу думати. И очень сложный, если представить себе, какими
средствами языка могли воспользоваться для этой цепи в XI веке. Попробуем
представить себе тогдашнюю думу.
Владимир начал размышлять, говоря: «Аще сяду на столе
отца своего, то имам рать со Святополком взяти, яко есть
стол преже отца его был», что значит: «Если я сяду на престоле отца своего, то
придется мне воевать со Святополком, так как прежде престол принадлежал его
отцу»; именно Святополк являлся наиболее правомочным наследником. Вы легко
разберете это предложение синтаксически, так как в нем строгие
причинно-следственные связи, — но только в переводе, в котором к главному
предложению относятся придаточные условия и причины. А вот что касается
оригинального текста... Аще... то... яко... Начать с того, что аще вовсе не
обозначает если, а яко вовсе не как. Опять мы оказываемся перед глухой стеной неведения,
стоит только окунуться в глубь веков. Все слова как будто понятны, похожи на
современные. Но все-таки когда-то, давным-давно, тот же набор слов воспринимался
совсем иначе.
Начнем с аще. Это заимствованный книжный союз, его мог
употребить грамотный книжник, отшлифовывая в летописном изложении «неприбранную»
речь или мысль князя. В русском языке XII века союз этот мог употребляться, но
очень редко, в литературно обработанных, юридически важных текстах. И
произносился он иначе, на русский лад, не аще, а яче. В русском языке такому
яче обычно не соответствовало то главного предложения. Следовательно,
«по-русски» надо было бы сказать «(яче) сяду на столе отца своего — имам рать
со Святополком взяти». Никаких слов-стычек в древнем русском говорении нет,
синтаксический смысл предложения передается иначе, порядком слов и интонаций.
Попробуем переставить предложения: «Имам рать со Святополком взяти — сяду иа
столе отца своего», — и сразу же все отношения зеркально переменились. Теперь
первое предложение является условным, а второе — главным: «Если сражусь со
Святополком — сяду на престоле отца своего». Вполне возможно, что агрессивный
князь именно в таком порядке и «думал», этого-то уж мы никогда не узнаем.
Дальше — яко. И тут снова полная неразбериха. Потому
что с этим яко мы при желании можем соотнести почти все современные наши союзы
и союзные слова. Каким хочешь, таким и переводи! Судите сами по следующим
летописным текстам (которые повествуют о других русских князьях).
«Разуме(л) Ярослав, яко в ночь велит сечися» — здесь
зависимость от глагола разуметь диктует выбор перевода с что: «что велит в
ночь сражаться».
«Рече
же им Ольга, яко
яз мстила уже обиду», — а здесь косвенная передача прямой речи, и яко мы должны
понимать как что, мол: «что, мол, я уже отомстила за свою обиду».
«Бысть гром велии яко слышахом в избе сидя-щи», — яко
относится к глаголу быть и потому переводится еще с одним значением: «так что
слышали (даже) сидящие в избе».
«Сдумаша яко изгонити князя своего» — единственно
возможное значение яко в этом тексте связывается с нашим чтобы: «чтобы изгнать
своего князя».
«Не восхотс(л) противитися брату
своему..., яко велики вой держа в руку своею», что значит: «Хотя и много было
[у Бориса] воинов, не желал он противиться воле старшего брата».
«Больного посетите... яко вси мертвени есмы» — здесь можно перевести яко
по-разному: так как, ибо или потому что — в одном и том же значении.
Если к этому добавить, что яко мог выступать и в
качестве наречия, и в качестве определения, положение еще больше усложнится.
Такая неразбериха, что дальше некуда. И верно, ведь если один «союз» имеет
почти все значения современных различных союзов — он вовсе не союз в нашем
теперешнем понимании этого термина. Он не служит «скрепой мысли», подобно
нашим словам что, так что, так как, хотя, чтобы, потому что и так далее. Он так
же безразличен к значению предложения, как и широко распространенные в то время
«сочинительные» союзы и, а, да, но... «Сочинительные» в кавычках, потому что,
если в языке нет никаких подчинительных союзов, можно ли говорить о сочинении?
Ведь разделение чего-то всегда происходит на основе противопоставления, а в
данном случае никакого противопоставления подчинительных союзов сочинительным
и нет. Ровная гладь одинаково важных и вместе с тем совсем не важных благодаря
своей многозначности союзов. Единственное их назначение — показать, что именно
на них, на этих словечках, происходит стыковка двух предложений, двух отрезков
мысли, связанных друг с другом единством задачи. А все наши «переводы» на современный
язык основаны не на реальных значениях «союза», а на логической, внутренне
осознаваемой каждым из нас связи между данными предложениями. Для внешнего
выражения таких логических связей теперь мы имеем вполне определенные слова,
которые и подставляем в старый текст по необходимости. Это не перевод,
конечно, а осмысление древнего текста.
Значит, мы приписываем древнему тексту то, чего в нем
нет. Мы делаем его совершеннее. И тем самым приближаем к нашему времени, желая
понять то, что сказано восемь веков назад. А в результате искажаем трепетные,
неопределенные, неуловимые связи древнего мышления.
Оно было однопланным и четким, это мышление. Слова
следуют друг за другом, не обгоняя друг друга, не выпячиваясь, не заслоняя
других слов, как и теперь в разговорном языке. Еще Афанасий Никитин — купец и
путешественник XV века — свои впечатления о мире описывал таким образом:
«Тут есть Индейская страна и люди ходят наги все а
голова непокрыта а грудь гола а волосы в одну косу плетены... а детей у них
много а муж(чин)ы и жен(щин)ы все черны и яз хожу куды ино за мною людей много
дивятся белому человеку».
Не удивляйтесь отсутствию знаков препинания — у
Афанасия Никитина по тогдашнему обычаю и слова-то не отделены на письме друг
от друга, не то что мысли. Попробуйте сами в этом «потоке описания» выделить
предложения и их типы, какими они должны быть (с нашей точки зрения, конечно).
Помните только, что ино означает то, а и и одинаково обозначали союз и, потому
что разницы между соединительными и противительными союзами также еще не было.
Итак, вот какими были предложения в древности. Они
создавались в мысли своеобразным «присоединительным усилием»: сколько силы и
впечатлений хватит, столько и присоединяй! Это именно присоединение, а не
сочинение, как можно было бы подумать, видя знакомые нам союзы, и тем более
это не подчинение.
Сочинение предложений возникло тогда, когда
сформировалось подчинение предложений, когда появились в языке сложноподчиненные
предложения. Однако формирование этих последних происходило очень медленно,
постепенно, этап за этапом. Многие люди участвовали в этом важном процессе:
художники слова и тонкие его ценители, законодатели и мыслители. Нам не хватит
времени разобраться в сложном и запутанном процессе рождения новых
синтаксических типов и связей — своеобразных штампов мысли, пригодных для
разных случаев и для всех говорящих. Но один случай мы все-таки рассмотрим.
Раньше всего в русском языке развились придаточные условные
предложения. Сначала это были даже и не придаточные. В разговорной речи рождается
вопрос, за ним следует ответ, просто вопрос и ответ, вот как в северной
грамоте:
«Есть ли у тебя, Никитка, пиво?
Испьем да и простимся.»
О письменной речи мы уже говорили, там все зависит от
последовательности слов: то, что впереди, — условие, что за ним следует, —
следствие, то есть главное предложение.
Читаем в «Русской Правде»: «Ударит на смерть — вира».
Переводим: если ударит кого-то и убьет, то платить штраф.
Во всех таких предложениях еще нет придаточных
предложений в нашем понимании, однако логическая связь между частями
высказывания уже ощущается. И теперь она уже требует словесного выражения,
нужно каким-то образом выделить одно из предложений, установив его особую
важность в ряду других. И выделяется главное предложение. Выделяется подручными
средствами, хорошо знакомыми словами: а, и, да, ино, то, так — других-то пока
нет. Что же получилось? А вот что:
«У тебя, Никитка, пиво, то испьем да и простимся».
«Ударит на смерть, то вира».
Все прежние средства выделения остались — и порядок
слов тот же, и интонация. Но появилась и некая скрепка — словечко, выделяющее
самое главное в мысли, то, что является в этом выражении новым. Сказано
«ударит на смерть» — это констатация факта; а к ней особым порядком слов,
особой интонацией, особым вставным словечком присоединяется и то новое, что
вытекает из описанного факта: «то вира». Последнее сочетание слов и является
самым важным следствием соединения двух сочетаний, ради него они и сплетены в
одно предложение как причина и следствие. То здесь очень важное слово,
благодаря ему есть за что зацепиться вниманию. Но это все еще не подчинительная
связь, ее лучше назвать выделительной, потому что и подчинительного союза
здесь еще нет, и многообразные значения придаточного еще не расчленились. Наши
предложения, например, совмещают в себе и придаточное
условия, и придаточное времени, и придаточное причины.
Условие и время вообще довольно долго не желали
расставаться друг с другом. Даже много позднее, уже во времена Пушкина, они
могли присоединяться к главному предложению одними и теми же союзами.
У Пушкина в «Борисе Годунове» Шуйский предлагает
Воротынскому:
«Когда Борис хитрить не перестанет, Давай народ
искусно волновать...»
Слово когда здесь явно употреблено в значении если,
временной союз еще выступает в качестве условного.
Этот пример показывает, что даже в новое время на
наших глазах происходит все большее расчленение когда-то совпадавших типов придаточных
предложений.
Вернемся, однако, в ту эпоху, когда сложное предложение
еще не стало сложноподчиненным. Со временем роль скрепок между частями такого
предложения стали вместе с союзами играть союзные слова.
Для чего же они понадобились, союзные слова? Ведь
«главное» предложение и без того уже выделено союзом. Такого выделения
оказалось мало. Недостаточно показать, что именно главное в предложении.
Одновременно с тем нужно было ослабить значение не главного, показать, что оно
зависит от главного. Мысли, выражаемые и неглавным предложением, неоднородны и
внутренне зависимы. Это причина — то следствие; это качество—то предмет.
Предложения, составляющие текст, нужно было выстроить
в перспективе, оттеняя реальные связи и действительную последовательность
мысли.
Но союзные слова нужно сначала создать. И это
опять-таки характерно для развития языка, который постоянно сам себя
обеспечивает внешними формами выражения.
И вот с начала XVI века начинается бурный рост таких
союзных слов. Они создаются из самых различных остатков древних грамматических
форм или из маловажных членов предложения. Они образуются обильно и щедро — раз
уж нужно, так нужно! Многие из них впоследствии бесследно исчезли, так и не
получив всеобщего признания, не став обязательным для всех говорящих
синтаксическим средством. Другие стали употребляться ограниченно, только в
высоком или, наоборот, только в низком стиле.
Вот примеры. Один уже знаком:
«Есть ли у тебя, Никитка, пиво, то испьем да и
простимся». Глагольная форма есть здесь не очень важна, в соединении с ли она и
дает сначала союзное слово, а затем и союз естьли, ставший затем если. Самый
распространенный условный союз, который сохранился до нашего времени: «Если
есть у тебя пиво, то испъем...» Второе есть появилось позднее и совсем по
другой причине.
А вот иной случай, он связан со старым сложным
временем, которое называлось «будущим в прошедшем»: будет пришел.
«Будет пришел холоп ино плетьми бить», что можно
перевести буквально таким образом: если к тому времени холоп окажется
пришедшим, то его (в наказание) следует побить плетьми. Сложное, ненужное
теперь языку морфологическое время разрушилось, слово будет оказалось излишним
и стало употребляться в новом для него значении. А так как теперь, в новой
функции, оно уже не изменялось по лицам и числам, то и окончание для него стало
казаться излишним, и форма сократилась до буде. Связь с формами глагола в прошедшем времени (пришел)
стала неважной. Так появились предложения вроде: «А буде пришел холоп ...» — в прошедшем времени, «А буде не станешь слушать...» — в будущем времени — с
союзным словом буде. А союзным оно является потому,
что и с другими словами предложения все еще связано, и соотносится с «союзом» в
главном предложении; буде — то, буде — ино.
И вот самый последний этап изменения как раз и связан
с устранением этих то, ино: «Если у тебя пиво — испъем...»; «Буде пришел холоп — бить плетьми». Преимущества такой
конструкции очевидны. Как ни переверни предложение, как ни меняй слова,
главное останется главным, а придаточное придаточным: «Испъем, если у тебя
(есть) пиво»; «Бить плетьми, буде пришел холоп».
Формирование
сложноподчиненных предложений пришло к завершению: взаимная подчиненность
предложений выражена чисто грамматически и всегда одинаково. До этого были
разные попытки уложить новую логическую связь в какие-то языковые формы.
Теперь одна общая форма определилась, оказалась удачной и понятной, стала
распространяться на любое сочетание слов с тем же самым значением условности. |