Нам с вами, привыкшим к облику современного Кремля, придется приложить воображение, чтобы представить себе Боровицкий холм таким, каким он был в XII в. Достаточно сказать, что изменились не только расположенные на холме строения — сам Боровицкий холм стал значительно ниже, чем во времена Юрия Долгорукого. Это объясняется тем, что за долгую историю существования Московского Кремля его территория неоднократно подвергалась перепланировкам и благоустройству, а архитектурные замыслы строителей иногда оказывались слишком размашистыми для узенькой площадки на вершине крутого склона. И тогда территорию Кремля начинали выравнивать, уменьшая тем самым высоту Боровицкого холма. Самые значительные изменения своего облика Боровицкий холм претерпел в конце XVIII в, когда Екатерина II задумала выстроить на месте Кремля гигантский дворец — его проектирование было поручено в 1770 г. архитектору В. И. Баженову. Естественно, что противиться воле императрицы никто не решился, и к тому моменту, когда Екатерина II осознала бессмысленность и трудновыполнимость своей затеи, земляные работы на вершине Боровицкого холма шли полным ходом. Снесенные в ходе этой странной «реконструкции» кремлевские башни были впоследствии восстановлены… Но Екатерина И была не единственной, кто брался за перепланировку Кремля. И сегодня на его территории можно видеть роскошные сады — память о фруктовых садах царя Алексея Михайловича Романова. Для разбивки тоже проводилось выравнивание местности. Можно предположить, что при возведении любой сколько-нибудь значительной постройки, прокладке коммуникаций исконные очертания вершины Боровицкого холма сглаживались все больше и больше.

Самый первый Кремль, Кремль Юрия Долгорукого, сменивший изначальный поселок, был относительно невелик и располагался на естественной площадке на вершине Боровицкого холма. Впрочем, в те времена подобные сооружения именовались другим словом — «детинец».(слово «кремль» получило распространение лишь в XIV в.). Детинец представлял собой не одно здание, как европейские замки феодальной эпохи, а целый архитектурный комплекс, в центре которого размещалась резиденция князя, рядом с которой располагался собор, а вокруг этого доминирующего центра — жилища приближенных бояр, помещения для воинов и слуг, склады. Разумеется, Юрий Долгорукий укрепил московский детинец — он был обнесен высоким и прочным тыном (непроницаемым забором из мощных бревен, вертикально вкопанных в землю).

Тын из вековых бревен был временным — уже в 1156 г. Юрий Долгорукий приказал сменить его деревянными стенами с дозорными башенками, выстроенными согласно последним веяниям фортификации того времени.

Военная наука той поры предписывала окружать детинец заполненным ведой рвом. Тут-то и сказался военный гений Юрия Долгорукого: выбранное им для постройки резиденции место было не только расположено на высоком холме, склоны которого в случае осады делали бы продвижение вражеских воинов затруднительным — у своего подножия Боровицкий холм был с двух сторон окружен естественными водоемами, что сводило труд по выкапыванию защитного рва и последующий уход за ним (очистка и т. д.) к минимуму! Ведь с одной стороны под Боровицким холмом плескалась широкая Москва-река, а с другой — текла река Неглинная. Она тоже была достаточно широка и полноводна: по всему ее течению располагались водяные мельницы и бани, а кроме того, шесть прудов, в которых разводили рыбу. Чтобы окружить треугольный в плане холм водой, потребовалось устроить ров лишь с одной стороны, соответствующей современной Красной площади.

Все постройки первого Московского Кремля были деревянными, и от них ничего не сохранилось. Это естественно: древесина вообще не самый долговечный материал, а к тому же архитектурные сооружения Кремля не раз становились объектом перепланировок и перестроек, гибли в пожарах. Исчезали здания, но Кремль жил, непрестанно обновляясь, становясь все красивее и больше. Уже при первой реконструкции, предпринятой Юрием Долгоруким, территория детинца увеличилась в 5–6 раз. Вырос и посад: расширяясь в восточном направлении, он охватил территорию нынешнего исторического района Зарядье, а его северная граница, приблизившись к склону Боровицкого холма, заканчивалась примерно на том месте, где сегодня мы с вами можем увидеть здание кремлевского Арсенала. Все это кипело жизнью. Застраивалась теремами бояр территория детинца, неустанно работали посадские ремесленники. К городу спешили сотни крестьянских телег с продовольствием и возвращались обратно, наполненные приобретенными в Москве товарами. Среди этих покупок были не только изделия городских ремесленников. — по Москве-реке к московской пристани (располагавшейся примерно там, где в советское время была выстроена гостиница «Россия») часто прибывали купцы, снабжавшие Москву товарами из других княжеств, и даже «торговые гости» из Византии и Скандинавии. Прибывали купцы и посуху — в Москве скрещивались дороги, соединявшие Великий Новгород и Рязань, Смоленск и Владимир. В этом был один из секретов богатства и славы новорожденного города: расположенная на перекрестке оживленных торговых путей, Москва стала местом, где встречались караваны с разных концов тогдашней ойкумены.

Но не только праздничная атмосфера изобилия царила в Москве. На стенах детинца можно было увидеть несших караул суровых воинов. Ведь Москва стояла на самом краю земель Владимиро-Суздальского княжества и, в сущности, была пограничной крепостью, прикрывавшей проход на его территорию. Зимой 1237/38 гг. к стенам детинца подступили войска хана Батыя. Жители посада спрятались за деревянными стенами детинца. Не только княжеская дружина — все, кто мог держать в руках оружие, приготовились встретить врага. Москвичи знали, что их ждет: беспощадный Батый, как смертоносный ураган, пронесся над Рязанским княжеством, испепелив его дотла. Огромное количество людей погибло или было угнано «в полон», на месте прекрасных храмов Рязани дымились пепелища… В погибшей Рязани не осталось ни единой живой души. Расправившись с Рязанским княжеством, владыка Золотой Орды обратил свой взор на Владимир. Но отважный рязанский воевода Евпатий Коловрат, спешивший из Чернигова на помощь родному городу, во главе 1700 воинов бросился вслед татарским отрядам, двигавшимся значительно медленнее обычного из-за обилия добычи. Горевшие желанием отомстить за погибших близких, воины Коловрата знали, что вдут на верную смерть. И все же ни один из них не отказался последовать за своим командиром. Их героические усилия замедлили движение войск Батыя, и к тому моменту, когда татаро-монголы подошли к Москве, ее жители уже знали о случившемся и были готовы защищаться. Скаты Боровицкого холма, по обычаю того времени, были политы водой, чтобы ледяные склоны мешали подъему вражеских воинов.

И все же Москва не устояла. После тяжелой осады город был захвачен, разграблен и сожжен. «Люди избиша от старьца до сущего младенца, а град и церкви… огневи предаша, и монастыри вси и села пожгоша, и множество именья всемше, отыдоша», — свидетельствовал летописец. Казалось, что новой крепости уже не суждено оправиться — как не встала из пепла пожарищ Рязань (вернувшиеся на ее пепелище люди не захотели строиться на месте, омраченном бесчисленными трагедиями, и поселились неподалеку, основав так называемую Новую Рязань — ту Рязань, которую мы знаем сегодня). Однако первое серьезное испытание, приготовленное для нее судьбой, Москва выдержала с честью. Жители окрестных деревень, обитатели посада, которые по тем или иным причинам не остались в детинце во время осады, беглецы из ордынского плена — все они один за другим приходили к Боровицкому холму, и скоро в московских лесах уже застучали топоры, знаменуя возрождение города.

К середине XIII в. Москва не только восстановила свое былое могущество, но и стала центром самостоятельного Московского княжества, «…в 1328 году Москва была уже столицей всей России, потому что Иван Данилович Калита перенес в нее из Владимира свой великокняжеский престол», — рассказывал о событиях того времени М. Н. Загоскин («Москва и москвичи»).

А к 1339 г. князь Московский и Владимирский Иван Данилович Калита возвел на Боровицком холме рубленные из дуба стены и башни. Этому событию предшествовали два пожара — в 1331 и 1337 гг., уничтоживших обветшавшие укрепления.

Кроме этого, Ивану Даниловичу принадлежит и немалая роль в усилении Московского княжества, территорию которого князь неуклонно увеличивал, присоединяя к сфере своего влияния все новые и новые земли. За эту свою политику, а также за то, что в своих начинаниях Иван Данилович искусно использовал поддержку Золотой Орды. С показным смирением он девять раз ездил на поклон, каждый раз отвозя в Орду богатые дары, и в конце концов добился того, что ему был выдан «ярлык на великое княжение» — документ, в котором ханы Золотой Орды, контролировавшие политическую жизнь на Руси, объявляли Калиту «старшим» среди остальных русских князей. Более того, Иван Данилович сумел оставить за собой право на сбор предназначенной для отправки в Орду дани — до этого сбором занимались исключительно ордынские чиновники-баскаки. Разумеется, хан не собирался баловать московского князя излишним доверием, и сбор дани проходил под контролем назначенных Ордой наблюдателей, но все же благотворный результат этого договора был для Москвы очевиден. Во-первых, и Московское княжество, и вся Русь в целом были наконец избавлены от «наездов» (это слово в то время обозначало краткую военную экспедицию, направленную исключительно на захват добычи) ордынских отрядов, и в хрониках того времени можно было прочесть: «Бысть тишина великая по всей Русской земле на сорок лет, и пересташа татарове воевати землю русскую». Во-вторых, став великим князем, Иван Данилович мог рассчитывать на повиновение остальных крупных феодалов. И, наконец, не следует думать, что князь был настолько наивен, что не оставлял в своей казне хотя бы незначительную часть собранной дани. Вскоре Ивана Московского называли самым богатым князем Руси.

За хитрость, удачливость в дипломатических переговорах, за политику присоединения к своему княжеству соседних земель и — с долей юмора — за несомненное пристрастие к накоплению мирских благ князь Иван Данилович и получил в народе прозвище «Калита», то есть снабженный застежкой кожаный кошель для ценностей, обычный аксессуар костюма зажиточного человека того времени.

Впрочем, не следует воспринимать Калиту исключительно как хитреца и стяжателя. Это был мудрый и дальновидный политик, который, в отличие от многих правителей своего времени, не стремился захватить престол развитого государства, а кропотливо и планомерно создавал свое собственное, наращивая военную мощь Московского княжества и приумножая его богатства. Первым из русских князей Иван Калита повел планомерную борьбу с «лихими людьми», разбойничавшими на дорогах, нападая на купеческие караваны. Это сделало московский рынок еще более желанным для внешней торговли. Благодаря политике Ивана Калиты, в Москву из Владимира был переведен престол митрополита. Стремясь обеспечить поддержку Церкви — мощного союзника на политической арене, Иван Данилович построил в Москве новые храмы. Это строительство знаменовало новый этап развития города — впервые в деревянной дотоле Москве появились каменные здания.

«Первую в Москве каменную соборную церковь, во имя Успения Божией матери, заложил святой Петр — митрополит при великом князе Иоанне Даниловиче», — читаем мы у М. Н. Загоскина («Москва и москвичи»). Разумеется, имеется в виду не апостол Петр, а один из «Угодников Московских», причисленный Православной церковью к лику святых. Кроме упомянутого собора (построенного в 1327 г.), в Кремле появились и другие каменные храмы: церковь Иоанна Лествичника (1329), храм Спаса Преображенного (так называемая церковь Спаса на Бору, 1330 г.), построенный в 1333 г. собор во имя Архангела Михаила. Для их постройки в Москву были привезены из Пскова искусные мастера-каменщики. Прекрасные фрески, покрывшие внутренние стены новых храмов, знаменовали новую эпоху в истории города. Кроме ремесленников, изготовлявших предметы повседневного обихода, в Москве появились ювелиры, мастера художественного литья, талантливые оружейники. Именно в этот период взлета московской славы в одной из летописей появились слова: «Бяша град Москва видети велик и чуден град, и много множество людей в нем кипящее богатством и славою».

Ни один из возведенных в правление Калиты храмов, к сожалению, до наших дней не сохранился. Особенно трагична в своей несправедливости была судьба Спаса на Бору — простоявшая более пятисот столетий, пережившая даже разрушительную оккупацию Кремля наполеоновскими войсками, эта церковь в начале XX в. была старейшим каменным сооружением Москвы и ждала только тщательного изучения историками. Ведь «биография» Спаса на Бору уходила корнями в глубокую древность… «Она первоначально была срублена из брусьев и существовала сто сорок лет», — рассказывает историю церкви Спаса на Бору М. Н. Загоскин («Москва и москвичи»). Кто знает, какие увлекательные научные открытия ждали бы их, какие загадки прошлого открыли бы древние стены! Но… в 1933 г. храм Спаса Преображенного просто-напросто разобрали, не утруждая себя подробными исследованиями. Строителям «светлого будущего» понадобилось место для постройки технических помещений Большого Кремлевского дворца, и оглядываться на памятники прошлого они не пожелали.

Но людям, жившим в далеком XIV в., было невдомек, что их потомки когда-нибудь поднимут руку на любовно выстроенные храмы. Они строили их на века, рассчитывая, что и много столетий спустя прекрасные кремлевские храмы будут радовать сердца москвичей. Внук Ивана Даниловича Калиты, умершего в 1340 г., чей прах покоится в Архангельском соборе Московского Кремля, князь Московский и Владимирский Дмитрий Иванович, в 1367 г. приступил к очередному обновлению кремлевских стен. Передышка, которую выторговал для Руси Иван Калита, заканчивалась. Международная обстановка накалялась — Русь продолжала изнывать под ордынским игом, и было ясно, что вскоре ей предстоит претерпеть новую волну нашествия, готовившегося ханом Мамаем. А с запада на земли людей, которых уже начинали называть «московитами», надвигалась военная мощь великого князя Литовского Ольгерда. А в жарком и засушливом 1365 г. в городе вспыхнул пожар. «Охватил всех огонь и пламенем испепелил… и весь город погорел без остатка», — фиксировали летописцы. И тогда Дмитрий, помня просчеты своих предшественников, построил каменный Кремль.

Татаро-монгольское иго означало для Руси не только людские потери, не только унизительную обязанность выплачивать победителям дань. Бурно развивавшиеся до того на Руси ремесла стали приходить в упадок. Кто-то из мастеров погиб, кто-то был ушан в рабство… В 1409 г. Москву осадило войско золотоордынского хана Едигея (русская транскрипция; на самом деле хана звали Идику). Идику был искусным военачальником и пользовался среди ордынских воинов и нойонов (знати) непререкаемым авторитетом… В 1390-х гг. он стал самостоятельным правителем области, лежащей между Волгой и рекой Яик (современный Урал), а впоследствии стал основателем собственного государства — Ногайской орды. В 1408 г. Идику предпринял набег на Русь, и уже через год подошел к Москве. Идику не удалось взять город, но последствия его нападения были впечатляющими. По свидетельствам таких историков, как И. Е. Забелин и М. Н. Тихомиров, после набега Едигея в Москве окончательно пришло в упадок каменное зодчество. Даже в Кремле преобладали деревянные постройки, например, из дерева были выстроены царские хоромы. И Дмитрию пришлось немало потрудиться, собирая со всех концов Руси мастеров, еще помнящих полузабытое искусство.

Новый Кремль был не просто выстроен из более качественного материала — белого подмосковного камня, он был еще и невиданно велик. Если первые линии укреплений окружали лишь верхушку Боровицкого холма, а во время последующих перестроек медленно спускались все ниже по его южному склону и к моменту пожара 1365 г. уже приблизились к середине ската холма, то линия построенных по приказу Дмитрия Ивановича стен почти полностью совпадала с линией современных кремлевских укреплений. Было лишь одно различие: белокаменная твердыня не включала в себя тот уголок территории современного Кремля, который в наше время вписан между Средней Арсенальной, Угловой Арсенальной и Троицкой башнями. «Дмитрий прочно помнит заветы своих дедов. Он посмотрел на Кремль. У отца Кремль был весь деревянный, местами лес даже крошился. Спасибо пожару — спалил все стены, как короб берестяной. Тогда и надумали больше деревянных стен не ставить. Высокие стены возвела Кое-где в два, а то и в три рада, стена над стеной, как сосновая шишка. Ров углубили, дно все вычистили. В иных городах кремли круглые поставлены либо многоугольные, а Московский сложили о четырех углах. Но вышел не ларцем четырехгранным, а как бы стременем, а лучше сказать — топором. И лезвие топора обращено к западу, а на татар — обушок. Высоко поднимались стены Кремля, выше стен стояли каменные башни, далеко было видно вокруг с их сторожевой высоты», — такие строки посвящены в романе русского писателя С. П. Бородина «Дмитрий Донской» построенной князем крепости. Стены из белого камня возводились с применением технологии так называемой «забутовки»: в их сердцевине оставалось свободное пространство, которое потом плотно заполнялось смесью щебня и земли и замуровывалось сверху. Такая «прослойка» делалась не для экономии материала: строителям было известно, что подобная структура делает стены прочнее и позволяет эффективнее противостоять артиллерийскому огню.

К моменту постройки новых башен и стен в Москве уже появились мастерские, в которых отливались собственные, а не привозные пушки. Возникло и производство «огненного зелья» (пороха).

Новый Кремль, с возведением которого Москва получила сохранившееся в веках прозвище «Белокаменная», был построен своевременно: уже в 1368 г. под московские стены подступило войско Ольгерда. Литовский князь не сомневался в скорой и легкой победе, но Москва устояла! Устояла она и во время следующей «пробы на твердость», которую предпринял Ольгерд в 1370 г. С одной опасностью было покончено.

Но оставалась актуальной угроза татарского нашествия. И вот, едва отпраздновав победу, князь Дмитрий начал искать себе союзников среди русских князей, воздействуя на кого уговорами, а на кого и силой, собирая коалицию, способную дать отпор Золотой Орде. Первая «проба сил» состоялась в 1378 г. на реке Воже, где дружина князя Дмитрия разбила татарское войско. И вот в августе 1380 г. князь Московский Дмитрий Иванович во главе армии, объединявшей московскую дружину и союзные силы, выступил в поход в сторону Дона, чтобы встретить идущие на Русь под предводительством Мамая ордынские войска. «Кони ржут на Москве, звенит слава по всей земле русской. Бубны бьют на Коломне, а трубы трубят в Серпухове, чудно стоят стяги у Дону Великого» — так описывал сбор русских войск на решающую битву рязанский старец Софоний, современник этих событий («Задонщина»). Всем вам хорошо известно, как закончилась битва у реки Непрядвы (притока Дона). Для Руси это было началом освобождения от татаро-монгольского ига, для Золотой Орды — началом упадка, а князь Московский и Владимирский Дмитрий Иванович получил прозвище Донской, под которым и вошел в историю. В память о сражении на Куликовом поле в Москве был воздвигнут храм во имя Всех Святых, что на Кулишках — это здание и сегодня можно увидеть на Ильинской площади, однако стены, которыми вы будете любоваться, уже не те, что складывали строители по приказу князя Дмитрия. Храм был полностью перестроен в XVI–XVII вв.

Не следует, однако, думать, что победа на берегах Непрядвы навсегда избавила Москву от опасности вражеского нападения. Всего через два года после великой битвы Дмитрий Донской отправился с дипломатическим визитом в Кострому, поручив управление городом «ближним боярам». И в это время к Москве подошло многочисленное войско под командованием хана Тохтамыша. Посадские жители привычно собирали имущество и перебирались под защиту кремлевских стен, готовясь оборонять свой город. А бояре убоялись угрозы и, считая оборону делом безнадежным, стали один за другим покидать город, заботясь лишь о спасении собственных жизней и имущества. К чести москвичей, надо отметить, что, оставшись без боярского «руководства», они не впали в панику, а продолжали организованно готовиться к осаде Более того — увидев, что боярам нет до них никакого дела, простые горожане, по примеру жителей Великого Новгорода, ударили в соборный колокол и созвали в Кремле вече — народное собрание, на котором постановили никого за пределы города не выпускать, а у тех, кто все же совершит попытку уклониться от общей судьбы и будет пойман, отбирать имущество. Горожане были настроены настолько решительно, что когда сам митрополит Московский Киприан обратился к ним с просьбой выпустить его за пределы города, у него, согласно принятому решению, отобрали буквально все, оставив только одежду, надетую на Киприане. В то же время москвичи послали гонца к литовскому князю Остею, призвав его принять руководство над обороной города.

Князь все не возвращался, а Москва, тем не менее, героически оборонялась. Убедившись, что силой город не взять, Тохтамыш пошел на хитрость. Он передал москвичам, что согласен снять осаду, удовлетворившись сравнительно небольшим выкупом. Но когда открылись городские ворота, и из них вышла депутация москвичей во главе с Остеем, воины Тохтамыша неожиданно взялись за оружие и перебили всех, а затем, пользуясь замешательством, ворвались в открытые ворота. Жители были почти поголовно истреблены (после окончания трагедии было погребено 24 000 человек), а город сожжен. В этом пожаре Русь понесла еще одну потерю, истинные масштабы которой стало возможным оценить лишь спустя столетия: в каменных храмах, куда, по обычаю, защитники города на случай пожара спрятали ценности, находилось значительное не только по тем временам количество книг — по свидетельствам современников, рукописные тома заполняли свои временные хранилища «до самого верьху». Но воины Тохтамыша не пощадили их.

Разорив Москву, войска Тохтамыша начали грабить соседние города. Казалось, все, что было завоевано на Куликовом поле, повержено в прах. Но тут Тохтамыш получил известие, что с севера, во главе большого войска, спешит на выручку своим подданным князь Дмитрий Донской. Этого было достаточно: Тохтамыш, не принимая бой, увел свое войско с Руси.

И снова Москва оправилась от нанесенных потерь. Более того — стала еще сильнее, богаче и краше.