Шведам кажется абсолютно нормальным, что один из пионеров картографии фламандец Герард Меркатор (1512–1594) на своих картах великодушно изобразил Швецию размером с целую Африку. Между тем шведы не любят, когда их смешивают с прочими скандинавами — чувство национального самосознания у них весьма развито.

С точки зрения шведов, различия между скандинавскими странами поистине разительны: Дания — страна исключительно горизонтальная, Норвегия — столь же строго вертикальная, Финляндия (строго говоря, вообще не скандинавская страна, но расположенная в самом близком соседстве) кажется шведам похожей на лабиринт, а вот Швеция — это, по их мнению, настоящая идиллия, чарующая пастораль.

Разумеется, и язык шведов, по их мнению, выгодно отличается от языков их соседей. Каждая финская фраза начинается с фальцета и завершается в баритональной гамме. В норвежском, наоборот, фразы от баритона восходят к фальцету, а сам язык кажется шведам просто провинциальным диалектом родной речи. Датский с его дифтонгами, гортанными взрывами и зубными звуками кажется шведскому уху муками человека, заглотившего горячую картофелину и тщетно пытающегося от нее избавиться. А неразборчивое исландское ворчание нравится шведам тем, что напоминает столь им знакомые и приятые голоса персонажей из популярного в Швеции кукольного сериала «Маппет-шоу».

Отличия в культуре и в национальном характере у соседних народов для шведов тоже вполне очевидны. Норвежцы — народ простой, незамысловатый и прямолинейный. Датчане — люди веселые и охочие до радостей жизни. Финны угрюмы и молчаливы, и только укусы комаров заставляют их издавать какие-то звуки. Движения, которые они совершают под эти выкрики, обычно описываются в путеводителях как народные танцы. О себе же самих шведы со всей присущей им серьезностью говорят как о нации, воплощающей лучшие качества народов Северной Европы, то есть обладающей искренностью норвежцев, веселым нравом датчан и глубокомыслием финнов.

Шведы не перестают удивляться тому, что представители других государств не уделяют должного внимания изучению географии Швеции и не держат в рамочке у себя над кроватью ее карту. Шведов неприятно поражает и то, что многие иностранцы считают столицей их страны не Стокгольм, а Осло, или принимают Швецию за родину швейцарских часов. Подобное невежество глубоко задевает шведов и укрепляет их в уверенности, что с ним можно бороться только с помощью активных просветительских кампаний. Считая своим долгом принять в них посильное участие, все шведы, сталкиваясь с иностранцами, неустанно читают им лекции о своей стране и шведском образе жизни.

Шведы охотно сравнивают себя с другими народами, а Швецию — с другими странами. Сравнения эти они проводят по всем возможным параметрам и измерениям, делают это подробно, обстоятельно, основательно и решительно. Сравнения неизменно оказываются благоприятными для шведов и Швеции. Для пущей убедительности аргументы обычно заключаются в тонкую оболочку самокритики, которая, однако, совсем не способна скрыть национального тщеславия и гордости шведов.

Норвежцы считают шведов подверженными мании величия, а датчане — занудами. Британцам шведы кажутся весьма сексуальными, но холодными, а немцы думают, что они недостаточно энергичны и решительны. Русским шведы представляются медлительными тугодумами. Живущие в Швеции иммигранты высоко оценивают тамошние условия жизни, но самих шведов склонны считать духовными инвалидами.

Разумеется, такого рода представления во многом поверхностны. Расхожее мнение о шведах как о народе скучном, столь распространенное во всем мире, на самом деле весьма однобоко и не соответствует правде жизни. На самом деле шведы люди многомерные. Писатель Херман Линдквист, например, рассматривает своих соотечественников через четырехгранную призму. Четыре основных измерения национального характера шведов, по Линдквисту, заданы реформатором Мартином Лютером, королем Густавом Вазой, движением за трезвость и столетним господством социализма. Лютер научил шведов простоте и непритязательности. Король Густав привил им идею государственности и национальное самосознание. Движение за трезвость привело шведов на путь добродетели. А социализм отучил от трудолюбия.

О шведах говорят, что они необщительны и неразговорчивы. Как гласит пословица, со шведом вообщето поговорить можно, только вот много с ним не поговоришь. Попробуйте-ка спросить шведа о чем-нибудь достаточно серьезном, и ответом будет только: "А?".

Посторонние обычно не понимают, что за этим "А?" стоит стремление воспользоваться преимуществом задающего встречный вопрос. Вынуждая спрашивающего повторить свой вопрос, ваш шведский собеседник пытается выиграть время, чтобы взвесить все то, что в нем содержится: а нет ли в вопросе какого-нибудь скрытого смысла или подвоха, или, не дай боже, не шутите ли вы, задавая его? Скрываясь за завесой непонимания и часто моргая от наигранного недоумения, швед на самом деле инстинктивно следует правилу: хорошенько подумай прежде, чем говорить. Есть на этот счет и шведская пословица: "До того, как блеять начинать, надобно сначала поморгать".

Все об этом сказано в одной строке шведского национального гимна: "Живет в нас память о великом прошлом…", которая является прямой отсылкой к ключевому понятию Storhetstid, означающему "великая эра", или "эра величия", и относится к временам, когда под властью Швеции находилась большая часть Северной Европы (взгляните на нашу карту), А еще раньше викингам удалось познакомить со вкусом шведской солонины (и силой своих мускулов) и средиземноморские народы, и жителей Британских островов, и даже население Северной Америки. Когда на уроках истории в средней школе поднимается тема викингов, учителя побуждают учеников гордо поднять голову в память о подвигах предков. И много ли найдется в мире стран, где юному поколению преподается урок уважения к откровенным разбойникам и насильникам?

Те бурные годы давно уже канули в Лету, и наследники викингов — шведы — совершили крутой поворот от образа мускулистого Рэмбо к мечтательно-задумчивому характеру Рембо. Участвуя в крестовом походе за возвращение мира в лоно невинности, Швеция, правда, немножко приторговывает оружием (иногда и из-под полы). Тем не менее, в XX веке, когда другие народы участвовали в кровавых бойнях, мирные инициативы шведов не раз помогали заживить раны, нанесенные друг другу воюющими сторонами. Рауль Валленберг, Фолке Бернадот, Даг Хаммаршёльд и Улоф Пальме вошли в историю как мужественные борцы за мир, не пожалевшие собственной жизни за восстановление согласия и мира между народами, уважения к гражданским правам. Вдохновленные самопожертвованием этих своих соотечественников, шведы теперь охотно берут на себя в международной политике роль всемирной Совести.

Шведы являют собой единственный в своем роде пример народа, не испытывающего какой-либо нелюбви к другим народам. То, что они несколько свысока относятся к своим северным соседям, проистекает отнюдь не из чувства неприязни, а из их чистосердечной уверенности в собственном превосходстве.

Что касается немцев, то шведам определенно не нравится их привычка пробиваться локтями к smorgaasbord — "шведскому столу" — в ресторанах на курсирующих по Балтике паромах, точно так же, как не нравится им и французская манера игнорировать очередь к горнолыжным подъемникам. Но это все мелочи, небольшие отклонения от общей склонности шведов к терпимости и ровной манере поведения.

Странствуя по миру, шведы в основном стараются держаться подальше от местных жителей, не подпуская аборигенов ближе, чем на «выстрел» видеокамеры, через объектив которой они их и разглядывают. Но вообще-то шведы с удовольствием взирают на всех иностранцев: последние кажутся им достаточно забавными, а странности и слабости чужеземцев напоминают о том, как хорошо быть нормальными людьми, то есть шведами.