(После смерти)
Повесть (1883)
Яков Аратов проживал на Шаболовке в небольшом
деревянном доме со своей теткой Платонидой Ивановной, Платошей, как
называл ее еще его отец. Ему было лет 25, но жил он замкнуто, занимался
фотографией, дружил лишь с Купфером, обрусевшим немцем, который искренне
был привязан к Аратову. За это Платоша прощала ему некоторую
бесцеремонность и шумноватую жизнерадостность. Нравом Яков пошел в отца.
Тот тоже жил уединенно, занимался химией, минералогией, энтомологией,
ботаникой и медициной, слыл чернокнижником, считая себя правнуком Брюса,
в честь которого назвал сына, и был склонен ко всему таинственному и
мистическому. Яков унаследовал эту его черту, верил в тайны, которые
можно иногда прозревать, но постигнуть — невозможно. При этом верил в
науку. Еще при жизни отца учился на физико-математическом факультете, но
бросил.
И все же Купфер вытащил однажды Аратова на концерт в
дом знакомой грузинской княгини. Но он недолго пробыл на том вечере.
Несмотря на это, Купфер и в следующий раз завлек его к княгине,
расхвалив первоклассный талант некой Клары Милич, про которую они пока
не решили: Виардо она или Рашель. «У нее черные глаза?» — спросил
Аратов. «Да, как уголь!» Оказалось, что он уже видел у княгини эту
девушку. Ей было лет девятнадцать, она была высокая, прекрасно
сложенная, с красивым смуглым лицом, задумчивым и почти суровым. Приняли
ее очень хорошо, долго и громко хлопали.
Во время пения Аратову показалось, что ее черные
глаза все время были обращены на него. Так продолжалось и потом, когда
она читала из «Евгения Онегина». Чтение ее, сначала немного торопливое,
со слов «Вся жизнь моя была залогом свиданья верного с тобой» сделалось
выразительным и преисполнилось чувством. Глаза ее смело и прямо смотрели
на Аратова.
Вскоре после концерта рассыльный принес Аратову записку с приглашением прийти около пяти на Тверской бульвар. Это очень важно.
Сначала он твердо решил не ходить, но в половине
четвертого отправился на бульвар. Просидев некоторое время на лавочке с
мыслями о таинственной незнакомке, он вдруг почувствовал, как кто-то
подошел и стал сзади него. Клара Милич была смущена, извиняясь за свою
смелость, но ей так много хотелось сказать ему.
Аратов вдруг почувствовал досаду: на себя, на нее,
на нелепое свидание и на это объяснение среди публики. Раздражение
продиктовало сухую и натянутую отповедь: «милостивая государыня», «мне
даже удивительно», «я могу быть полезным», «готов выслушать вас».
Клара была испугана, смущена и опечалена: «Я
обманулась в вас…» Внезапно вспыхнувшее лицо ее приняло злое и дерзкое
выражение: «Как наше свидание глупо! Как я глупа!.. Да и вы…» Она
захохотала и быстро исчезла.
Прошло два-три месяца. И вот однажды он прочел в
«Московских ведомостях» сообщение о самоубийстве в Казани даровитой
артистки и любимицы публики Клары Милич. Причиной, по слухам, была
несчастная любовь. Купфер подтвердил, что это правда. Но газета врет,
амуров никаких: горда была и неприступна Тверда, как камень. Только
обиду не перенесла бы. Он ездил в Казань, познакомился с семейством.
Настоящее имя ее Катерина Миловидова, дочь учителя рисования, пьяницы и
домашнего тирана.
Той же ночью Аратову приснилось, что он идет по
голой степи. Вдруг перед ним появилось тонкое облачко, ставшее женщиной в
белых одеждах. Глаза ее были закрыты, лицо белое, а руки висели
неподвижно. Не сгибаясь в спине, она легла на камень, подобный
могильному, и Аратов, сложив руки на груди, лег рядом с ней. Но она
поднялась и пошла, а он не смог даже пошевелиться. Она обернулась, глаза
были живые, и лицо тоже ожило. Она поманила его. Это была Клара: «Если
хочешь знать, кто я, поезжай туда!»
Утром он объявил Платоше, что едет в Казань. Там из
бесед с вдовой Миловидовой и сестрой Клары Анной Аратов узнал, что Катя с
детства была строптива, своевольна и самолюбива. Отца презирала за
пьянство и бездарность. Вся она была огонь, страсть и противоречие.
Говорила: «Такого, как я хочу, я не встречу… а других мне не надо!» —
«Ну а если встретишь?» — «Встречу… возьму». — «А если не дастся?» — «Ну,
тогда… с собой покончу. Значит, не гожусь».
Анна решительно отвергла даже мысль о несчастной
любви как причине гибели сестры. Вот ее дневник, разве есть там намек на
несчастную любовь?
Увы, на такой намек Аратов наткнулся сразу же. Он
выпросил у Анны дневник и фотокарточку, пообещав вернуть его, и
отправился в Москву.
Дома, в своем кабинете, он почувствовал, что
находится теперь во власти Клары. Он взял ее фотокарточку, увеличил,
приладил к стереоскопу: фигура получила какое-то подобие телесности, но
окончательно не оживала, глаза все смотрели в сторону. Она будто не
давалась ему. Он припомнил, как Анна сказала про нее: нетронутая. Вот
что дало ей власть над ним, тоже нетронутым. Мысль о бессмертии души
вновь посетила его. «Смерть, где жало твое?» — сказано в Библии.
В вечернем мраке ему теперь стало казаться, что он
слышит голос Клары, ощущает ее присутствие. Однажды из потока звуков он
сумел выделить слово «розы», в другой раз — слово «я»; почудилось, будто
мягкий вихрь пронесся через комнату, через него, сквозь него. Белевшее в
темноте пятно двери шевельнулось, и показалась белая женская фигура —
Клара! На голове у нее венок из красных роз… Он приподнялся. Перед ним
была его тетка в чепце и в белой кофте. Она забеспокоилась, услышав его
крики во сне.
Сразу после завтрака Аратов отправился к Купферу, и
тот рассказал, что Клара выпила яд уже в театре, перед первым актом, и
играла как никогда. А как только занавес опустился, она тут же, на
сцене, и упала…
В ночь после визита к другу Аратову приснилось,
будто он хозяин богатого имения. Его сопровождает управляющий, маленький
вертлявый человечек. Вот они подходят к озеру. У берега золотая
лодочка: не угодно ли прокатиться, сама поплывет. Он шагает в нее и
видит там обезьяноподобное существо, держащее в лапе склянку с темной
жидкостью. «Это ничего! — кричит с берега управляющий. — Это смерть!
Счастливого пути!» Вдруг черный вихрь мешает все, и Аратов видит, как
Клара, в театральном костюме, подносит к губам склянку под крики
«браво», а чей-то грубый голос произносит: «А! ты думал, это все
комедией кончится? Нет, это трагедия!»
Аратов проснулся. Горит ночник. В комнате чувствуется присутствие Клары. Он опять в ее власти.
«— Клара, ты здесь?
— Да! — раздается в ответ.
— Если ты точно здесь, если понимаешь, как горько я
раскаиваюсь, что не понял, оттолкнул тебя, — явись! Если ты теперь
уверена, что я, до сих пор не любивший и не знавший ни одной женщины,
после твоей смерти полюбил тебя, — явись!
Кто-то быстро подошел к нему сзади и положил руку на
плечо. Он обернулся и на своем кресле увидел женщину в черном, с
головой, повернутой в сторону, как в стереоскопе.
— …Обернись ко мне, посмотри на меня, Клара! —
Голова тихо повернулась к нему, веки раскрылись, строгое выражение
сменилось улыбкой.
— Я прощен! — с этими словами Аратов поцеловал ее в губы». Вбежавшая на крик Платоша нашла его в обмороке.
Следующей ночи он дожидался уже с нетерпением. Они с
Кларой любят друг друга. Тот поцелуй все еще быстрым холодом пробегал
по телу. В другой раз он будет обладать ею… Но ведь вместе жить им
нельзя. Что ж, придется умереть, чтобы быть вместе с нею.
Вечером у него появился жар, и Платонида Ивановна
осталась дремать в кресле. Среди ночи пронзительный крик разбудил ее.
Яша опять лежал на полу. Его подняли и уложили. В правой его руке
оказалась прядь черных женских волос. Он бредил, говорил о заключенном
им совершенном браке, о том, что знает теперь, что такое наслаждение. На
секунду придя в себя, он сказал: «Не плачь, тетя. Да разве ты не
знаешь, что любовь сильнее смерти?» И на лице его засияла блаженная
улыбка.
Г. Г. Животовский |