Повесть (1911)
По прошествии времени Яков Софроныч понял: все
началось с самоубийства Кривого, их жильца. Перед тем он рассорился со
Скороходовым и обещал донести, что Колюшка с Кириллом Северьянычем про
политику спорят. Он же, Кривой, в сыскном отделении служит. А
удавился-то он оттого, что выгнали его отовсюду и жить ему стало не на
что. Как раз после этого Колюшкин директор вызвал к себе Якова
Софроныча, и Наташа с офицером встречаться стала, и квартиру сменить
пришлось, и новые жильцы появились, от которых Колина жизнь пошла
прахом.
В училище требовали, чтобы сын (он и вправду резок,
даже с отцом) извинился перед преподавателем. Только Колюшка стоял на
своем: тот первым унизил его и с первого класса издевался, оборвышем
звал и не Скороходовым, а Скомороховым. Одним словом, исключили за
полгода до окончания. На беду, еще подружился с жильцами. Бедные,
молодые, живут как муж с женой, а не венчаны. Вдруг исчезли. Явилась
полиция, сделали обыск и Колю забрали — до выяснения обстоятельств
забрали, — а потом выслали.
Не радовала и Наталья. Зачастила на каток, стала еще
более дерзкой, приходила поздно. Черепахин, влюбленный в нее жилец,
предупредил, что за ней ухаживает офицер. Дома стоял крик и рекой лились
оскорбления. Дочь заговорила о самостоятельной жизни. Вот скоро
выпускные экзамены, и она будет жить отдельно. Ее берут в приличный
универмаг кассиршей на сорок рублей. Так и произошло. Только жила она
теперь, невенчанная, с человеком, обещавшим жениться, но лишь когда
умрет его бабушка, завещавшая миллион. Конечно, не женился, требовал
избавиться от беременности, совершил растрату и подсылал Наташу просить
денег у отца. А тут как раз директор г-н Штосе оповестил об увольнении
Скороходова. В ресторане им очень довольны, и работает он уже двадцать
лет, все умеет и знает до тонкости, но… арест сына, а у них правило…
Вынуждены уволить. Тем более сын-то к этому времени бежал из ссылки. Это
была правда. Яков Софроныч уже виделся с Колюшкой. Был — не как раньше,
а ласков и добр с ним. Мамаше передал письмо и снова скрылся.
Луша, как прочитала весточку от сына, плакать
начала, а потом за сердце схватилась и умерла. Остался Яков Софроныч
один. Тут, правда, Наталья, не послушав сожителя, дочку Юленьку родила и
отдала отцу. Он уже работал приходящим официантом, тоскуя по белым
залам, зеркалам и солидной публике.
Конечно, на прежнем месте бывали обиды,
предостаточно было безобразий и несправедливостей, было, однако, и
своего рода искусство, доведенное до совершенства, и Яков Софроныч этим
искусством владел вполне. Пришлось научиться держать язык за зубами.
Почтенные отцы семейств просаживали здесь с девицами тысячи; уважаемые
старцы приводили в кабинет пятнадцатилетних; тайком подрабатывали мужние
жены из хороших фамилий. Самое страшное воспоминание оставили кабинеты,
обитые плюшем. Можно сколько угодно кричать и звать на помощь — никто
не услышит. Прав все же был Колюшка. Какое в нашем деле благородство
жизни?! На что уж Карп, приставленный к этим комнатам человек, — так и
тот раз не вытерпел и постучал в дверь: так одна кричала и билась.
А то вот еще играл при ресторане дамский оркестр,
состоявший из строгих барышень, окончивших консерваторию. Была там
красавица, тоненькая и легкая, как девочка, и глаза — большие и
печальные. И вот стал заглядываться на нее коммерции советник Карасев,
чье состояние невозможно было прожить, потому что каждую минуту оно
прибывало на пять рублей. Посидит он в ресторане три часа — вот и
тысяча. Но барышня даже не глядит, и букет из роз в сотни рублей не
приняла, и на шикарный ужин, заказанный для всего оркестра Карасевым, не
осталась. Якову Софронычу на утро наряжено было отнести букет ей на
квартиру. Букет приняла старушка. Потом вышла сама тоненькая и
захлопнула дверь: «Ответа не будет».
Много времени прошло, но в ресторане все-таки
сыграли свадьбу господина Карасева. Тоненькая от него с другим
миллионером за границу укатила из-за того, что господин Карасев все от
брака с ней отказывался. Так нагнал он их на экстренном поезде и силой
привез. Колю все-таки нашли и арестовали. В письме писал: «Прощайте,
папаша, и простите за все, что причинил». Но перед самым судом
двенадцать арестантов убежали, и Коля с ними, а спасся чудом. Спасался
от погони и оказался в тупике. Бросился в лавочку: «Спасите и не
выдавайте». Старик лавочник отвел его в подвал. Яков Софроныч ездил к
этому человеку. Благодарил, но тот в ответ только и сказал, что без
Господа не проживешь, а верно сказал, будто глаза ему на мир открыл.
Через месяц пришел неизвестный и передал, что
Колюшка в безопасности. После этого стало все понемножку 'налаживаться.
Лето Яков Софроныч проработал в летнем саду, управлял кухней и буфетом у
Игнатия Елисеича, из того же ресторана, где он когда-то работал. Тот
очень был доволен и пообещал похлопотать. А тут еще профсоюз (с ним
директору пришлось теперь считаться) потребовал восстановить незаконно
уволенного.
И вот Яков Софроныч снова в том же ресторане за привычным делом. Только детей нет рядом. |