Роман (1944)
Получив от известного пушкиниста Швейцера
приглашение приехать в Михайловское, ленинградский художник-реставратор
Николай Генрихович Вермель отложил в Новгороде спешную работу над
фресками Троицкой церкви и вместе со своим напарником и учеником
Пахомовым отправился к Швейцеру, рывшемуся в фондах Михайловского музея в
надежде найти неизвестные пушкинские стихи или документы.
В поездку пригласили и дочь квартирной хозяйки, актрису одесского театра, красавицу, приехавшую навестить дочь и стареющую мать.
Заснеженные аллеи, старый дом, интересное общество в
Михайловском — все понравилось Татьяне Андреевне. Приятно было и
обнаружить почитательниц своего таланта — одесских студенток. Был и
совсем неожиданный сюрприз. Как-то войдя в одну из комнат, Татьяна
Андреевна тихо ахнула и опустилась в кресло напротив портрета молодой
красавицы. Все увидели, что их спутница совершенно схожа с ней.
«Каролина Сабанская — моя прабабка», — пояснила она. Прадед актрисы,
некто Чирков, в год пребывания в Одессе Пушкина служил там в драгунском
полку. Каролина блистала в обществе, и в нее был влюблен наш поэт, но
она вышла за драгуна, и они расстались. Между прочим, сестра этой
отчаянной авантюристки, графиня Ганская, во втором браке была женою
Бальзака. Татьяна Андреевна припомнила, что у ее киевского дядюшки
сохранялся портрет Пушкина.
Швейцер был поражен. Он знал, что, расставаясь с
Сабанской, поэт подарил ей свой портрет, на котором был изображен
держащим лист с каким-то стихотворением, посвященным обворожительной
полячке. Пушкинист решил ехать в Киев.
В украинской столице ему удалось отыскать дядюшку
Татьяны Андреевны, но, увы, тот в один из кризисных моментов сбыл
портрет одесскому антиквару Зильберу. В Одессе Швейцер выяснил, что
антиквар подарил портрет племяннику, работавшему в ялтинском санатории
для чахоточных больных: портрет не имел художественной ценности.
Прежде чем покинуть Одессу, Швейцер навестил Татьяну
Андреевну. Она попросила взять его с собой в Ялту. Там, в туберкулезном
санатории, умирал двадцатидвухлетний испанец Рамон Перейро. Он прибыл в
Россию вместе с другими республиканцами, но не вынес климата и тяжело
заболел. Они подружились и часто виделись. Как-то на загородной прогулке
Рамон вдруг встал на колени перед ней и сказал, что любит ее. Ей это
показалось напыщенным и вообще неуместным (она была на десять лет старше
него, и Маше шел уже восьмой год), она рассмеялась, а он вдруг вскочил и
убежал. Татьяна Андреевна все время корила себя за этот смех, ведь для
его соотечественников театральность — вторая натура.
В санатории ей сказали, что надежды нет, и позволили
остаться. В палате она опустилась перед кроватью на колени. Рамон узнал
ее, и слезы скатились по его худому, почерневшему лицу.
Швейцер тем временем отыскал в санатории портрет и
вызвал Вермеля. Реставрировать можно было только на месте. Приехал,
однако, Пахомов, упросивший учителя послать именно его. Старику было
очевидно, что у его Миши на юге есть и особый, помимо профессионального,
интерес. Кое-что он заметил еще в Новгороде.
С помощью Пахомова удалось прочитать стихи, что
держал в руках Пушкин. Это была строфа стихотворения: «Редеет облаков
летучая гряда…» Сенсации эта находка не содержала, но для Швейцера было
важно прикоснуться к жизни поэта. Пахомов был рад вновь увидеться с
Татьяной Андреевной. Он ни разу не сказал ей о любви, и она тоже
молчала, но весной 1941 г. перебралась в Кронштадт — поближе к Новгороду
и Ленинграду.
Война застала ее на острове Эзель, в составе
выездной бригады театра Балтфлота. С началом боев актриса стала
санитаркой и была эвакуирована перед самым падением героического
острова. Далее путь лежал на Тихвин. Но самолет вынужден был совершить
посадку недалеко от Михайловского, в расположении партизанского отряда.
Пока чинили перебитый бензопровод, Татьяна Андреевна
с провожатым отправилась в Михайловское. Она еще не знала, что Швейцер
остался здесь, чтобы охранять зарытые им музейные ценности и спрятанный
отдельно от них портрет Сабанской. Татьяна Андреевна нашла его случайно,
не совсем здоровым душевно. На рассвете самолет унес их на Большую
землю.
В Ленинграде они отыскали Вермеля и Машу: Николай
Генрихович с началом войны ринулся в Новгород. Ему удалось упаковать и
переправить музейные ценности в Кострому, но самому пришлось остаться с
Машей и Варварой Гавриловной — матерью Татьяны Андреевны — в Новгороде.
Втроем они пешком попытались выйти из оккупированного города, но пожилая
женщина погибла.
От Пахомова не было вестей с момента его ухода в
армию. Он отправился на юг, работал во фронтовой газете, был ранен во
время отражения немецкого десанта. Все время тосковал по Татьяне
Андреевне. Госпиталь его постоянно переезжал — линия фронта катилась к
Волге.
В Ленинграде становилось все труднее. Татьяна
Андреевна настояла, чтобы Вермель, Швейцер и Маша уехали в Сибирь. Сама
она должна была остаться в театре. Она оказалась совсем одна, часто
ночевала в костюмерной, где было теплее, чем дома, наедине с портретом
Сабанской, рождавшим мысли, что после смерти от нее самой не останется
ни глаз, ни бровей, ни улыбки. Как хорошо, что в старину писали
портреты.
Но вот однажды, прижавшись лбом к окну, она увидела
на пустынной улице человека в шинели, с рукой на перевязи. Это был Миша
Пахомов. После прорыва блокады в Ленинград вернулись и уехавшие в
эвакуацию. Жизнь налаживалась. Вермель с Пахомовым рвались
восстанавливать разрушенные памятники Петергофа, Новгорода, Пушкина,
Павловска, чтобы уже через несколько лет людям и в голову не могло
прийти, что по этой земле прошли фашистские полчища. | 
