Роман (1916–1923)
Максимова со Сташевским, Алексеем и Винклером в этот
порт загнал жестокий осенний шторм. Молодые люди жили в дрянной
гостинице, набитой моряками и проститутками, проводили время в дешевых
тавернах. Сташевский громил русскую литературу, спорил с Алексеем о
судьбах России. Вспоминали недавно умершего Оскара. Старик преподавал им
в гимназии немецкий, но досуги посвящал музыке и часто говорил:
«Скитайтесь, будьте бродягами, пишите стихи, любите жен-шин…»
Однажды в греческой кофейне Максимов, уже
основательно отведав сантуринского и маслянистой «мастики», вдруг сказал
светловолосой красавице за соседним столиком, что она прекрасна, и
поставил рядом свой стакан: «Давайте меняться!» «Вы не узнали меня?» —
спросила она. Это была Хатидже. Максимов познакомился с ней несколько
лет назад на каникулах. Она училась в шестом классе гимназии. Он врал ей
о пароходах, моряках и Александрии — обо всем, о чем пишет теперь.
Хатидже родилась в Бахчисарае, но была русской. Татарским именем звали
ее в детстве окружающие. После гимназии жила в Париже, училась в
Сорбонне. Здесь она в гостях у родственников и надеется, что теперь они
будут часто видеться.
После нескольких встреч Максимов и Хатидже провели
вечер в компании его друзей. Была музыка, стихи, «гимн четырех», «их»
гимн: «Нам жизнь от таверны до моря, От моря до новых портов»…
Сташевский сказал, что теперь это «гимн пяти». По пути домой девушка
призналась, что любит Максимова. С этого момента его не покидало
ощущение силы. Любовь наполнила смыслом все внутри и вокруг.
Совсем другие настроения владели Винклером.
Ничтожным вдруг показалось ему все, чем жили они, презирающие
обыденность. Он даже замазал черной краской свои ждавшие завершения
картины.
Вернувшись домой, Максимов написал Хатидже о своей
ненасытной жажде жизни, о том, что находит теперь во всем вкус и запах.
Через неделю пришел ответ: «То же теперь и со мной».
Переписка продолжалась и когда он уехал в Москву.
Думал, что тоска по Хатидже станет острее и поможет писать: он мало
страдал, чтобы стать писателем. В Москве книга (он назвал ее «Жизнь»)
подвигалась к концу, он обживался уже в чужом для южанина городе.
Газетный театральный критик Семенов познакомил его с домашними, с
сестрой Наташей — молодой актрисой, которой безумно понравились рассказы
Максимова о его скитаниях, о южных городах, о море. Девушка была
красива, неожиданна в поступках и своевольна. Во время прогулки на
пароходе по Москве-реке она попросила томик Уайльда, что Максимов взял с
собой, пролистнула и выбросила за борт. Через минуту попросила
прощения. Он ответил, что не стоит извинений, хотя в книге лежало не
прочитанное еще письмо Хатидже.
Вскоре они поехали вместе в Архангельск. В письме к
Хатидже он писал: «Я в холодном Архангельске с чудесной девушкой… Я
люблю вас и ее…»
В разгар лета Максимов собрался в Севастополь, куда
переехала, убегая от тоски, Хатидже. Прощаясь с Наташей, он сказал, что
есть она и есть Хатидже, без которой ему одиноко, а от Наташи кружится
голова, но жить вместе они не должны: она возьмет все его душевные силы.
Вместо ответа Наташа притянула его к себе.
В Симферополе Максимова встречал Винклер. Он отвез
его в Бахчисарай, где ждала Хатидже. Максимов рассказал ей о Москве, о
Наташе. Она пообещала не вспоминать обо всем, что узнала.
В Севастополе случилось страшное. Покончил с собой
Винклер. В последнее время он много пил, скандалил из-за проститутки
Насти, как две капли похожей на Хатидже.
Московский знакомый, Серединский, пригласил
Максимова и Хатидже на дачу. Оттуда всей компанией предполагалось
двинуться на Четыр-Даг. Но пришла телеграмма: Наташа ждет в Ялте.
Максимов собрался встретить ее и пообещал через день присоединиться уже
на Четыр-Даге. Поздней ночью они с Наташей были на месте. Хатидже пожала
ей руку, а когда все улеглись на полу, укрыла ее своей шалью. Утром они
долго беседовали наедине. Максимов был в смятении: оставаться или
уехать с Наташей. Но она из тех, чью любовь убивает быт, размеренность.
Все это неразрешимо. Будь что будет. Помогла Хатидже: у тебя будет много
падений и подъемов, но я останусь с тобой, у нас одна цель —
творчество.
Однако и жизнь, и любовь, и творчество — все
скомкала начавшаяся той же осенью первая мировая война. Максимов
оказался на фронте в санитарном отряде. Начались новые скитания. Среди
грязи, крови, нечистот и нарастающего ожесточения. Рождалось ощущение
гибели европейской культуры. Максимов писал Хатидже и Наташе, ждал от
них писем. Удалось встретиться с Алексеем. Тот сообщил, что Сташевский
на фронте и получил Георгия. От Семенова пришло известие, что Наташа
уехала на фронт, надеясь найти Максимова. Случай помог им свидеться. Она
просила его сберечь себя: писатель должен дать радость сотням людей.
Однако судьба вновь разметала их. Снова вокруг
только смерть, страдания, загаженные окопы и озлобление. Рождались новые
мысли о том, что нет ничего более высокого, чем любовь, сродство людей.
Попав в лазарет по ранению, Максимов пробовал
писать, но бросил: кому это нужно? Что-то умерло в нем. Пришла
телеграмма от Семенова: Наташа скончалась — сыпной тиф. Едва
оправившись, Максимов поехал в Москву. Семенова дома не было, но на
столе лежал конверт на имя Максимова. Теперь уже мертвая, Наташа писала
ему о своей любви.
Спустя неделю Хатидже приехала под Тулу, в лазарет,
где лежал Максимов. Но его уже там не было. Не долечившись, он бросился
под Минск, в местечко, где в грязном доме умерла Наташа. Оттуда он
собирался бежать на юг к Хатидже, чтобы она научила его ничего не
помнить. Она же в это время шла к московскому поезду и думала: «Максимов
не умрет, он не смеет умирать — жизнь только начинается». |