Повесть (1925–1926)
Курьер Никита поставил перед главбухом Филиппом Степановичем Прохоровым стакан чаю, но не ушел. Ему явно хотелось поговорить.
Газеты были полны сообщениями о растратах и
растратчиках и повальном в Москве бегстве их от правосудия. Даже в доме
на Мясницкой, где располагается их контора, из шести учреждений пять уже
растранжирили денежки. «Одни мы нерастраченными на весь дом
остались», — заключил Никита.
Филипп Степанович отмахнулся. Он отличался
умеренностью и усердием в служебных делах, а счетно-финансовой
деятельностью занимался со времен окончания русско-японской войны. При
всем том в его характере была, хотя почти и незаметная,
авантюристическая жилка. Было и безобидное высокомерие, родившееся
давным-давно, когда он прочел в великосветском романе фразу: «Граф Гвидо
вскочил на коня…»
Часа в три главбух заглянул к кассиру Ванечке:
завтра надо будет выплатить сотрудникам жалованье. Придется сходить в
банк и получить тысяч двенадцать. Никита, услышав это, отправился за
сослуживцами. Когда те получили деньги, он потребовал выдать зарплату
ему и, по доверенности, уборщице Сергеевой. Сделать же это удобно в
тихой столовой за углом. Выпили пивка и закусили. Ванечка сбегал за
водкой, так что потом главбух не хотел уже расставаться с кассиром и
пригласил его к себе домой.
Яниночка, жена, встретила нагруженных кульками гуляк
отчаянной руганью. Под звон оплеух и визг жены Филипп Степанович и
Ванечка ринулись из квартиры, наняли извозчика и очутились на Страстной,
откуда уже с девицами отправились в ближайшие номера. Наутро, впрочем,
друзья проснулись не в номерах, а в купе поезда, подъезжающего к
Ленинграду. Изабелла рассказала, что билеты купил неожиданно появившийся
Никита, что Ванечкина спутница сбежала в Клину, но в Ленинграде ему
найдется новая подруга.
Запершись в уборной, мужчины пересчитали наличность:
тысячи трехсот как не бывало. «Что же будет?» — обомлел Ванечка.
Главбух, неожиданно даже для себя, подмигнул: «Ничего не будет. Едем
себе и едем». Из глубин памяти выплыло: «Граф Гвидо вскочил на коня…»
В Ленинграде поселились в гостинице «Гигиена».
Изабелла привела обещанную кассиру девицу, костлявую, ленивую и
чудовищно высокую. Вчетвером они кутили, играли в карты и рулетку.
Огромные деньги давали ощущение дешевизны и доступности наслаждений.
Однако хотелось «обследовать» город без спутниц.
Им удалось ускользнуть от них и отправиться на
извозчике по Невскому, к Медному всаднику, на набережные, к Зимнему…
Филипп Степанович был потрясен. Ванечку мучило нетерпение скорее
«дообследовать» город и познакомиться с бывшими княгинями. Извозчик
отвез их в «Бар», что при Европейской гостинице, откуда уже в
сопровождении элегантного молодого человека они отбыли на автомобиле в
«высшее общество».
В голубой гостиной особняка на Каменноостровском
были генералы в эполетах, дамы, сановники, кавалергарды, девушки в
бальных платьях. По голубому ковру расхаживал император Николай Второй.
Он поздоровался и осведомился: «Водки? Пива? Шампанского? Или прямо в
девятку?»
Филипп Степанович покачнулся и медленно произнес:
«Оч-ч-ень приятно. Я граф Гвидо со своим кассиром Ванечкой». Кассир в
это время уже знакомился с девушкой: «Вы, извиняюсь, княгиня?» — «С
вашего позволения — княжна».
…Графа Гвидо вызволила из особняка Изабелла, через
подруг вызнавшая, куда увезли ее спутников. Ванечки же в особняке не
оказалось. Он отправился с княжной, долго колесил по ресторанам. В конце
концов они остановились возле деревянного домика. Спутница потребовала
деньги вперед и повела его в каморку. Из-за ситцевого полога слышался
громкий храп. Это спала бедная больная мамочка — княгиня. Девушка
потребовала еще сто червонцев, но до себя так и не допустила: «Не
прикасайтесь, сначала сходите в баню!» Из-за ситцевой занавески вышел
детина в подштанниках и вышвырнул кассира на улицу.
В гостинице «Гигиена» человек, назвавшийся
уполномоченным какого-то Цехомкома, сманил москвичей в провинцию: уж
если обследовать, так обследовать. В поезде затеялась игра в девятку, и
главбух продулся бы в дым, но в городе Калинове Прохоров и Ванечка
сбежали с поезда. В тридцати верстах была родная деревня кассира.
Самогон лился рекой в избе вдовы Клюквиной, очень скоро, однако,
догадавшейся, откуда у сына деньги. Столь же догадливым оказался и
председатель сельсовета. Пришлось бежать. Очнулись в поезде, невесть
куда идущем. Соседом был солидного вида, необыкновенно аккуратный и
обходительный гражданин — инженер Шольте. Выслушав сетования друзей на
отсутствие достойных обследования объектов как в Ленинграде, так и в
провинции, он поинтересовался, много ли у них средств. Двенадцать тысяч
он назвал суммой, на которую можно половину земного шара обследовать, в
том числе Крым и Кавказ. Оказалось, что он тоже уже четыре месяца
«обследует». Шольте очень удивился, что они так ничего и не повидали.
Вот сейчас будет Харьков, пусть пересаживаются на поезд до Минвод и…
У кассы друзья обнаружили, что денег уже нет даже на возвращение в Москву. Пришлось продать пальто…
В марте из здания губернского суда под конвоем
вывели Филиппа Степановича и Ванечку. Никите, оказавшемуся поблизости,
Ванечка показал растопыренную пятерню — пять лет. |