Повесть (1979)
…Он спит, и ему видится, что он на дачном полустанке
и ему надо перейти полотно, на котором остановился поезд. Нужно
подняться, пройти через тамбур, и окажешься на другой стороне. Однако он
обнаруживает, что другой двери нет, а поезд трогается и набирает ход,
прыгать поздно, и поезд уносит его все дальше. Он в пространстве
сновидения и понемногу как будто начинает припоминать встречающееся на
пути: и это высокое здание, и клумбу петуний, и зловещий, темного
кирпича гараж. У ворот его стоит человек, помахивающий маузером. Это
Наум Бесстрашный наблюдает, как бывший предгубчека Макс Маркин, бывший
начоперотдела по прозвищу Ангел Смерти, правый эсер Серафим Лось и
женщина — сексот Инга раздеваются, перед тем как войти во мрак гаража и
раствориться в нем.
Это видение сменяется другими. Его мать Лариса
Германовна во главе стола во время воскресного обеда на террасе богатой
дачи, а он, Дима, в центре внимания гостей, перед которыми его папа
хвалит работы сына, прирожденного живописца.
…А вот и он сам, уже в красной Одессе. Врангель еще в
Крыму. Белополяки под Киевом. Бывший юнкер — артиллерист, Дима работает
в Изогите, малюя плакаты и лозунги. Как и другие служащие, он обедает в
столовой по карточкам вместе с Ингой. Несколько дней назад они
ненадолго зашли в загс и вышли мужем и женой.
Когда они уже заканчивали обед, двое с наганом и
маузером подошли к нему сзади и велели, не оборачиваясь, выйти без шума
на улицу и повели его прямо по мостовой к семиэтажному зданию, во дворе
которого и стоял гараж из темного кирпича. Мысль Димы лихорадочно
билась. Почему взяли только его? Что они знают? Да, он передал письмо,
но ведь мог и не иметь представления о его содержании. В собраниях на
маяке не участвовал, только присутствовал, и то раз. Почему же все-так
не взяли Ингу?
…В семиэтажном здании господствовали неестественная
тишина и безлюдье. Лишь на площадке шестого этажа попался конвойный с
девушкой в гимназическом платье: первая в городе красавица
Венгржановская, взятая вместе с братом, участником польско-английского
заговора.
…Следователь сообщил, что все, кто был на маяке, уже
в подвале, и заставил подписать готовый протокол, чтобы не терять
времени. Ночью Дима слышал, как гремели запоры и выкрикивали фамилии:
Прокудин! Фон Дидерихс! Венгржановская! Он вспомнил, что у гаража
заставляют раздеваться, не отделяя мужчин от женщин…
Лариса Германовна, узнав об аресте сына, бросилась к
бывшему эсеру по имени Серафим Лось. Когда-то они вместе с нынешним
предгубчека, тоже бывшим эсером, Максом Маркиным бежали из ссылки. Лосю
удалось во имя старой дружбы упросить его «подарить ему жизнь этого
мальчика». Маркин обещал и вызвал Ангела Смерти. «Выстрел пойдет в
стену, — сказал тот, — а юнкера покажем как выведенного в расход».
Утром Лариса Германовна нашла в газете в списке
расстрелянных Димино имя. Она вновь побежала к Лосю, а Дима тем временем
другой дорогой пришел на квартиру, где они жили с Ингой. «Кто тебя
выпустил?» — спросила она вернувшегося мужа. Маркин! Она так и думала.
Он бывший левый эсер. Контра пролезла и в органы! Но еще посмотрим, кто
кого. Только теперь Дима понял, кто перед ним и почему так хорошо был
осведомлен следователь.
Инга тем временем отправилась в самую шикарную в
городе гостиницу, где в номере люкс жил уполномоченный Троцкого Наум
Бесстрашный, когда-то убивший германского посла Мирбаха, чтобы сорвать
Брестский мир. Тогда он был левым эсером, теперь же троцкистом,
влюбленным в Льва Давыдовича. «Гражданка Лазарева! Вы арестованы», —
неожиданно изрек тот, и, не успев прийти в себя от неожиданности и
ужаса, Инга оказалась в подвале.
Дима тем временем пришел к матери на дачу, но застал
ее мертвой. Вызванный сосед доктор ничем уже не мог помочь, кроме как
советом сейчас же скрыться, хоть в Румынию.
И вот он уже старик. Он лежит на соломенном матраце в
лагерном лазарете, задыхаясь от кашля, с розовой пеной на губах. В
затухающем сознании проходят картины и видения. Среди них вновь клумба,
гараж, Наум Бесстрашный, огнем и мечом утверждающий всемирную революцию,
и четверо голых: трое мужчин и женщина с чуть короткими ногами и хорошо
развитым тазом…
Человеку с маузером трудно пока представить себя в
подвале здания на Лубянской площади ползающим на коленях и целующим
начищенные кремом сапоги окружающих его людей. Тем не менее позднее его
взяли с поличным при переходе границы с письмом от Троцкого к Радеку.
Его втолкнули в подвал, поставили лицом к кирпичной стене. Посыпалась
красная пыль, и он исчез из жизни.
«Наверно, вы не дрогнете, сметая человека. Что ж, мученики догмата, вы тоже — жертвы века», как сказал поэт. | 
