Повесть (1968)
Март 1966 г; Тридцатичетырехлетний инженер
Константин Платонович Зорин вспоминает, как его, выходца из деревни,
унижали городские бюрократы и как когда-то возненавидел он все
деревенское. А теперь тянет назад, в родную деревню, вот и приехал он
сюда в отпуск, на двадцать четыре дня, и хочется баню топить каждый
день, но его баня слишком стара, а восстановить ее в одиночку, несмотря
на плотницкую закваску, приобретенную в школе ФЗО, Зорин не может и
поэтому обращается за помощью к соседу-старику Олеше Смолину, да только
тот не спешит приниматься за дело, а вместо этого рассказывает Зорину о
своем детстве.
Родился Олеша, как Христос, в телячьем хлеву и как
раз на самое Рождество. А грешить его заставил поп: не верил, что у
Олеши нет грехов, и больно драл за уши, вот и решил тот согрешить —
украл отцовский табак и стал курить. И тут же покаялся. А как начал
Олеша грешить, жить стало легче, стегать враз перестали, но только пошла
в его жизни с тех пор всякая путанка…
На следующий день Зорин и Смолин, взяв инструменты,
идут ремонтировать баню. Мимо них проходит сосед, Авинер Павлович
Козонков, сухожильный старик с бойкими глазами. Олеша разыгрывает
Авинера, говоря, что у того корова якобы нестельная и что он останется
без молока. Козонков, не понимая юмора, злится и угрожает Олеше, что
напишет куда следует про сено, накошенное Смолиным без разрешения, и что
сено у него отберут. В ответ Олеша говорит, что Авинер с разрешения
сельсовета косит на кладбище — покойников грабит. Смолин и Козонков
окончательно ссорятся, но когда Авинер уходит, Олеша замечает: всю жизнь
у них с Авинером споры. С малолетства так. А жить друг без дружки не
могут.
И начинает Смолин рассказывать. Олеша и Авинер —
одногодки. Как-то ребята делали птичек из глины и фуркали — кто дальше. А
Авинер (тогда еще Виня) набрал глины больше всех, насадил на ивовый
прут да прямехонько в Федуленково окно, стекло так и брызнуло. Все,
конечно, бежать. Федуленок — из избы, а Виня один на месте остался и
только приговаривал: «Вон оне в поле побежали!» Ну, Федуленок и ринулся
за ними, и Олешу настиг. Да и прикончил бы, если б не Олешин отец.
В двенадцать лет Винька и Олеша приходскую школу
кончили, так Винька на своем гумне все ворота матюгами исписал — почерк у
него был, как у земского начальника, а от работы Винька старался
увильнуть, даже плуг отцовский портил, лишь бы навоз в борозду не
кидать. И когда его отца пороли за неуплату податей, Виня бегал глядеть,
да еще и хвастался: видел, дескать, как тятьку пороли и он на бревнах
привязанный дергался… А потом отправился Олеша в Питер. Там
мастера-плотники били его сильно, но работать научили.
После стычки с Олешей Авинер в бане не показывается.
Зорин, услышав, что к Козонкову приехала дочь Анфея, отправляется в
гости. Авинер поит своего шести- или семилетнего внука водкой, а сам,
пьяный, рассказывает Зорину о том, как ловок он был в молодости —
обманывал всех вокруг и даже из-под углов только что заложенной церкви
деньги вытащил.
На следующее утро Олеша на баню не является. Зорин
идет к нему сам и узнает, что от Олеши требуют идти в лес — рубить
ветошный корм (это результат козней Козонкова: он ведь и про работу
магазина каждую неделю жалобу строчит). Только после обеда Зорин
приходит ремонтировать баню и снова начинает рассказывать. На этот раз
про то, как Козонков захотел жениться, да невестин отец отказал ему: на
Авинеровых розвальнях завертки веревочные, так на первой же горушке,
глядишь, завертка-то и лопнет…
Потом Олеша рассказывает про свою любовь. У Таньки,
Федуленковой дочки, коса густая была, ниже пояса. уши белые. А глаза —
даже и не глаза, а два омутка, то синие, то черные. Ну, а Олеша робок
был. И как-то в Успеньев день после праздника мужики напились, а парни
спали на повети неподалеку от девок. Винька тогда пьяным прикинулся, а
Олеша стал проситься под полог, где собирались спать Олешина двоюродная
да Танька. Тут двоюродная-то и шмыгнула в избу: самовар, дескать, забыла
закрыть. И назад не вышла — догадливая она была. А Олеша, весь от
страха дрожа, — к Таньке, да та стала уговаривать его уйти… Олеша сдуру и
пошел на улицу. Проплясался, а когда уже под утро зашел на поветь,
услышал, как Винька под пологом его Таньку жамкает. И как целуются. А
двоюродная, обсмеяв Олешу, сказала, что Танька велела его найти, да
только где сыскать-то? Будто век не плясывал.
Олеша заканчивает свой рассказ. Мимо проезжает
грузовик, водитель оскорбляет Смолина, однако Олеша лишь восхищается им:
молодец, сразу видно — нездешний. Зорин, злясь и на водителя и на
беззлобие Смолина, уходит не попрощавшись.
Козонков, придя к Смолину, рассказывает, как с
восемнадцатого года стал он правой рукой Табакова, уполномоченного
финотдела РИКа. И сам с колокольни колокол спехивал, да еще и маленькую
нужду оттуда справил, с колокольни-то. И в группке бедноты, созданной,
чтоб вывести кулаков на чистую воду и открыть в деревне классовую войну,
Авинер тоже участвовал. Так теперь товарищ Табаков, говорят, на
персональной живет, и Козонков интересуется, нельзя ли и ему тоже
персональную? Вот и документы все собраны… Зорин смотрит документы, но
их явно недостаточно. Авинер жалуется, что посылал, дескать, заявление
на персональную в район, да затеряли там: кругом одна плутня да
бюрократство. А ведь Козонков, считай, с восемнадцатого года на
руководящих работах — и секретарем в сельсовете, и бригадиром, два года
«зав. мэтээф работал, а потом в сельпе» всю войну займы распространял. И
наган у него был. Как-то повздорил Козонков с Федуленком — наганом
грозил, а потом добился, чтоб того в колхоз не приняли: две коровы, два
самовара, дом двоежилой. И тут Федуленка, как единоличника, таким
налогом обложили… Авинер уходит. Дом Федуленка, где была контора
колхоза, глядит пустыми, без рам, окошками. А на князьке сидит и мерзнет
нахохленная ворона. Ей ничего не хочется делать.
Отпуск Зорина подходит к концу. Олеша работает на
совесть и потому медленно. И рассказывает он Зорину, как направляли их,
бывало, на трудгужповинность — дороги строить, как гнали то на
лесозаготовку, то на сплав, а потом еще надо было в колхозе хлеб
посеять, да только получалось на четыре недели позже нужного. Вспоминает
Олеша, как пришли описывать имущество Федуленка. Дом — с молотка. Всю
семью — в ссылку. Когда прощались, Танька к Олеше при всем народе
подошла. Да как заплачет… Увезли их в Печору, было от них в первое время
два или три письма, а потом — ни слуху ни духу. Олеше тогда Винька
Козонков кулацкую агитацию приписал, и мучили Смолина сильно. Да и
теперь Олеша не решается рассказать Зорину все до конца — тот ведь
«партейный».
Баня оказывается готовой. Зорин хочет рассчитаться с
Олешей, но тот будто не слышит. Потом они вместе парятся. Зорин
специально для Олеши включает транзистор, оба слушают «Прекрасную
мельничиху» Шуберта, а затем Зорин дарит транзистор Олеше.
Перед отъездом к Зорину приходят Олеша и Авинер.
Выпив, они начинают спорить о коллективизации. Олеша говорит, что в
деревне было не три слоя — кулак, бедняк и середняк, — а тридцать три,
вспоминает, как в кулаки записали Кузю Перьева (у него и коровы-то не
было, да только Табакова обматерил в праздник). А по словам Авинера,
Смолина самого следовало бы вместе с Федуленком — под корень: «Ты контра
была, контра и есть». Доходит до драки. Авинер стучит о стену Олешиной
головой. Появляется Настасья, жена Олеши, и уводит его домой. уходит и
Авинер, приговаривая: «Я за дисциплинку родному брату… головы не
пожалею… Отлетит в сторону!»
У Зорина начинается грипп. Он засыпает, потом встает
и, пошатываясь, идет к Смолину. А там сидят и мирно беседуют… Авинер и
Олеша. Смолин говорит, что оба они в одну землю уйдут, и просит Авинера,
если Олеша умрет раньше, сделать ему гроб честь по чести — на шипах. И
Козонков просит Смолина о том же, если Олеша его переживет. А потом оба,
клоня сивые головы, тихо, стройно запевают старинную протяжную песню.
Зорин не может им подтянуть — он не знает ни слова из этой песни… |