Поэма (1922–1923)
Тема, о которой хочет говорить поэт, перепета много
раз. Он и сам кружил в ней поэтической белкой и хочет кружиться опять.
Эта тема может даже калеку подтолкнуть к бумаге, и песня его будет
строчками рябить в солнце. В этой теме скрыта истина и красота. Эта тема
готовится к прыжку в тайниках инстинктов. Заявившись к поэту, эта тема
грозой раскидывает людей и дела. Ножом к горлу подступает эта тема, имя
которой — любовь!
Поэт рассказывает о себе и любимой в балладе, и лад
баллад молодеет, потому что слова поэта болят. «Она» живет в своем доме в
Водопьянном переулке, «он» сидит в своем доме у телефона. Невозможность
встретиться становится для него тюрьмой. Он звонит любимой, и его
звонок пулей летит по проводам, вызывая землетрясение на Мясницкой, у
почтамта. Спокойная секундантша-кухарка поднимает трубку и не торопясь
идет звать любимую поэта. Весь мир куда-то отодвинут, лишь трубкой целит
в него неизвестное. Между ним и любимой, разделенными Мясницкой, лежит
вселенная, через которую тонюсенькой ниточкой тянется кабель. Поэт
чувствует себя не почтенным сотрудником «Известий», которому летом
предстоит ехать в Париж, а медведем на своей подушке-льдине. И если
медведи плачут, то именно так, как он.
Поэт вспоминает себя — такого, каким он был семь лет
назад, когда была написана поэма «Человек». С тех пор ему не суждено
петушком пролезть в быт, в семейное счастье: канатами собственных строк
он привязан к мосту над рекой и ждет помощи. Он бежит по ночной Москве —
по Петровскому парку, Ходынке, Тверской, Садовой, Пресне. На Пресне, в
семейной норке, его ждут родные. Они рады его появлению на Рождество, но
удивляются, когда поэт зовет их куда-то за 600 верст, где они должны
спасать кого-то, стоящего над рекой на мосту. Они никого не хотят
спасать, и поэт понимает, что родные заменяют любовь чаем и штопкой
носков. Ему не нужна их цыплячья любовь.
Сквозь пресненские миражи поэт идет с подарками под
мышками. Он оказывается в мещанском доме Феклы Давидовны. Здесь
ангелочки розовеют от иконного глянца, Иисус любезно кланяется,
приподняв тернистый венок, и даже Маркс, впряженный в алую рамку, тащит
обывательства лямку. Поэт пытается объяснить обывателям, что пишет для
них, а не из-за личной блажи. Они, улыбаясь, слушают именитого скомороха
и едят, гремя челюстью о челюсть. Им тоже безразличен какой-то человек,
привязанный к мосту над рекой и ожидающий помощи. Слова поэта проходят
сквозь обывателей.
Москва напоминает картину Беклина «Остров мертвых».
Оказавшись в квартире друзей, поэт слушает, как они со смехом болтают о
нем, не переставая танцевать тустеп. Стоя у стенки, он думает об одном:
только бы не услышать здесь голос любимой. Ей он не изменил ни в одном
своем стихотворении, ее он обходит в проклятиях, которыми громит
обыденщины жуть. Ему кажется, что только любимая может спасти его —
человека, стоящего на мосту. Но потом поэт понимает: семь лет он стоит
на мосту искупителем земной любви, чтобы за всех расплатиться и за всех
расплакаться, и если надо, должен стоять и двести лет, не ожидая
спасения.
Он видит себя, стоящего над горой Машук. Внизу —
толпа обывателей, для которых поэт — не стих и душа, а столетний враг. В
него стреляют со всех винтовок, со всех батарей, с каждого маузера и
браунинга. На Кремле красным флажком сияют поэтовы клочья.
Он ненавидит все, что вбито в людей ушедшим рабьим,
что оседало и осело бытом даже в краснофлагом строе. Но он всей
сердечной верою верует в жизнь, в сей мир. Он видит будущую мастерскую
человечьих воскрешений и верит, что именно его, не дожившего и не
долюбившего свое, захотят воскресить люди будущего. Может быть, его
любимая тоже будет воскрешена, и они наверстают недолюбленное
звездностью бесчисленных ночей. Он просит о воскрешении хотя бы за то,
что был поэтом и ждал любимую, откинув будничную чушь. Он хочет дожить
свое в той жизни, где любовь — не служанка замужеств, похоти и хлебов,
где любовь идет всей вселенной. Он хочет жить в той жизни, где отцом его
будет по крайней мере мир, а матерью — по крайней мере земля. | 
