Роман (1953)
Уильям Ли родился и вырос в фешенебельном тихом
пригороде одного из больших городов Среднего Запада. В детстве и юности
он ничем особым не выделялся среди сверстников, разве что гораздо больше
их читал. По окончании Гарварда Уильям с год шатался по предвоенной
Европе, благо стабильный ежемесячный доход в сто пятьдесят долларов
избавлял его от необходимости зарабатывать на жизнь. Когда началась
война, он добровольцем пошел в армию, но там ему не понравилось, и он
комиссовался с диагнозом шизофрения. После армии ради любопытства он
перепробовал множество профессий — от частного детектива до бармена, от
рабочего на заводе до конторского клерка — и именно в это время, в конце
войны, впервые узнал, что такое наркотики.
Человек пробует наркотики, а затем вырабатывается
зависимость. Это случается, как правило, когда ничто другое в жизни
особого интереса не вызывает, по-настоящему не вдохновляет хотя бы на
такую ерунду, как встать с утра, побриться… Никто не начинает колоться с
намерением стать наркоманом: просто в одно прекрасное утро ты
просыпаешься в тяжелом отходняке, и это значит — все, ты прочно подсел.
В отличие от спиртного или травы, настоящая дурь — не источник кайфа и не стимулятор. Дурь — это образ жизни.
У Уильяма был приятель, работавший в порту и
исправно тащивший оттуда все, что плохо лежит. Как-то раз этот приятель
заявился к нему с автоматом и упаковкой из пяти ампул морфия — дома у
него лежало еще пятнадцать таких упаковок — и попросил помочь найти
покупателя на это «добро». На автомат покупатель нашелся легко, с
морфием же пришлось повозиться. Впрочем, довольно быстро через другого
своего приятеля Уильям вышел на двоих типов, Роя и Германа, которые и
взяли часть товара. А несколько дней спустя он вколол себе одну из
оставшихся ампул.
Вслед за волной теплой, ни на что не похожей
расслабленности Уильяма охватил дикий страх — какой-то ужасающий образ
маячил рядом, никак не попадая в поле зрения и оттого становясь еще
ужаснее. А потом началось цветное кино: громадный, залитый неоновым
светом бар и официантка, несущая на подносе череп — нагляднейшее
воплощение страха смерти… Наутро он очнулся все с тем же ощущением
ужаса; его стошнило, полдня он чувствовал себя совершенно разбитым.
За месяц Уильям понемногу использовал весь
оставшийся у него морфий; после третьей дозы приступы ужаса
прекратились. Когда запас истощился, он стал покупать зелье у Роя. Тот
же Рой обучил его всем техническим премудростям наркоманского быта, в
том числе умению доставать рецепты на морфий и отоваривать их в аптеках:
одни врачи ловились на симуляцию камней в почках, для других, не
имевших иной клиентуры, выписка рецептов наркоманам была основной
статьей дохода. Постепенно и проводить время Уильям стал в баре, где
тусовались в основном голубые и торчки, достававшие деньги на очередную
дозу, шаря по карманам пьяных в подземке.
Как-то приятель Роя, Герман, предложил Уильяму на
пару взять целый килограмм новоорлеанской марихуаны. Тот согласился.
Травку они потом сбыли с помощью какой-то лесбиянки из Гринич-Виллидж,
представлявшейся поэтессой. Дело было выгодное, но чересчур занудное: в
отличие от нормальных наркоманов любители травы, которые и брали-то ее
обычно на пару долларов за раз, непременно желали, чтобы продавец
покурил и побазарил с ними — не обламывал кайф, короче. Вообще напрасно
траву причисляют к наркотикам: и привыкания к ней не бывает, и здоровью
она не вредит. Вот только за руль, обкурившись, лучше не садиться, так
как привычное ощущение пространства и времени от косяка-другого теряется
напрочь.
Как и следовало того ожидать, со временем Уильям
окончательно сел на иглу, ему теперь требовалось колоться трижды в день,
чтобы поддерживать норму. Он поселился с двумя такими же торчками;
вместе они доставали деньги и рецепты, покупали дурь, вместе ширялись.
Процессом добывания наркотика и его потребления ограничивалась вся сфера
их интересов, промежуток времени между дозами заполнялся исключительно
ожиданием следующей.
В первый раз Уильям погорел и получил срок — четыре
месяца условно — за то, что в рецептах на морфий неправильно указывал
имя и адрес. Продолжать и дальше бомбить пьяных было слишком рискованно,
и он решил заняться уличной торговлей, благо один из приятелей, Билл
Гейне, свел его с хорошим оптовым продавцом героина. Разбогатеть на этом
деле не разбогатеешь, разве что всегда заработаешь на нужное тебе
количество зелья, а постоянный наличный его запас избавляет от страха в
один прекрасный момент не получить дозы. Скоро они с Биллом обзавелись
своей клиентурой, и дела у них пошли более или менее нормально. Беда в
том, что среди клиентов рано или поздно оказываются ненадежные типы:
одни то и дело норовят выклянчить в долг, другие не соблюдают
элементарной осторожности, третьи готовы при малейшей опасности заложить
продавца. Из-за таких вот ненадежных типов полиция в конце концов
обложила их с Биллом со всех сторон. Надо было рвать из Нью-Йорка.
Билл Гейне отправился на лечение в Лексингтон, а
Уильям Ли поехал в Техас, где находилась принадлежащая ему ферма.
Наркотическую зависимость он думал переломить самостоятельно, пользуясь
так называемым китайским методом: после каждой инъекции бутылка с
раствором доливается дистиллированной водой, доза постепенно понижается,
и по прошествии какого-то времени ты уже гоняешь по венам чистую воду.
Этот метод не сработал, началась дикая ломка. Бывают другие
непереносимые боли — зубная или в гениталиях, — но им и близко не
сравниться с теми, что испытываешь, когда вдруг перестаешь колоться.
Ведь ломка — это та же смерть, смерть всех зависящих от наркотика
клеток; пока эти клетки не погибнут, а на их месте не народятся
здоровые, ты корчишься в аду.
Бросив машину на стоянке, Уильям на поезде добрался
до Лексингтона. Лечение в этом закрытом заведении сводилось к
недельному курсу синтетического суррогата морфия, дозу которого понижали
от укола к уколу; от следующего за курсом реабилитационного периода
полного воздержания от наркотиков Уильям уклонился и вышел еще больным. С
помощью колес он кое-как перебился и потом несколько недель жил без
наркотиков. Даже двинув в Новый Орлеан, он первое время вел там
существование нормального человека — пил, чего наркоманы никогда не
делают, шлялся по кабакам, но как-то по пьяни все-таки разок ширнулся, и
все вернулось на круги своя. Если у тебя однажды уже была зависимость,
совсем немного надо, чтобы она вернулась, — и снова сутки за сутками
проходили в ритме доз и пауз между ними, заполненных возней с клиентами,
теми же, в сущности, подонками, что и в Нью-Йорке.
Жизнь торчков и тем более торговцев изо дня в день
делалась все более стремной: полиция лютовала, а по новому закону тебя
могли повинтить даже за следы от уколов на руках. Однажды Уильям с
партнерами основательно влипли. Ему светил большой срок, и адвокат
намекнул, что благоразумнее плюнуть на залог, под который его выпустили
из тюрьмы, и оказаться по ту сторону мексиканской границы.
В Мехико выяснилось, что всю торговлю дурью здесь
держит некая особа по имени Люпита, которая так хорошо ладила с
полицией, что та не только закрывала глаза наее бизнес, но и исправно
устраняла конкурентов. Так что Уильяму пришлось не только отказаться от
мысли о собственном деле, но еще и покупать у Люпиты поганого качества и
безбожно дорогое зелье. Со временем, правда, стали выручать рецепты.
За год, что он в Мехико просидел на игле, Уильям
раз пять пробовал завязать, но из этого ничего не выходило. В последний
раз он выкарабкивался на смеси спиртного и колес и от наркоты таки
избавился, зато на несколько недель неимоверно запил. Прочухавшись
как-то утром, он чуть не задохнулся от запаха мочи и с ужасом понял, что
вонь эта исходит от него самого. Как люди умирают от уремии, Уильям
видел; осмотревший его врач сказал, что еще бы одна бутылка текилы — и
конец.
Так или иначе, но уже несколько месяцев Уильям не кололся.
Кайф, который давал как раз вошедший в моду
кактус-пейот, ему как-то не пришелся. В Штаты возвращаться было
совершенно без мазы: там его ждал суд, а кроме того, страну охватила
настоящая антинаркотическая паранойя, из старых знакомцев кто сел, кто
куда-то исчез, кто кинулся… Короче, оставалось двигать дальше на юг, в
Колумбию, где, говорят, из какой-то амазонской зелени научились делать
новый наркотик, обостряющий телепатическую восприимчивость, — им даже
заинтересовались русские и использовали для контроля за миллионами рабов
в лагерях. Уильяма проблемы телепатии тоже всегда занимали. |