Святитель Филипп (в миру Федор Степанович Колычев) происходил из младшей
ветви старинного московского боярского рода Колычевых. Предок Колычевых
— боярин Андрей Кобыла — считается родоначальником многих знатнейших
московских боярских фамилий — Захарьиных-Романовых,
Шереметевых, Горбатых. Отец митрополита Филиппа, Степан Иванович по
прозвищу Стенстур (по имени одного из регентов Швеции, Стена Стуре),
владел поместьями в Новгородской земле. Мать будущего святителя,
Варвара, была женщиной набожной (в конце жизни она приняла пострижение с
именем Варсонофии).
Федор родился 11 февраля 1507 года.
Всего в семье, помимо дочерей, росли четыре сына: Федор, Прокофий, Яков и
Борис; Федор был старшим. Мальчик получил обычное для своего круга
образование: выучился грамоте, причем проявил прекрасные способности к
«книжному учению», а затем начал подготовку к будущей военной службе —
обучился конной езде и «воинскому искусству». Впрочем, спешит уточнить
автор Жития святого, отрок предпочитал «конской езде чтение книг, в
которых он находил жития святых и досточудных мужей, и чрез то поучался
совершенствоваться в добродетелях. Он избегал своих сверстников и их
рассеянной жизни, так что многие дивились такому его благочестию».
(Подобные характеристики святых встречаются почти во всех житиях.)
Когда Федору Колычеву минуло пятнадцать
лет, его определили на воинскую службу; будущий святитель находился на
ней до тридцатилетнего возраста. Между тем в последние годы великого
княжения Василия III положение при дворе его отца, Степана Колычева,
заметно укрепилось: в 1532 году у великого князя родился второй сын,
Юрий (глухонемой от рождения и потому впоследствии не игравший никакой
роли в политической жизни страны), и Степан Колычев был назначен к нему
дядькой. Как свидетельствует Житие, служил при дворе и сам Федор;
старший сын Василия III, Иван (будущий царь Иван Грозный), знал его с
детства. В то же время родной дядя Федора, Иван Иванович Умной-Колычев,
как и некоторые другие представители рода Колычевых, оказался в уделе
князя Андрея Ивановича Старицкого, брата Василия III. Это
обстоятельство, как оказалось впоследствии, повлияло на судьбу и самого
святителя Филиппа.
В
1533 году Василий III скончался, оставив великим князем своего
малолетнего сына Ивана. Но вся власть в государстве перешла к его вдове,
великой княгине Елене Глинской. В 1537 году Андрей Старицкий, опасаясь
ареста, бежал в Новгород и попытался поднять там мятеж, однако был
схвачен и вскоре умер в заточении. Начались расправы над его
сторонниками. Иван Умной-Колычев после пыток был подвергнут торговой
казни — избит батогами на площади и брошен в темницу; среди казненных
оказались и трое Колычевых, троюродные братья Федора. Неизвестно, имел
ли какое-то отношение к мятежу Федор Колычев, но, как отмечают историки,
казни новгородских дворян совпали по времени с крутым поворотом в его
судьбе. Федор решает покинуть царскую службу и уйти от мира, приняв
пострижение в монастыре. Согласно житийному рассказу, он втайне от всех
покинул дом, не захватив с собой никакого имущества, кроме разве что
самых необходимых одежд.
Святой направляется на север, в пределы
родной ему Новгородской земли. Сначала он пришел к Онежскому озеру, в
деревню Кижи, где, согласно рассказу Жития, нанялся пасти овец у некоего
местного крестьянина, по имени Суббота. «Так Бог предназначил о нем,
чтобы прежде овец словесных он добре упас бессловесных», — замечает по
этому поводу агиограф. Проведя некоторое время в Кижах, Федор перебрался
затем в Соловецкий монастырь, в то время еще далеко не такой богатый и
прославленный, как впоследствии. Все это время, и в Кижах, и на
Соловках, он скрывал свое имя и знатное происхождение — надо полагать,
из смирения, но, может быть, и из иных соображений. Родители святого
повсюду разыскивали его, но так и не смогли найти и потому сильно
расстраивались.
В течение полутора лет Федор исполнял
монастырские послушания, не принимая постриг: он рубил дрова, копал в
огороде землю, ловил рыбу, переносил камни, нередко выносил за всеми
нечистоты. «И было удивительно видеть, как благородный и славный отпрыск
таких родителей, в мягкости и покое воспитанный, такому трудному делу
себя отдал, — пишет автор Жития святого. — Много раз неразумные люди
унижали и били его, но он, нравом во всем подражая Владыке своему
Христу, унижаем — не гневался, били его — радовался, со смиренной
мудростью все терпел».
Наконец, по прошествии полутора лет,
Федор Колычев приниял пострижение с именем Филипп. Игумен Алексей отдал
его в послушание опытному иеромонаху Ионе Шамину. Инок Филипп продолжил
свои труды: он работал в поварне, затем в монастырской кузнице. По
совету своего наставника Филипп на время покинул монастырь и удалился в
лесной скит, получивший впоследствии название «Филипповой пустыни».
Здесь он построил келью, где предавался уединенным молитвам. По
прошествии некоторого времени Филипп возвратился в обитель к прежним
своим трудам. Около 1548 года игумен Алексей отказался по своей немощи
от управления обителью и, с согласия братии, предложил игуменство
Филиппу. Филипп направился за поставлением в Новгород, к архиепископу
Феодосию; тот рукоположил соловецкого инока в священники и передал ему
посох игумена. Правда, к руководству обителью святитель приступил не
сразу. По свидетельству Жития, Филипп вновь удалился в свою отдаленную
келью и навещал монастырь лишь изредка. Управление обителью принял на
себя игумен Алексей, и лишь после его смерти (последовавшей через
полтора года) братия уговорила Филиппа занять, наконец, место игумена.
К этому времени, как считают историки,
произошли изменения в судьбе его родичей в Москве: после венчания на
царство Ивана Грозного (1547 год) Колычевы были прощены и возвращены к
управлению страной; двое Колычевых (в том числе дядя Филиппа Иван
Умной-Колычев) вошли в Боярскую думу. К тому же времени относится смерть
отца Филиппа, Степана Стенстура; святитель вступил в права наследства и
потратил все полученные им средства на Соловецкую обитель.
Восемнадцатилетнее игуменство Филиппа в
Соловецком монастыре принесло славу и ему самому, и обители, которую он
возглавлял. Жизнь Соловецкого монастыря совершенно меняется. По мнению
игумена, лишь экономическое процветание может обеспечить обители
успешное выполнение своей христианской миссии в далеком северном крае.
Монастырь значительно увеличивает добычу соли — главного источника
пополнения средств, необходимых для пропитания братии, а также для
строительства. Уже в начале своего игуменства Филипп обращается к
властям с челобитной, жалуясь на то, что на Соловках «братии прибыло
много, а прокормитца им нечем». Царь разрешает увеличить беспошлинную
продажу соли с 4 до 10 тысяч пудов. Монастырь получает в свое
распоряжение соляные варницы, а также значительные земельные владения на
материке. Осваиваются природные ресурсы самих Соловецких островов.
Десятки озер соединяются каналами в единую водную систему, главным
резервуаром которой становится Святое озеро у самых стен монастыря.
Озерная вода стекала в море по водостокам, проложенным под монастырем,
вращая на своем пути колеса водяных мельниц. Из канала вода шла также в
монастырскую поварню, квасоварню, прачечную. Каналы служили и для
осушения болот; в лесах прорубаются просеки, по всему острову
прокладываются дороги.
В различных местах острова устраиваются
кузницы, кирпичные заводы, кожевенная, гончарная и чоботная мастерские.
Игумен организует в монастыре литье колоколов, изготовление свечей и
икон. Сооружается каменная пристань; в перегороженной морской губе
устраивается садок для живой рыбы. Монастырь обзаводится собственным
стадом коров, для содержания которых отводится один из малых Соловецких
островов. С материка завозятся и успешно приживаются на острове северные
олени.
На благоустройство монастыря игумен
тратит значительные личные средства. (Даже уже после отъезда в Москву он
присылает в монастырь деньги с наказом завершить начатое им устройство
прудов и запруд.) Как рачительный хозяин Филипп заботится о дальнейшем
процветании обители: он приглашает на монастырские земли крестьян, дает
им льготы, помогает прижиться на новом месте, а затем неукоснительно
собирает положенные оброки, расширяет морской промысел.
Общежительный устав соблюдается при нем
без каких бы то ни было послаблений. Однако Филипп отнюдь не стремится к
особой строгости и излишнему аскетизму. Быт монахов, условия их жизни
значительно облегчаются: при Филиппе, с удовлетворением отмечает
соловецкий летописец, в рационе иноков появляются «шти с маслом да и
разные масленые приспези, блины и пироги и оладьи, и крушки рыбные, да
кисель, да и яишница стали в монастырь возить огурцы и рыжики».
Разворачивается небывалое каменное
строительство. В 1552 году началось строительство каменного храма
Успения Божьей Матери с трапезной и палатами. В 1558–1566 годах
возводится грандиозный Спасо-Преображенский собор, значительно
превосходящий по высоте Успенский собор московского Кремля. Начинается
составление знаменитой Соловецкой библиотеки, превратившейся со временем
в одно из самых значительных книжных собраний страны. В целом монастырь
становится крупнейшим культурным, религиозным и экономическим центром
русского Севера.
Можно сказать с уверенностью, что если
бы Филипп так и окончил свои дни игуменом Соловецкого монастыря, он все
равно был бы причтен Церковью к лику святых. Но ему уготована была иная,
трагическая судьба. Церковь прославляет его как великого святителя и
как исповедника, принявшего мученическую смерть за верность своим
христианским убеждениям.
Соловецкий монастырь не обходили
стороной политические бури, бушевавшие в России с середины правления
царя Ивана Грозного. Еще в 1554 году сюда был сослан осужденный
церковным собором старец Артемий, один из лидеров «нестяжателей». Можно
догадываться, что игумен Филипп был в то время не на стороне
обвинителей: старцу Артемию удалось бежать с Соловков — а это едва ли
было возможно, если бы игумен позаботился о строгом содержании узника.
По некоторым сведениям, в 1560 году в Соловецкий монастырь был сослан
благовещенский протопоп Сильвестр, бывший прежде духовником царя Ивана и
одним из фактических правителей страны. Расправа над Сильвестром и
другими членами негласного правительства Ивана Грозного (так называемой
«Избранной рады») знаменовала новый этап в жизни страны — переход к
политике террора и насилия, установление открытой диктатуры царя, не
сдерживаемого никакими политическими или нравственными нормами.
В начале 1565 года Иван объявляет об
учреждении в стране опричнины: страна разделяется на две части — одна
(она получает название земщина) управляется боярами, полностью подотчетными царю; другая превращается в особый удел царя (опричнину);
тысячи людей изгоняются из своих имений, попавших в опричнину,
начинаются массовые казни, поражающие своей жестокостью и
бессмысленностью; опричники, взятые в государев удел, безнаказанно чинят
насилия над оставшимися в земщине. Церковь лишается своего
традиционного права печалования, то есть заступничества перед царем за осужденных и попавших в опалу.
В 1566 году митрополит Московский
Афанасий оставил кафедру — формально из-за своей «немощи», на деле же не
в силах терпеть творящихся беззаконий. Его преемником должен был стать
казанский архиепископ Герман Полев, однако он лишь два дня занимал
святительский престол и вынужден был также покинуть его. Тогда-то царь и
вспомнил о соловецком игумене. Филипп был вызван в Москву, где ему
предложили занять святительский престол.
Но Филипп не сразу согласился на
предложение царя и Освященного собора русских епископов. Прежде он
выставил условие: отмену опричнины и воссоединение государства, «как
прежде было». В случае отказа, заявлял соловецкий игумен, «ему в
митрополитах быти невозможно; и хотя его и поставят в митрополиты, и ему
за тем митрополию оставити». Царь гневно отвечал, что опричнина-де
является его личным и семейным делом, «домовым обиходом», в который
митрополиту вмешиваться негоже. Все же царю пришлось пойти на уступку:
митрополит возвращал себе право «советоваться» с государем, «как прежние
митрополиты советовали», иными словами, право «печалования» за
опальных, что должно было привести к ослаблению террора. В свою очередь,
Филипп согласился не вмешиваться в опричнину и не покидать митрополию.
Это обязательство было собственноручно подписано им 20 июля 1566 года.
Через четыре дня Филипп переехал на митрополичий двор, а 25 июля был
посвящен в сан митрополита.
Поначалу репрессии в стране,
действительно, несколько ослабли. Но — ненадолго. Грозный повсюду видел
измены и готовил новые казни. В конце 1567 года он предпринял было поход
в Ливонию (в то время продолжалась Ливонская война). Филипп благословил
его, однако поход этот не принес результатов. Причину неудачи царь
видел в очередных «изменах» бояр. Начал раскручиваться новый виток
массовых репрессий, и Филипп не выдержал. Он решил обратиться к царю с
требованием прекратить кровопролитие. Сначала Филипп призывает царя к
благоразумию в беседах наедине, с глазу на глаз, затем пытается
воздействовать с помощью других епископов, членов Освященного собора, —
но все втуне. И тогда святитель решается публично выступить против
политики государя, наверное, понимая, что подобное выступление может
стоить ему жизни.
Открытое столкновение произошло 22
марта 1568 года. В тот день, как рассказывает Житие, царь во главе
отряда опричников приехал в Москву из Александровой слободы (где по
преимуществу пребывал в те годы). Похоже было, будто в город вошло
вражеское войско: «Явился страшный царь со всем своим воинством
вооруженным. Все вооружены, все на одно лицо, и едины нравом, как и
делами. Все как один в черных одеждах». В это время святитель был на
службе в Успенском соборе. Когда царь вошел в собор, святитель, не
убоявшись, обратился к нему с грозным предупреждением.
«До каких пор будешь ты проливать без
вины кровь твоих верных людей и христиан?.. Татары и язычники и весь
свет может сказать, что у всех народов есть законы и право, только в
России их нет. Подумай о том, что хотя Бог поднял тебя в мире, но все же
ты смертный человек, и Он взыщет с тебя за невинную кровь, пролитую
твоими руками». Так передают слова митрополита Филиппа немцы-опричники
Таубе и Крузе, бывшие в то время в окружении царя. И в целом слова их
близки к тем, которые вкладывают в уста святителю авторы Жития,
составленного несколько десятилетий спустя.
Царь попытался прервать обличения
святителя: «Что тебе, чернецу, за дело до наших царских советов?! Того
не знаешь, что меня мои же поглотить хотят». На это последовал ответ:
«Наше молчание грех на твою душу налагает и всенародную приносит
смерть!»
Царь в гневе покинул собор.
Таубе и Крузе рассказывают, что на
следующий же день было схвачено много людей из окружения митрополита:
одних повесили, других избили железными палками, третьих обезглавили или
предали иным мучительным казням. Их слова подтверждает синодик опальных
царя Ивана Грозного, составленный много лет спустя по донесениям
опричников: в него входят имена митрополичьих старцев и бояр.
Но казни не остановили митрополита. Еще
по крайней мере дважды он обличает царя. Так, в воскресенье, когда
святитель совершал литургию в Успенском соборе, явился царь, облеченный в
черные ризы, какие носили опричники. (Подобную одежду, по типу
монашеской, миряне не имели права носить.) Трижды Иван испрашивал
благословение у митрополита, но все три раза Филипп отказывал ему. 28
июля царь с опричной свитой неожиданно явился в Новодевичий собор, чтобы
участвовать в крестном ходе в честь Смоленской иконы Божией Матери.
Один из опричных бояр, войдя в храм, не снял тафьи (головного убора,
который русские носили по образцу татар), что строго запрещалось
специальным решением Стоглавого собора. Митрополит не замедлил с
выговором; Иван же воспринял слова его как личное оскорбление и в гневе
покинул собор. В свою очередь, и Филипп демонстративно оставил
митрополичий двор и переселился в монастырь Николы Старого в
Китай-городе. Впрочем, все атрибуты митрополичьей власти он захватил с
собой.
Авторитет святителя в русском обществе
был чрезвычайно высок. Иван Грозный не решился просто схватить его, но
предпочел найти формальные основания для смещения с кафедры и ареста.
Еще зимой в Соловецкий монастырь была отправлена внушительная делегация,
в состав которой входили опричный боярин князь Василий
Темкин-Ростовский, суздальский епископ Пафнутий, андроньевский
архимандрит Феодосий, дьяк Дмитрий Пивов и еще несколько человек.
Комиссия должна была найти свидетельства неблаговидного поведения
Филиппа в период соловецкого игуменства. Путем угроз и принуждения
комиссия добилась от некоторых из иноков, в том числе и от преемника и
ученика Филиппа, игумена Паисия, более или менее желательных признаний.
Недобросовестные свидетели были вывезены в Москву.
4 ноября 1568 года состоялся суд над
святителем. Митрополит сохранял полное самообладание. Он не стал
оправдываться от заведомо бессмысленных обвинений и заявил о готовности
немедленно сложить с себя сан. Однако царь рассудил иначе. Он велел
Филиппу вновь надеть на себя святительские одежды и заявил, что желает
послушать еще раз его богослужение. 8 ноября, в день Архангела Михаила,
святитель в последний раз вошел в Успенский собор московского Кремля. Во
время богослужения в храм ворвались опричники во главе с Алексеем
Басмановым. «Вошедши в собор, — рассказывает Житие святого, — Басманов
приказал в слух всего народа прочитать судебный приговор о низложении
митрополита. Потом опричники бросились на святого, как дикие звери,
совлекли с него святительское облачение, одели его в простую,
разодранную монашескую одежду, с позором выгнали из церкви и, посадив на
дровни, повезли в Богоявленский монастырь, осыпая бранью и побоями».
Святителя поместили в «смрадную хлевину». Спустя несколько дней царь
повелел перевезти его в монастырь Николы Старого. Были казнены и
родственники митрополита. Голову одного из них, Михаила Колычева,
зашитую в кожаный мешок, Иван Грозный, по преданию, прислал в темницу
Филиппу.
Вскоре, по воле царя, святитель был
переведен в Тверской Отрочь монастырь. Около года провел он в заточении,
снося от тюремщиков многие притеснения. Царь не забыл про него. В
декабре 1569 года, когда опричное войско двинулось на Новгород, царь
направил к свергнутому митрополиту одного из своих приближенных, Малюту
Скуратова, желая, чтобы святитель благословил страшный новгородский
погром. Филипп отказался. Взбешенный Малюта набросился на святого,
повалил его на постель и задушил «подглавием», то есть подушкой. Инокам
же было объявлено, что святитель Филипп, небрежением монастырских
властей, угорел от печного дыма. Произошло это 23 декабря 1569 года.
В 1591 году игумен Соловецкого
монастыря Иаков и братия обратились к царю Федору Ивановичу с просьбой
разрешить им перевезти тело святого Филиппа в Соловецкую обитель.
Разрешение такое было дано. Во время перенесения мощей произошли первые
чудеса и исцеления. Первоначально святые мощи были положены под папертью
соловецкого храма, на том месте, где, в бытность свою игуменом
монастыря, святой своими руками выкопал себе могилу, рядом с могилой его
наставника в иночестве старца Ионы. В 1646 году тело святого Филиппа
перенесено было в самый храм, однако пребывало там недолго.
В 1652 году, при царе Алексее
Михайловиче и новгородском митрополите Никоне (будущем патриархе),
нетленные мощи святителя Филиппа были перенесены еще раз — теперь уже в
Москву, в Успенский собор, усыпальницу митрополитов Московских и всея
Руси. Во время литургии, происходившей в Соловецком монастыре, Никон
прочитал грамоту царя Алексея Михайловича (на самом деле составленную им
самим), в которой тот молил святого «разрешити согрешение прадеда
нашего царя и великого князя Иоанна».
Церковь празднует память святого
Филиппа, митрополита Московского, 9 (22) января, 3 (16) июля, а также 5
(18) октября, вместе со святителями Московскими Петром, Алексием, Ионой и
Гермогеном. |