Хотя наследник царя Алексея Михайловича, его девятнадцатилетний сын, Федор, был от самого своего рождения слаб и болен, но, несмотря на телесные страдания, его душевные силы были достойны знаменитого отца его. Имея перед глазами его великий пример, он старался продолжать все начатое им, старался во всем исполнять его волю, и кроме того, и сам во многом улучшил положение дел в нашем Отечестве. Непродолжительное, но примечательное царствование Федора во многом прославилось тем, что он уничтожил местничество, причинявшее так много вреда. Тем из маленьких моих читателей, которые не понимают этого слова, я расскажу вот что.

Местничество — означает спор между дворянами о том, чьи предки были знатнее и древнее родом. Этот спор приносил много зла, сея раздоры между спесивыми боярами нашей старинной России. Например, если случалось, что чей-нибудь знатный внук или правнук поступал на службу под началом такого человека, предки которого были менее знатны, то этот гордый потомок важного дедушки ни за что не хотел исполнять приказаний своего начальника и не хотел служить с ним, даже если бы за это его казнили. Можно представить себе, как часто это случалось и как много было таких споров. Для их разбора было учреждено особенное присутственное место, которое называлось Разрядным приказом.

Чиновники, которые там служили, или, как их тогда называли, приказные люди, занимались только разбором споров между боярами о местах службы, то есть прилично ли было такому-то иметь равное место с таким-то или служить под началом такого-то. По тогдашнему обычаю думали, что два боярина не могут иметь равные места, если предки одного занимали некогда места выше предков другого, и даже если государь назначал кого-нибудь из них в какую-либо должность при посольстве, при дворе или на войне, то тот боярин прежде всего отправлялся в Разрядный приказ, где хранились все родословные книги, и там справлялся, не занимали ли его предки высших мест в сравнении с предками того, кто назначался государем в равную, или — что еще хуже — в высшую должность, и если находил, что в самом деле это было так, то объявлял государю, что ему невместно, то есть неприлично принять назначенную ему должность, и действительно не принимал ее, даже если бы его казнили; тот же, с кем он не хотел служить, считал себя, в свою очередь, обиженным и подавал просьбу государю о нанесенном ему бесчестье, умоляя о защите.

Странными и даже смешными кажутся нам теперь дела такого рода, но тогда они были так важны, что сам государь принимал на себя труд разбирать эти споры, справлялся по разрядным книгам, кто был справедливее, и правых оправдывал, а виноватых строго наказывал. Можно себе представить, сколько беспорядков происходило в государстве от таких безрассудных споров и сколько времени терялось на их разбирательство! Случалось, что из-за них в военное время проигрывали сражения, что воеводы, считавшие себя обиженными, отказывались идти на защиту Отечества; одним словом, нельзя пересчитать всего зла, какое причинял этот странный предрассудок. Цари Михаил Федорович и Алексей Михайлович старались уничтожить его постепенно, но честь его совершенного уничтожения принадлежит Федору Алексеевичу, и вот каким образом он совершил это дело.

Ощущая больше всего это зло во время войны, государь решил по-новому устроить войско, чтобы уничтожить местничество. Созвана была Дума из избранных людей военного звания под председательством одного из образованнейших вельмож того времени, князя Голицына, и этой Думе было поручено обсудить, как сформировать войско, чтобы оно могло самым лучшим образом защищать Отечество от врагов. Дума решила, что надо преобразовать войско, разделить полки на роты* и вместо прежних сотенных голов* назначить ротмистров и поручиков*, которые бы ни в коем случае своим происхождением не считались бы друг с другом, и чтобы таких счетов не было и в дальнейшем ни в военных делах, ни в посольских, ни при дворе, ни в приказах.

Федор, ожидая такого решения и полностью с ним соглашаясь, созвал собор из самых старших духовных и светских чинов, ознакомил их с мнением избранных военных людей, показал им самым убедительным образом все несчастные последствия нелепого предрассудка и спросил совета: что делать. Собор в один голос решил, что настала пора уничтожить такое зло. Государь, с нетерпением желавший этого уничтожения, спешил исполнить решение собора; приказал тотчас же принести все разрядные книги и тут же, в присутствии всех лиц собора, сжечь их. Вместо них он позволил иметь дворянам родословную книгу только для того, чтобы память предков не забывалась. Так уничтожились старинные споры о местничестве, а вместе с ними и все несчастья, происходившие от них.

Царь Федор Алексеевич.

Но больной и слабый Федор не только одним этим делом заставил подданных своих помнить о себе; он постоянно заботился об их счастье и строго исполнял все свои обязанности, вовсе не думая о том, что силы его от этого еще больше слабели. Почти каждый день он присутствовал в большой царской Думе, каждый день принимал каждого, у кого была нужда лично о чем-нибудь просить его, каждый день совершал какое-нибудь новое благодеяние для своего народа. Часто целые семейства спасал он от бедности, часто целым селениям прощал он казенные долги, обращал кроткими увещеваниями несколько сот своих магометанских подданных в христианскую веру или выкупал христиан из Турецкого плена! Одним словом, слушая о делах Федора Алексеевича, нельзя представить себе, что все это совершал государь, беспрестанно страдавший и с каждым днем теряющий силы. Напротив, в нашем Отечестве ощущалась в его царствование неутомимая деятельность: во многих местах учреждались новые училища, строились богоугодные дома для бедных, больницы — для страждущих. В Москве он преобразовал Заиконоспасскую академию в Славяно-Греко-Латинскую академию*. Сам государь очень часто посещал все новые, основанные им заведения. Обычно совершал он эти посещения верхом на прекрасной лошади: верховая езда была его страстью. И эту свою страсть он сумел обратить на пользу: видя, что государь любит прекрасных лошадей, все старались иметь их, и с тех пор появились у нас первые конные заводы и у многих появились хорошие лошади.

Царь Иоанн Алексеевич. Гравюра 1850 г.

Но вот чего терпеть не мог Федор, так это излишней роскоши в одежде и вообще во всем. Он даже издал на этот случай указ, в котором было запрещено носить дорогие платья, особенно Татарские, и приказано было носить наряд старинного Русского или Польского покроя, приличный северному климату и недорогой. Вскоре царь заметил, что, не имея возможности щеголять запрещенными платьями, Русские начали показывать свое богатство в упряжи. Государь и это пресек и издал новое повеление, где расписано было, кому как ездить: бояре, окольничие и думные люди могли ездить летом в каретах, а зимой в санях, на двух лошадях; в праздничные же дни на четырех, а на свадьбы и на шести лошадях. Но это могли делать только высшие бояре; всем же другим дворянам и чиновникам дозволялось ездить только на одной лошади: зимой — в санях, а летом — верхом.

Кроме всех этих полезных распоряжений внутри своего царства, Федор Алексеевич добился успеха и во взаимоотношениях с соседними государствами. Швеция и Польша не начинали с ним войны, а намерения Турецкого султана Мухаммеда IV, давно старавшегося настроить против царя жителей Малороссии, оказались неудачными, и Запорожские Казаки, покорившиеся ему на некоторое время, при Федоре Алексеевиче признали над собой власть Русского царя.

Исполняя с величайшей точностью царские обязанности, Федор точно так же исполнял и семейные: он был редкий сын, брат, супруг. Горестная вдова, царица Наталья Кирилловна, часто бывала тронута до слез той нежной привязанностью, которую он проявлял к ней и к ее сыну. Маленький Петр был его утешением: он любил его не только со всей нежностью брата, но восхищался его необыкновенными способностями, любовался его прекрасной наружностью, тревожился при его малейшей болезни гораздо больше, чем во время своих самых сильных собственных страданий — казалось, он боялся потерять надежду России! Этот страх тем более мучил его, что он не имел собственных детей и видел слабость телесных и душевных сил своего родного брата Иоанна.

Вот еще одно доказательство того, насколько добрым было сердце Федора Алексеевича: он не смотрел на то, что по родству Иоанн был ему ближе, чем Петр; он заботился только о пользе своего Отечества, и когда в царском семействе заходила речь о наследнике престола, Федор всегда говорил, что этим наследником будет его меньший брат Петр. Но прежде, чем дальновидный и великодушный государь успел составить письменный акт об этом, смерть отняла его в самом расцвете лет у любившей его России! Он скончался 27 апреля 1682 года на 21-м году. Нет нужды рассказывать о глубине горя всего царского дома: она была одинакова для всех его членов, потому что все одинаково сильно любили умного, кроткого, добродетельного Феодора, но неутешнее всех плакали две царицы: Марфа Матвеевна, его молодая супруга, и Наталья Кирилловна.

Первая лишилась в нем нежнейшего друга; последняя — оплакивала второго отца своего вновь осиротевшего сына!