Едва ли какой-нибудь государь был несчастнее Василия Иоанновича! Все его добрые намерения не имели успеха, все, что он думал сделать полезного для своих подданных, было не понято ими; все, чем он хотел улучшить их состояние, было дурно принято ими. Например, насмотревшись на ужасное тиранство времен Иоанна Грозного и Бориса Годунова, Шуйский хотел избавить от него Русских на будущее время и дал им новые права и преимущества.

Но что же? Он угодил этим только тем боярам, которые были властолюбивы и желали наслаждаться неограниченной свободой; все же прочие, привыкшие к самодержавной воле своих государей и, может быть, испытавшие, как опасна излишняя власть вельмож, были недовольны новыми постановлениями и говорили, что царь от страха к боярам дает им такую волю. И сам народ, имея в течение одного года четвертого государя, уже не чувствовал прежнего уважения к этому священному званию, и чтобы снова возвратить ему всю его важность и достоинство, нужен был государь смелый, решительный, одаренный необыкновенными способностями. Шуйский не имел их и отличался только чрезвычайной твердостью в перенесении своих несчастий. К тому же он был очень скуп, не любил веселостей, и два торжества, бывшие при нем — коронование и потом его свадьба с молодой княжной Марией Петровной Буйносовой-Ростовской — праздновались так тихо, так скучно, что нашлось много людей, которые пожалели о пышных и веселых пирах самозванца.

Однако все это не принесло бы много вреда Василию, если бы не было главной причины всех его несчастий, истреблявшей всякое доброе расположение к нему Русских. Эта причина заключалась в чрезмерной любви народа не только к самому Дмитрию, но даже к одному его имени! Целый год царствования обманщика, унижение, испытанное при нем, наконец, мощи святого младенца, перенесенные при Василии Иоанновиче из Углича в Москву и открыто поставленные в церкви Михаила Архангела, еще недостаточно убедили легковерных, и почти все они готовы были снова с радостью встретить первого пришельца, которому вздумалось бы назвать себя Дмитрием. Успех же Отрепьева не мог не внушить и другим злодеям желания подражать его дерзости. Итак, новые самозванцы стали являться в самом начале царствования Шуйского. Опаснейший из всех их был тот, которого опять прислали нам Поляки. Эти наши непримиримые враги, мстя Шуйскому за своих соотечественников, убитых в Москве вместе с Отрепьевым, поклялись во что бы то ни стало отнять у него престол. Прежде всего они старались сделать Василия ненавистным народу: увеличивали все его недостатки, представляли в дурном свете все его хорошие качества, говорили даже, что он не может называться законным государем, потому что выбран одной Москвой, а не всеми Русскими областями. (Василий Шуйский был избран через два дня после мятежа в Москве. Узнав о его избрании, все другие области охотно последовали примеру Москвы и присягнули ему как законному государю.) Вместе с этим они распространили слух о том, что во время мятежа в Москве был убит не Дмитрий, а один из придворных, походивший лицом на него; сам же он успел уехать и скрывается теперь в Польше, у своей тещи, в Самборском замке. Люди легкомысленные, всему верившие, ветреники, полюбившие беспрестанные перемены в правлении, злодеи, надеявшиеся пользоваться такими переменами, с жадностью слушали эти рассказы; нашлись даже дерзкие смельчаки, которые начали набирать войско и с ним покорять города именем царя Дмитрия.

Царь Василий Шуйский. Титулярник 1672 г.

В числе таких особенно отличился князь Григорий Шаховский. Он в короткое время возмутил всю землю Северскую и Рязанскую и составил войско из жителей изменивших городов, из стрельцов, Казаков, боярских детей и даже крестьян, толпами приходивших под знамена своего любимца Дмитрия. Подивитесь такому усердию, милые читатели, тем более, что еще никто не видел этого нового самозванца и что одно имя его в течение года покоряло города и целые области. Полякам трудно было найти человека, который согласился бы играть эту опасную роль, и не раньше, чем через год нашелся такой: одни историки называют этого второго обманщика Матвеем Веревкиным, бродягой и сыном какого-то священника; другие — Жидом. С восторгом приняли его во всей южной России. Атаман Днепровских Казаков Заруцкий и начальник Поляков пан Ряжинский — друзья первого самозванца, знавшие наверное, что он был убит, не стыдились служить и второму, как истинному царевичу. Они оба доставляли ему каждый день новых воинов: к Заруцкому приходили Казаки; к Ряжинскому — богатые паны со своими отрядами. С такими усердными помощниками, с доверчивой любовью Русских к имени Дмитрия и второй самозванец так же легко побеждал, как и первый, и в июне 1608 года был уже в двенадцати верстах от Москвы, в селе Тушино.

Царское кадило

Наше бедное Отечество находилось в это время в самом жалком положении. Верными царю оставались только отдаленная Сибирь и города: Казань, Саратов, Нижний, Коломна, Новгород, Переяславль-Рязанский. Все же прочее принадлежало мятежникам. Село Тушино стало их столицей. Видя, что Москва не покоряется так скоро, как можно было ожидать этого, судя по другим городам, Лжедмитрий, или, как наши предки называли его, Тушинский вор, укрепил свою столицу валом с глубокими рвами, украсил новыми строениями, обогатил грабежом. Каждый день в Тушине походил на праздник: разного рода веселье и более всего вино и мед манили туда изменников, которых вскоре уже насчитывалось там вместе с Поляками более ста тысяч человек. Все они нетерпеливо желали доказать усердие своему царику (так называли Тушинского вора) и готовы были с радостью умереть за него. Это усердие еще более увеличилось с тех пор, как гордая и бессовестная Марина, отпущенная по просьбе Польского короля в свое Отечество, согласилась на приглашение Тушинского злодея и, забыв Польшу, приехала к нему. Он встретил ее торжественно, как Русскую царицу; она же притворилась так искусно, что все, кто еще несколько сомневался в том, что Тушинский царь был истинный Дмитрий, должны были удостовериться, смотря на его свидание с женой.

Оборона обители святого Сергия от поляков.

С того времени дела его пошли еще успешнее; в одном только случае он не мог успеть никоим образом: верная Москва не сдавалась. Чтобы стеснить ее до последней крайности, он снарядил отряд 30 000 войска под командованием двух Польских панов — Сапеги и Лисовского — взять Троицкую Лавру святого Сергия. Это священное место было всегда прибежищем для наших предков в дни их бедствий, но никогда оно не было так спасительно для них, как в это ужасное время! Лавра соединяла Москву с севером и востоком России: мимо нее лежала дорога в Новгород, Вологду, Пермь, Сибирь, в области: Владимирскую, Нижегородскую и Казанскую. Стало быть, она защищала эти земли от нашествия самозванца; она предостерегала их от позора изменить Отечеству и законному государю. Чувствуя важность такого священного дела, все монахи решились лучше умереть, чем уступить Полякам и Русским изменникам, и сделались совершенными воинами: надели на свои рясы оружие, призывали к себе верных защитников Отечества и вместе с ними сражались так храбро, что, несмотря на свою малочисленность, несмотря на болезни и голод, продолжавшийся у них всю зиму, монастырь уже более года выдерживал жестокую осаду и как будто упрекал в слабости Москву, которая, имея гораздо больше войска и жителей, чем было их в Тушине, не могла решиться прогнать от своих стен дерзкого самозванца и спокойно смотрела, как и остальные города, до сих пор верные Василию Иоанновичу, мало-помалу начали оставлять его и покоряться Дмитрию; как самые ужасные злодейства происходили во всех их городах и селениях; как Русские, изменяя Богу и своей присяге, унижаясь перед недостойными Поляками, казалось, уже потеряли и Отечество, и свою веру.

Русский воин в медной шапке

Невозможно описать, милые читатели, тогдашнего состояния наших предков! Я представлю вам, как говорит о том один из умных и добродетельных людей, живших в то время и собственными глазами видевших все происшествия, — келарь Троице-Сергиевого монастыря Авраамий Палицын: «Россию терзали свои более, чем чужие: проводниками, наставниками и хранителями Поляков были наши изменники. Поляки только смотрели и смеялись над безумным междоусобием. В лесах, в непроходимых болотах Русские указывали им дорогу, берегли их в опасности, умирали за тех, кто обходился с ними, как с рабами. Не было милосердия: всех твердых в добродетели предавали жестокой смерти, бросали с крутых берегов в глубину рек, расстреливали из луков; грудных младенцев вырывали из рук матерей и разбивали о камни. Гибли Отечество и церковь; храмы истинного Бога разорялись, как храмы идолов во времена Владимира. Люди уступали свои жилища зверям; медведи и волки, оставив леса, ходили в пустых городах и селениях. Могилы возвышались, как горы. Граждане и земледельцы жили в лесах или в болотах и только ночью выходили из них обсушиться. Не луной, а пожарами освещались ночи: грабители жгли все, что не могли взять с собой; они хотели видеть Россию необитаемой пустыней».

Вот как ужасно было состояние нашего Отечества в царствование Василия Иоанновича! Несчастный государь, несмотря на всю свою твердость, начал отчаиваться; но Бог, вероятно, умилостивленный усердными молитвами добрых защитников Сергиевой лавры, послал избавителя и им, и всем верным Русским.

Русский воин в медной шапке