Дня через два, поднимаясь по лестнице в нашу
квартиру, я заметил впереди себя мальчика, недавно поселившегося со
своим родственником в квартире над нами. Они жили обособленно, ни с кем
не заводя знакомств, и мне ни разу до сих пор не пришлось ни словом
перекинуться с мальчиком-соседом. Я не имел случая даже разглядеть
хорошенько его лицо.
Мальчик не спеша шел по лестнице, неся в одной руке
жестянку с керосином, в другой — корзину с овощами. Заслышав позади
себя шаги, он обернулся в мою сторону и… меня так и пригвоздило к месту
от изумления.
Феликс!
Так вот почему лицо мальчика на сцене показалось мне знакомым!
Молча разглядывал я его, не зная, как начать разговор, а придя в себя, стал беспорядочно сыпать слова:
— Приходи ко мне! Покажу коллекцию бабочек… дневных
и ночных… с куколками… Есть электрическая машина… сам сделал… из
бутылки… Вот такие искры… Приходи, увидишь…
— А лодочки стругать умеешь? С парусом? — спросил он.
— Лодочек нет. Тритоны в банке… Марки есть, целый альбом. Разные редкости: Борнео, Исландия…
Я и не думал, что так метко попаду в цель этой
коллекцией марок. Феликс оказался страстным собирателем их. Глаза его
загорелись, и он спустился на несколько ступеней поближе ко мне.
— У тебя есть марки? Много? — Он подошел ко мне вплотную.
— О, самые редкие: Никарагуа, Аргентина,
Трансвааль, старинные финские… Приходи! Приходи сегодня же. Мы живем
здесь, в этой вот квартире. Дернуть звонок. У меня своя комната. На
завтра уроков почти не задано…
Так состоялось наше первое знакомство. Феликс
пришел на другой день под вечер. Я тотчас же повел его в свою комнату и
стал показывать достопримечательности: коллекцию из шестидесяти бабочек с
куколками, которую я собирал два лета; самодельную электрическую машину
из пивной бутылки — предмет моей гордости и изумления товарищей;
четырех тритонов в стеклянной банке, пойманных этим летом; пушистого
кота Серко, подававшего лапу, как собака; наконец альбом марок, какого
не было ни у кого в классе. Феликса интересовали только марки. В его
коллекции не имелось и десятой доли того, что он нашел у меня. Он
объяснил мне, почему ему так трудно собирать марки. Покупать в магазинах
— дядя денег не дает (фокусник приходился ему дядей; Феликс был круглый
сирота). Обмениваться не с кем: нет знакомых. Письма почти ни от кого
не приходят: ведь они не живут, как все люди, на одном месте, а
беспрестанно переезжают из города в город, не имея постоянного адреса.
— А почему у тебя знакомых нет? — спросил его я. — Как им быть? Только познакомишься с кем-нибудь,
как уже в новый город едем — и знакомство прекращается. Дважды в один
город приезжаем редко. Да и не любит дядя, чтобы я заводил знакомства. Я
к тебе украдкой пришел: дядя не знает, его дома нет.
— Почему же не хочет дядя, чтобы у тебя знакомства были?
— Боится, чтобы я кому-нибудь не открыл секрета.
— Какого секрета?
— Да фокусов. Никто на представление ходить не станет. Что за интерес?
— Так это, значит, были фокусы?
Феликс молчал.
— Скажи, это фокусы были, что вы показывали с дядей? Да? Фокусы все-таки? — дознавался я.
Но не так-то легко было заставить Феликса говорить об этом. Он не поворачивал головы в мою сторону и молча перелистывал альбом.
— А есть у тебя Аравия? — спросил он, наконец, разглядывая альбом марок и словно не слыхав моих настойчивых вопросов.
Я понял, что добиваться от него ответа бесполезно, и занялся показыванием моих редкостей.
В тот вечер я не узнал от Феликса ничего такого, что объяснило бы мне загадку «чуда нашего века». |