В конце лета 1923 года жители поселка Имандра на Мурманской железной дороге обратили внимание на крупного мужчину во главе отряда оборванцев. Видавший виды рюкзак, сумка, котелок и чайник, борода, потертая одежда, стоптанные ботинки, палка в руках. Настоящий бродяга, если бы не геологический молоток.
Таким вышел Александр Евгеньевич Ферсман «к цивилизованным людям» после очередной экспедиции.
Началось все в феврале 1920 года. Красная армия освободила Кольский полуостров. Три месяца спустя по железной дороге Петрозаводск – Мурманск, пересекающей пустынные Кольские тундры, ехала государственная комиссия. В нее входили академики А.П. Карпинский и А.Е. Ферсман. Надо было решить будущую судьбу этого края и железной дороги, которая строилась для перевозки военных грузов, поступавших от союзников в Мурманский незамерзающий порт. Окончание мировой войны превратило эту стратегическую артерию в подобие бесполезной слепой кишки.
Во время долгой остановки на станции Имандра геологи совершили небольшой маршрут на гору Маннепахке. «В некоторых случаях, – писал Ферсман, – я не мог назвать ни одного из минеральных тел, которые образовали кристаллы разных цветов и разной величины». А ведь ученый был авторитетным минералогом!
Через три месяца Ферсман вновь был в Кольской тундре – теперь во главе геологической экспедиции. В ней было несколько молодых геологов и рабочих. Организовывалась она спешно. Материальное обеспечение было скудное, специальное снаряжение отсутствовало. Обувь после первых же маршрутов пришла в негодность. Приходилось ноги обматывать мешками. Жили впроголодь. Варили гречневую кашу в ведре, сдабривая ее грибами или черникой. Двигались по оленьим тропам, иногда – без карт. Днем донимали комары и мошка, ночью нередко были морозы. Реки, ручьи, болота, постоянная сырость. Отсутствовали даже палатки…
Превозмогая трудности, геологи шли по заполярным тундрам и го рам, составляя геологические карты и топографические планы, изучая минералы, отбирая образцы для последующих лабораторных анализов.
В сентябре начались морозы. Экспедиция вернулась в Петроград. За два месяца они открыли несколько рудопроявлений. Было доказано, что в недрах Кольской земли таятся минеральные богатства, доселе не известные людям. По свидетельствам участников экспедиции, вся ее работа держалась только на энтузиазме Ферсмана, его одержимости поисками минеральных богатств, изучением природы, его героической самоотверженности.
«Хибины – это горы, более километра высотой… Здесь грозная природа с дикими ущельями и обрывами сотни метров высотою; здесь и яркое полуночное солнце, несколько месяцев подряд освещающее своими длинными лучами снежные поля высоких нагорий. Здесь в темную осеннюю ночь волшебное северное сияние фиолетовокрасными завесами озаряет полярный ландшафт лесов, озер и гор. Здесь, наконец, для минералога целый мир научных задач, заманчивость неразгаданных загадок далекого геологического прошлого великого северного гранитного щита.
В серой, однообразной природе, среди скал с серыми лишаями и мхами – целая гамма редчайших минералов: кроваво-красные или вишневые камни, ярко-зеленые эгирины, фиолетовые плавиковые шпаты, темно-красные, как запекшаяся кровь, нептуниты, золотистые сфены… И не описать той пестрой картины красок, которою одарила природа этот уголок земли».
Так писал Ферсман. Это рассказ активного участника восстановления народного хозяйства России. Он верил в светлое будущее, видел свое счастье в том, чтобы приносить пользу стране. Описания Ферсмана имели, помимо всего проче го, практическую цель:
«Мне хотелось бы этими картинами привлечь в прекрасные горы нашего Севера, туда – за Полярный круг, к вершинам Хибинских массивов Кольского полуострова. Мне хотелось бы зажечь огнем скитания и бродяжничества, порывом научных исканий нашу молодежь, борющуюся за знание.
Там, в суровой природе, пусть закалится в борьбе с ее невзгодами наше молодое поколение, и пусть там, в намеченных нами горных станциях, зажгутся новые центры исследовательской мысли».
Геологические исследования на Кольском полуострове продолжались несколько лет. Первые же маршруты дали обнадеживающие результаты. Однако месторождения, пригодные для промышленной разработки, открыть было совсем не просто. В 1921 году удалось найти первые кусочки апатита – руды на фосфор.
После первых трех лет полевых исследований, сбора материалов Ферсман приступил к теоретическим обобщениям. Он выяснял закономерности формирования горных массивов и предполагаемых месторождений полезных ископаемых.
Ферсман, склонный с иронией вспоминать о перенесенных испытаниях и не преувеличивавший их (напротив, преуменьшавший), писал об этой экспедиции: «Несколько раз наша публика тонула, но у нас были введены необычайные строгости. Тонуть запрещалось, также как запрещалось спать на отдыхе. Времени мало – работы много, тем более что приходилось носить продовольствие и снаряжение, а главное камни… Люди утомлялись настолько, что во время пятиминутного отдыха моментально засыпали, их приходилось долго будить. Потом мы ввели пение, и только благодаря этому перестали засыпать в то время, когда надо было сушить вещи».
И вот высшая – и единственная! – награда геологам за самоотверженные поиски: в 1923 году на горе Расвум-Корр в осыпях были найдены многочисленные обломки пород с апатитом. Вскоре открыли крупное месторождение этого минерала. А затем еще одно. Победа!
Однако заполярная эпопея, как выяснилось вскоре, была еще далека от завершения. Чтобы скопление определенных минералов или горных пород можно было считать месторождением полезных ископаемых, требуется комплекс благоприятных условий: доступность для разработки, достаточные запасы, хорошее качество сырья.
Последнее требование предполагает не только высокое содержание и чистоту природного продукта, но и возможность его обработать экономично и до необходимой кондиции. Вот почему полезное ископаемое важно и открыть и в некоторых случаях «сделать» (выражение Ферсмана), разработав технологию его добычи и переработки.
Хотя экспедиция под руководством Ферсмана открыла в Хибинах богатые залежи апатита, отсутствовала технология извлечения фосфора из руды, подобной хибинской. И не потому, что руда была бедной. Напротив, содержание в ней фосфора было рекордным. Во всем мире фосфор добывали из значительно более бедных руд – фосфоритов.
Ситуация складывалась парадоксальная. Есть богатая руда, есть огромная по объему залежь, годная частично для открытой, дешевой разработки, близка железная дорога. А месторождения руды на фосфор нет!
Дело в том, что спутником апатита в Хибинах оказался нефелин. Сам по себе этот минерал полезен; из него добывают алюминий, его используют в стекольной и фарфоровой промышленности. Но тут – парадокс! – он стал вредной примесью. Апатит обогащают серной кислотой. Но если обрабатывать апатит и нефелин совместно, то кислота вступает в реакцию сначала с нефелином, разлагая его. Ее потери резко возрастают, и стоимость фосфорного концентрата становится слишком высокой. Игра не стоит свеч!
«С 1926 по 1930 год, – считал Ферсман, – второй период, который можно назвать периодом борьбы за апатитовую проблему, борьбы с косностью официальных геологических учреждений, борьбы с недоверием даже в недрах самих научных учреждений, борьбы с недоверием хозяйственников из ВСНХ, борьбы за предоставление кредитов, для усиления работ».
Геолог, академик, выполнивший свою работу, открывший залежи ценной руды, стал заниматься, в сущности, не своим делом – разработкой и внедрением новой технологии для переработки минерального сырья. Он преодолевал сопротивление чиновников, которым по должности положено было внедрять новую технологию, укреплять промышленность и снабжать фосфорными удобрениями сельское хозяйство.
В конце концов, Ферсман и тут добился успеха. Была создана технология обогащения этого сырья. Более того, в Мончетундре открыли огромные залежи медно-никелевых руд, магнетита, железистых кварцитов, слюды.
Конечно же, это не было результатом подвига великого одиночки. То было время невиданного в истории энтузиазма советского народа, твердой веры в коммунистические идеалы, стремления построить свой светлый мир трудящихся.
