 Иван Балакирев, шут Петра
I, был сыном бедного дворянина. В отличие от многих представителей его
профессии, он не рядился в потешные наряды и даже не притворялся дураком.
Сначала он по протекции камергера Монса стал камер-лакеем императрицы Екатерины
I. Выведывал придворные сплетни и новости, сообщал ей. Царю он нравился за
остроумие. По той же причине случалось Балакиреву опасаться за свою
неприкосновенность.
Как-то решил царь узнать у
шута, что говорят в народе о строительстве новой столицы — Санкт-Петербурга. И
услышал:
— Царь-государь, народ
говорит: с одной стороны море, с другой — горе, с третьей мох, с четвёртой —
ох!
Говорят, разгневанный
Пётр, схватив свою трость, стал охаживать шута, приговаривая: «Вот тебе море,
вот тебе горе, вот тебе мох, а вот ещё и ох!»
Было так или не было, а в
народе действительно так говорили. А то и добавляли, что воздвигают город на
крестьянских костях.
В другой раз, вроде бы,
Пётр поинтересовался:
— А правду ли говорят при
дворе, что ты дурак?
— Слухам не верь, Пётр
Алексеевич. Всякое говорят. Они и тебя называют умным, но кто же этому поверит.
Рассердился царь. Бить
наглеца не стал, а приказал:
— Вон с глаз моих и с
земли русской!
Пришлось Балакиреву спешно
покинуть столицу. Пересёк он шведскую границу. За малую плату пограничная
стража позволила ему насыпать мешок местной земли и удостоверила, что она —
шведская. На этом мешке и вернулся Балакирев в Санкт-Петербург.
Стал он разъезжать таким
образом по городу, пока его не встретил Пётр.
— Ну, теперь пеняй на
себя, коли ослушался моего приказа, — сказал император.
— Не извольте гневаться,
ваше величество! — отвечал шут. — Я на шведской земле нахожусь. — И указал на
мешок.
Другая байка. Пётр I
поручил Меншикову какое-то дело. А тот, не желая им заниматься, стал возражать.
Решение отложили на следующий день. И когда Меншиков снова начал спорить с
царём, появился Балакирев. В одной руке он держал курицу, в другой решето с
яйцами.
— Прости, царь-государь,
послушай челобитную от сей важной птицы…
Он произнёс жалобу курицы
на яйца, которые поучают её. А потому за оное ослушание она просит государя
сделать из них добрую яичницу.
— Справедлива ли жалоба? —
улыбаясь, спросил Пётр присутствующих.
Все со смехом ответили
утвердительно, прекрасно поняв намёк, лишь Меншиков насупился. Ему-то и поручил
царь приготовить яичницу.
Говорят, что после войны с
Персией, в которой участвовал Балакирев, Меншиков при других вельможах спросил
его:
— Ты, дурак, в Персии
побывал, а какой у персиян язык, не знаешь.
— А вот и знаю, — ответил
Балакирев.
— Ну, и какой же?
— А вот такой, как у тебя
и у меня, — и шут показал ему язык.
Когда на обеде у князя
Меншикова гости хвалили обилие и достоинства подаваемых вин, Балакирев
отозвался:
— У Данилыча всегда
найдётся много вин, чтобы невинным быть.
…Однажды Балакирев упал в
ноги царю:
— Воля твоя, Алексеич,
хватит мне быть шутом. Перемени мне это звание на другое.
— Да какое же? Дурака?
Чай, хуже будет.
— Назови меня царём мух,
да выдай такой указ.
Пётр исполнил его просьбу.
И вот на застолье, где присутствовали знатные господа, Балакирев, с важным
видом гулявший по зале с хлопушкой, колотя мух, подкрался к заведующему
дворцовым хозяйством, отменному казнокраду, и хлопнул его по лысине.
— Ты что делаешь? —
вскричал Пётр.
— Не извольте
беспокоиться, ваше величество, — отвечал царь мух. — Одна из моих подданных
крала твои царские запасы, вот я её и наказал.
Придворный, обиженный
шуткой Балакирева, как-то сказал ему:
— Тебе люди, как скоту
какому-нибудь, дивятся.
— Неправда, — ответил он.
— Даже подобные тебе скоты удивляются мне как человеку.
О шуте Балакиреве немало
сохранилось анекдотов. Трудно сказать, насколько они правдивы. Известно только,
что в 1724 году он был арестован вместе с Монсом за «разные плутовства», бит
батогами и сослан. Вернули его ко двору при императрице Анне Иоанновне,
любившей шутовство.
…Фаворит императрицы Бирон
ввёл новые налоги, вызвавшие ропот в народе. В правительстве стали обсуждать
вопрос, не применить ли к недовольным телесные наказания. Балакирев возразил:
— Нельзя на это гневаться.
Надобно же и народу иметь какое-то утешение за свои деньги.
| 
