Михаил Михайлович
Долгоруков (1790–1841), дальний потомок князя Московского, наглядно
демонстрировал вырождение знатных родов и прославился как отменный самодур.
А.И. Герцен писал: «Князь
Долгоруков принадлежал к аристократическим повесам в дурном роде, которые уже
редко встречаются в наше время. Он делал всякие проказы в Петербурге, проказы в
Москве, проказы в Париже. На это тратилась его жизнь. Это был… избалованный,
дерзкий,
Пермь, куда был отправлен за свои проделки М.М. Долгоруков.
Фото С.М. Прокудина‑Горского, 1910 г. отвратительный забавник, барин и шут вместе. Когда его проделки
перешли все границы, ему велели отправиться на житьё в Пермь».
Местное «высшее общество»
было обрадовано прибытием из столицы столь важной персоны. Приехал он на двух
каретах: в одной сам с собакой Гарди, в другой повар с попугаями. Он устраивал
роскошные приёмы, был хлебосолен, хотя порой позволял себе сумасбродные
выходки. Появилась у него и премилая любовница из местных барышень. Однако она
имела неосторожность из ревности наведать его утром без предупреждения и
застала его в постели с горничной.
На гневные упрёки
обманутой любовницы он встал, накинул на плечи халат и снял со стены арапник.
Поняв его намерения, она бросилась бежать, он — за ней. Сцена завершилась на
улице при свидетелях. Нагнав её, он хлестнул несколько раз свою обидчицу и,
успокоившись, вернулся домой.
«Подобные милые шутки, —
писал Герцен, — навлекли на него гонение пермских друзей, и начальство решилось
сорокалетнего шалуна отослать в Верхотурье. Он дал накануне отъезда богатый
обед, и чиновники, несмотря на разлад, всё-таки приехали: Долгорукий обещал их
накормить каким-то неслыханным пирогом.
Пирог был действительно
превосходен и исчезал с невероятной быстротой. Когда остались одни корки,
Долгорукий патетически обратился к гостям и сказал:
— Не будет же сказано, что
я, расставаясь с вами, что-нибудь пожалел. Я велел вчера убить моего дорогого
Гарди для пирога.
Чиновники с ужасом
взглянули друг на друга и искали глазами знакомую всем датскую собаку: её не
было. Князь догадался и велел слуге принести бренные остатки Гарди, его шкуру;
внутренность была в пермских желудках».
После столь отменной шутки
Долгорукий весело и торжественно отбыл в Верхотурье, отрядив специальную
повозку курятнику. Делая остановки на почтовых станциях, он собирал приходные
книги, перепутывал их, подправив даты отъезда и приезда, после чего возвратил,
приведя в замешательство всё почтовое ведомство.
Подобные шутейства
демонстрируют не столько барские причуды, сколько наглость самодура, уверенного
в своей безнаказанности по причине своего привилегированного положения и
возможности откупиться от «слуг закона». Причуды такого рода сошли на нет после
отмены крепостного права и общей либерализации российского общества. А во
времена Фёдора Толстого или упомянутого Долгорукова была возможность проявлять
свои дурные наклонности.
На них не оказывало
благотворного влияния учение Иисуса Христа. Это лишний раз доказывает важность
не формальной принадлежности к той или иной религии, а внутреннего убеждения,
веры в высокие идеалы и следование им по мере собственных сил. Даже в том
случае, когда самодур проявлял необычайную набожность, она выглядела не столько
подлинной верой, сколько суеверием, формальным исполнением обрядов. |