 Савва Тимофеевич Морозов
(1862–1905) по характеру, интеллекту и образу жизни не был похож на Н.А.
Бугрова. Тем более показательно их сходство в понимании непрочности царской
России и не только неизбежности революции, но и о её пользе для страны и
народа.
В отличие от Бугрова,
который основывался на личных впечатлениях, здравом рассудке и главным образом
на интуиции, Морозов был рационален, образован, читал Карла Маркса и ценил его
учение за «волевое (деятельное — Р.Б.) и организационное основание».
Максим Горький воспроизвёл свой разговор с Саввой Тимофеевичем о будущем
перевороте в России. Морозов говорил:
— Наверное, будет так,
что, когда у нас вспыхнет революция, она застанет всех неподготовленными к ней
и примет характер анархии. А буржуазия не найдёт в себе сил для сопротивления,
и её сметут, как мусор… Не вижу оснований думать иначе, я знаю свою среду.
— Вы считаете революцию
неизбежной?
— Конечно! Только таким
путём и достижима европеизация России, пробуждение её сил. Необходимо всей
стране перешагнуть из будничных драм к трагедии. Это сделает нас другими
людьми.
По мнению Саввы Морозова,
«богатый русский — глупее, чем вообще богатый человек», потому что ослеплён
богатством своей страны, сырьём и рабочими руками, а также надеется на тупость
крестьян и неорганизованность рабочих. Можно лишь удивиться прозорливости
промышленника-миллионера, предугадавшего анархический характер революций 1917
года. В феврале-марте царь и его брат в результате стихийных выступлений масс
«добровольно-принудительно» отказались от престола. Ленин был тогда в
Швейцарии, известие о революции стало для него неожиданностью. Буржуазия, взяв
власть, не смогла её удержать и остановить анархию.
Савва Морозов был
незаурядным мыслителем. Он умел не только увеличивать свой капитал, на что, по
его словам, у нас способен и глупый человек («легко в России богатеть, а жить —
трудно», — говорил он). Подобно Бугрову, он был заложником своего дела, своего
состояния. Но для него Родина и русский народ оставались высшей ценностью.
Морозов был уверен, что
только революция «может освободить личность из тяжёлой позиции между властью и
народом, между капиталом и трудом»:
— Я не Дон-Кихот и,
конечно, не способен заниматься пропагандой социализма у себя на фабрике, но я
понимаю, что только социалистически организованный рабочий может противостоять
анархизму крестьянства.
Умелый предприниматель,
богатый собственник Савва Тимофеевич не скупился на материальную помощь
социал-демократам, революционерам, а то и конкретно большевикам вопреки личной
своей выгоде или интересам своего сословия, «эксплуататорского класса». У него
был государственный ум и стремление принести пользу Родине. На своей фабрике он
учредил стипендии для наиболее способных рабочих, а двух отправил учиться за
границей.
«Личные его потребности, —
писал Горький, — были весьма скромные, можно даже сказать, что по отношению к
себе он был скуп, дома ходил в стоптанных туфлях, на улице я видел его в
заплатанных ботинках».
Возможно, в такой
скромности была некоторая нарочитость, желание показать, что не ради личного
обогащения, не ради комфорта и роскоши он живёт и работает. «Миллионов лично у
Саввы не было, — полагал Горький, — его годовой доход — по его словам — не
достигал ста тысяч. Он давал на издание „Искры", кажется, двадцать четыре
тысячи в год. Вообще же он был щедр, много давал денег… на устройство побегов
из ссылки, на литературу для местных организаций и в помощь разным лицам,
причастным к партийной работе социал-демократов, большевиков».
Не раз Морозов рисковал
попасть под суд (он прятал революционера Николая Баумана в своём имении
«Горки», перевозил нелегальную литературу). Он был убеждён, что России, чтобы
догнать развитые страны, нужна не парламентская буржуазная республика, а
революция. По его мнению, в мире творчески работают три силы: наука, техника,
труд. А в России техника отсталая, наука под сомнением в её пользе, а труд
поставлен в каторжные условия.
Кровавые события 9 января
1905 года произвели на Савву Морозова гнетущее впечатление. Он видел, как с
ведома царя солдаты стреляли в толпу мирных демонстрантов, где были женщины и
дети, где многие несли иконы и портреты Николая II. Драгуны рубили шашками безоружных
людей.
— Царь — болван, — говорил
Морозов… — Стоило ему сегодня выйти на балкон и сказать толпе несколько
ласковых слов, дать ей два-три обещания, — исполнить их необязательно, — и эти
люди снова пропели ему «Боже, царя храни»… Это затянуло бы агонию монархии на
некоторое время… Революция обеспечена! Годы пропаганды не дали бы того, что
достигнуто в один день… Позволив убивать себя сегодня, люди приобрели право
убивать завтра. Они, конечно, воспользуются этим правом. Я не знаю, когда жизнь
перестанут строить на крови, но в наших условиях гуманность — ложь! Чепуха…
Дело Романовых и монархии — дохлое дело! Дохлое…
Савва Морозов боялся сойти
с ума. У него бывали приступы меланхолии, а то и тревоги. Уехав в заграничный
санаторий, он у себя в номере, лёжа в постели, выстрелил себе в сердце. (Не
исключено, на мой взгляд, убийство по мотивам политическим или финансовым.)
Как меценат Морозов с
особенной любовью и энтузиазмом помогал становлению и подъёму Московского
Художественного общедоступного театра. В письме А.П. Чехову Максим Горький
признался: «Когда я вижу Морозова за кулисами театра в пыли и в трепете за
успех пьесы, — я ему готов простить все его фабрики, — в чём он, впрочем, не
нуждается, — я его люблю, ибо он — бескорыстно любит искусство, что я почти
осязаю в его мужицкой, купеческой, стяжательной душе».
Странным «стяжателем» был
Савва. Когда Горький, ещё едва с ним знакомый, попросил у него ситцу на тысячу
детей нижегородских окраин, купец и промышленник отозвался охотно, уточнив:
— Четыре тысячи аршин —
довольно? А — сластей надо? Можно и сласти дать!
Нет, стяжатель так не
поступает. И уже никогда, разве что под угрозой смерти, не даст он денег на
социальный переворот, который сметёт его самого как богатея и весь его класс.
Не знаю, были ли в других странах меценаты, подобные русским Бугрову и
Морозову, помогавшим революционерам, социал-демократам, большевикам.
А пермский владелец
пароходов Николай Васильевич Мешков снабжал деньгами партию
социал-революционеров, эсеров, с их лозунгом «Земля — крестьянам!»
Эти богачи выглядели
«белыми воронами» в серо-чёрных стаях своих «коллег». Они были явными чудаками,
оригиналами только потому, что не утратили совести, здравого смысла и любви к
Родине и народу, для которых желали лучшей судьбы и процветания. А это могла
предоставить (и дала, в конце концов) только социальная и культурная революция. | 
