В 1914 году в столице Чили в Сантьяго проходил литературный конкурс. Лауреатом первой премии стала никому не известная учительница Люсила Годой. Три ее сонета под общим заглавием «Сонеты смерти» были прочитаны артистом на заключительном вечере со сцены в одном из роскошных залов Сантьяго. Существует легенда, что свои стихи должна была читать сама поэтесса, но у нее не оказалось подходящего платья, точнее, она была бедна и у нее всего было одно платье.
Сейчас уже не установить, насколько правдива легенда, но Люсила Годой, взявшая псевдоним Габриели Мистраль и ставшая впоследствии (в 1945 году) первым в Латинской Америке лауреатом Нобелевской премии по литературе, прожила трудную жизнь. У нее рано умер отец, и ей самой пришлось зарабатывать на кусок хлеба. Во многом себе отказывая, она получила образование — стала учительницей. Кроме постоянной бедности, Люсилу Годой поджидала еще глубокая личная трагедия: она полюбила человека, который при невыясненных обстоятельствах, как нынче говорят, покончил жизнь самоубийством — он повесился. Специалисты утверждают, что «именно этой трагедии была обязана своим рождением поэтесса Габриела Мистраль».
Тайна рождения поэта непостижима, как и многие другие тайны. В русской поэзии гибель возлюбленной Афанасия Фета тоже имела огромнейшее значение в его творческой судьбе, но вряд ли решающее. Фет был поэт от Бога. Другое дело, что эта гибель внесла в поэзию Фета трагическую ноту. Мистраль тоже всю жизнь помнила о трагедии, переживала ее своей поэзией. Она не изменила своей первой любви, замуж не выходила. Увидеть его снова И больше никогда — ни ночью, полной дрожанья звезд, ни на рассвете алом, ни вечером сгорающим, усталым? Ни на тропинке, ни в лесу, ни в поле, ни у ручья, когда он тихо, плещет и, как чешуйки, в лунном свете блещет? Ни под распущенной косою леса, где я звала его, где ожидала; ни в гроте, где мне эхо отвечало? О нет! Где б ни было, но встретить снова — в небесной заводи, в котле кипящих гроз, под кротким месяцем, в свинцовой мути слез! И вместе быть весною и зимою, чтоб руки были воздуха нежнее вокруг его залитой кровью шеи! (Перевод О. Савина)
Второй основной темой творчества Габриелы Мистраль стала тема материнства. У нее детей не было, но жажда ребенка и талант ее были таковы, что стихи Мистраль на эту тему стали известны во всем мире, международные женские организации приглашали ее в свои ряды. Узнав о смерти поэтессы, одна из деятельниц женского движения сказала: «Сегодня день траура у всех матерей». * * * Из «Поэмы матерей» Священный закон
Говорят, будто жизнь едва мерцала в моем теле, а мои вены излили кровь, как виноград в давильне; но я чувствую только облегчение в груди, как после глубокого вздоха.
— Кто я такая, — говорю я себе, — чтобы держать сына на своих коленях?
И сама себе отвечаю:
— Женщина, которая любила и чья любовь после первого поцелуя попросила вечности.
Земля смотрит на меня и на моего сына, которого я держу на руках. И благословляет меня, потому что я теперь плодоносна и священна, как пальмы и борозды. * * *
И было бы несправедливо, если бы мы в этом, хотя и коротком, рассказе обошли тему педагогическую. Все-таки Мистраль всю жизнь оставалась учительницей, даже когда уже не работала в школе. Она все время думала о том, как лучше учить детей, у нее были свои педагогические идеи. Она даже в прозе написала «Молитву учительницы». * * * Молитва учительницы
Господь! Ты, учивший нас, прости, что я учу; что ношу звание учителя, которое ты носил на земле.
Дай мне единственную любовь — к моей школе; пусть даже ожог красоты не сможет похитить у школы мою единственную привязанность.
Учитель, сделай мое усердие постоянным, а разочарование преходящим. Вырви из моей души нечистую жажду возмездия, которая все еще смущает меня, мелочное желание протеста, которое возникает во мне, когда меня ранят. Пусть не печалит меня непонимание и не огорчает забвение тех, кого я учила.
Дай мне стать матерью больше, чем сами матери, чтобы любить и защищать, как они, то, что не плоть от плоти моей. Дай мне превратить одну из моих девочек в мой совершенный стих и оставить в ее душе мою самую проникновенную мелодию на то время, когда мои губы уже не будут петь.
Покажи мне, что твое Евангелье возможно в мое время, чтобы я не отказывалась от ежедневной и ежечасной битвы за него.
Озари мою народную школу тем же сиянием, которое расцветало над хороводом твоих босых детей.
Сделай меня сильной, несмотря на мою женскую беспомощность, беспомощность бедной женщины; дай мне презирать всякую нечистую власть, всякое насилие, если только оно совершится не по твоей воле, озаряющей мою жизнь.
Друг, будь со мною! Поддержки меня! Часто, очень часто рядом со мной не будет никого, кроме тебя. Когда мое учение станет более чистым, а моя правда — более жгучей, меня покинут светские люди; но ты, ты узнал беспредельное одиночество и беззащитность, и ты прижмешь меня тогда к своему сердцу. Только в твоем взгляде я буду искать сладость одобрения.
Дай мне простоту и дай мне глубину; избавь мой ежедневный урок от сложности и пустоты.
Дай мне оторвать глаза от ран на собственной груди, когда я вхожу в школу по утрам. Садясь за свой рабочий стол, я отброшу мои мелкие материальные заботы, мои ничтожные ежечасные страдания.
Пусть рука моя будет легкой, когда я наказываю, и нежной, когда я ласкаю. Пусть мне будет больно, когда я наказываю, чтобы знать, что я делаю это любя.
Сделай так, чтобы мою кирпичную школу я превратила в школу духа. Пусть порыв моего энтузиазма, как пламя, согреет ее бедные классы, ее пустые коридоры. Пусть мое сердце будет лучшей колонной и моя добрая воля — более чистым золотом, чем колонны и золото богатых школ.
И, наконец, напоминай мне с бледного полотна Веласкеса, что упорно учить и любить на земле — это значит прийти к последнему дню с израненной грудью, пылающей от любви. * * *
Поэзии Мистраль присущи элементы пантеизма и анимизма, идущие от индейского восприятия мира. Но в то же время, как и вся Латинская Америка, она была католичкой — и ее отношения с Богом отразились в ее стихах. Правда, как поэт она довольно часто задает Богу «трудные» вопросы, а отношения с церковнослужителями у нее были вообще не очень простые. Когда она была в Италии, ее на аудиенцию пригласил папа римский. Рассказывают, что она воскликнула: «Зачем мне нужен этот синьор?» Папа спросил у нее: «Что я могу сделать для вас, дочь моя?» Мистраль попросила помочь индейцам, самой угнетенной расе Америки. Папа с удивлением ответил: «Разве в Америке есть еще индейцы?» Вернувшись с аудиенции, Мистраль сказала: «Я же говорила, что этот синьор мне не нужен!»
Переводчик и исследователь творчества Мистраль О. Савич пишет: «В ее стихах образы Библии, индейской и классической древности соседствуют с современными и новаторскими; слова, которые в словарях называются поэтическими или устаревшими, — со словами обиходными, разговорными, нарочито прозаическими. У нее есть собственный словарь, не совпадающий с академическими. Любому явлению жизни она способна взглянуть прямо в лицо и не боится назвать его. В совершенстве владея стихом, классическим и современным, легко находя рифмы и „опорные гласные", на которых так часто троятся созвучия в испанской поэтической речи, она обращается со словом совершенно свободно, никогда не жертвуя смыслом ради звонкости, мыслью ради размера, образом ради ритма, а ритмом ради фокуса. В ее стихах все зависит от того, что она хочет сказать, помимо ее воли он жить не может. А точный порядок рифм в сонете ее нисколько не занимает».
Приведем еще два стихотворения Мистраль: Молчащая любовь В словах прямых, на точность цифр похожих, Могла б я ненависть излить при встрече; Но я люблю, моя любовь не может Довериться людской туманной речи. Ты хочешь жалобу ее услышать, Но из таких глубин она исторгла Свой огненный поток, что он чуть дышит, Что он немеет, не дойдя до горла. Я — тот сосуд, что вровень с краем налит, Тебе ж кажусь фонтаном без движенья. Мое молчанье целый мир печалит, Оно страшней, чем смерти наступленье. (Перевод О. Савича) «Мыслитель» Родена На руку грубую склонившись головою, Мыслитель думает: червей добыча он; И сам он гол, как червь, лицом к лицу с судьбою; Он ненавидит смерть, был в красоту влюблен. Он был влюблен в любовь весною огневою, Но гибнет осенью от правды и тоски. На лбу стоит печать «Ты смертен», — и ночною Тревогой схваченный. Он в бронзе взят в тиски. От боли мускулы сжимаются все туже, Морщины вырезал и вел в гримасу ужас. Как лист осенний, весь он сжался, милосердья Не знает грозный зов… И вот ни сук горящий, Ни лев израненный не корчатся так в чаще, Как этот человек, чья мысль одна — о смерти. (Перевод О. Савича)
После смерти Габриелы Мистраль Пабло Неруда сказал: «В моей стране много поэтов, много поэтов есть и во всей Америке, но трудно поверить, что может когда-нибудь еще родиться у нас поэтесса такого огромного таланта и большой души».
В 1914 году в столице Чили в Сантьяго проходил литературный конкурс. Лауреатом первой премии стала никому не известная учительница Люсила Годой. Три ее сонета под общим заглавием «Сонеты смерти» были прочитаны артистом на заключительном вечере со сцены в одном из роскошных залов Сантьяго. Существует легенда, что свои стихи должна была читать сама поэтесса, но у нее не оказалось подходящего платья, точнее, она была бедна и у нее всего было одно платье.