Гай Валерий Катулл Веронский (ок. 87 — ок. 54 до н. э.)
Когда речь заходит о Катулле, то чаще всего вспоминают две знаменитые его строки: Ненавижу — люблю Да! Ненавижу и все же люблю. Как возможно, ты спросишь? Не объясню я. Но так чувствую, смертно томясь. (Перевод А. И. Пиотровского)
Катулл жил в I веке до н. э. Рим всего сто лет как стал великой державой. Все честолюбивые люди с окраин империи стремились в Рим. Катулл приехал в столицу из Вероны, жители которой еще не обладали правами римского гражданства. Отец Катулла был знатным и богатым и хотел, чтобы сын получил хорошее образование и присмотрел в Риме жену — тогда дети бы их были уже римскими гражданами и имели бы доступ к политической карьере, о чем тогда мечтали во всех знатных домах.
В Риме Катулл вел привольную жизнь, благо отец снабдил сына и деньгами, и связями, он был знаком со многими знатными людьми Рима, в том числе и с Цезарем.
Катулл сразу стал посетителем дома наместника Галлии — Метелла и даже стал любовником его жены Клодии, которую в стихах стал называть Лесбией.
Исследователи установили, что лучшие стихи о любви к Лесбии написаны Катуллом не в годы их отношений, а гораздо позже. На закате жизни Катулл как бы вспыхнул, вспомнив дни горячей любви — и переплавил этой вспышкой воспоминание в прекрасные стихи. (5) Будем, Лесбия, жить, пока живы, И любить, пока любит душа; Старых сплетников ропот брюзгливый Пусть не стоит для нас ни гроша. Солнце сядет чредой неизменной И вернется, как было, точь-в-точь; Нас, лишь свет наш померкнет мгновенный, Ждет одна непробудная ночь. Дай лобзаний мне тысячу сразу И к ним сотню и тысячу вновь, Сто еще, и к другому заказу Вновь настолько же губки готовь. И как тысяч накопится много, Счет собьем, чтоб забыть нам итог, Чтоб завистник не вычислил строго Всех лобзаний и сглазить не смог. (Перевод Ф. Е. Корша)
Самый крупный исследователь творчества Катулла у нас в стране академик М. Л. Гаспаров пишет: «Значение Катулла в римской поэзии в том, что он страстно любил свою Лесбию и с непосредственной искренностью изливал свой пыл в стихах. Оно в том, что Катулл первый задумался о своей любви и стал искать для ее выражения новых точных слов: стал писать не о женщине, которую он любит, а о любви как таковой. Поиск точных слов давался трудно. Нынешний поэт с легкостью бы написал „я тебя по-прежнему желаю, но уже не по-прежнему люблю", и это было бы понятно. Но в латинском языке слово „любить" означало именно „желать", и для понятия „любить" в нынешнем смысле слова нужно было искать других выражений… Это был тяжелый душевный труд, но результатом его было создание новой (для мужской поэзии) любви: не потребительской, а деятельной, не любви-болезни и любви-развлечения, а любви-внимания и любви-служения. Катулл начал, элегики завершили, а этот культ любви-служения перешел от римской „столичности" к „вежеству" средневековья, „светскости" нового времени и „культурности" наших дней. Он вошел в плоть и кровь европейской цивилизации».
Сведений о жизни Катулла осталось очень мало. Их больше выискивают в самих стихах. Некоторые исследователи считают, что роман с Лесбией-Клодией был вообще короткой интрижкой, а потом поэт уже довоображал сюжет. Возможно, такой псевдоним поэт дал возлюбленной в честь Сапфо.
Своим вдохновением прикоснулся к стихам Катулла и наш гений Александр Сергеевич Пушкин. Мальчику Пьяной горечью Фалерна Чашу мне наполни, мальчик: Так Постумия велела, Председательница оргий. Ты же прочь, речная влага, И струей, вину враждебной, Строгих постников довольствуй: Чистый нам любезен Бахус.
В основном Катулл пишет стихи любимым своим размером — одиннадцатисложником. В его стихах соседствуют архаизмы и словечки из модного разговорного языка, галльские провинциализмы и обороты, скопированные с греческого, тяжелая проза и новые слова, сочиненные самим Катуллом. Он стремится к изяществу, легкости и соразмерности.
К сожалению, Катулла издают редко, поэтому приведем еще несколько стихотворений поэта, чтобы читатели почувствовали поэтическую прелесть и неповторимость его лирики, даже в переводах. (83) При муже Лесбия честит меня и кроет. Болвану — в радость. Невдомек тебе, осел: Когда б забыла и оставила в покое Мое бы имя — исцелилась бы от зол. Она ж пока меня ругает, оскорбляет, Не только вспоминает обо мне — Нет, много хуже: речью ярость распаляя, Она еще горит в моем огне. (92) Лесбия вечно ругает меня, не смолчит никогда, Но умереть мне на месте, коль скоро не любит, мой друг. Как докажу? На примере своем: я кляну ее, да, Но, коли я не люблю ее, пусть я на месте умру! (107) Когда нечаянно исполнится желанье, Особо радостно бывает на душе. Так счастлив, Лесбия, и я: ко мне нежданно Ты возвращаешься, бесценная. Уже Ты возвращаешься сама, со мной ты снова. О день благословенный! Кто дерзнет Сказать, что он меня счастливей, право слово?! Кто жизнь мою мечтой не назовет?! (Переводы М. Сазонова) (70) Милая мне говорит: лишь твоею хочу быть женою, Даже Юпитер желать стал бы напрасно меня. Так говорит. Но что женщина в страсти любовнику шепчет, В воздухе и на воде быстротекущей пиши! (58) Если желаешь ты глаз моих свет подарить мне, мой Квинтий, Иль даже то, что милей света чудесного глаз, Не отнимай же того у меня, что намного дороже Глаз и всего, что милей света чудесного глаз! (104) Как, неужели ты веришь, чтоб мог я позорящим словом Ту оскорбить, что милей жизни и глаз для меня? Нет, не могу! Если б мог, не любил так проклято и страшно. Нам же с Тапцоном во всем чудится бог знает что!
Когда речь заходит о Катулле, то чаще всего вспоминают две знаменитые его строки: