Необычайна судьба одного из угличских колоколов, до 1591 года ничем не
выделявшегося. Но когда был убит царевич Дмитрий, колокол вдруг сам «неожиданно
заблаговестил». Правда, ученые, основываясь на исторических фактах, рассказывают
об этом по-другому.
Мария Нагая, мать царевича Дмитрия, и ее братья приказали церковным
служителям звонить в набат, разнося скорбную весть и созывая угличан для
расправы над предполагаемыми убийцами. Священник Константино-Еленинской церкви
Федот (по прозвищу Огурец) и сторож Максим Кузнецов стали как-то по-особенному
звонить в набатный колокол Спасской колокольни. Сбежавшиеся в кремль разъяренные
горожане по указанию Михаила Нагого убили обвиненных в смерти царевича Данилу
Битяговского, Никиту Калачова, Осипа Волохова (как представителей Бориса
Годунова в городе) и трех посадских людей.
За учиненный самосуд угличане вскоре были жестоко наказаны, понес
ответственность за звон и набатный колокол. По приказанию Бориса Годунова его
сбросили со звонницы, били плетьми, ему «отсекли» ухо, вырвали у него язык, а
потом сослали в Сибирь. В связи со смертью царевича Дмитрия колокол оказался
виновником гибели многих людей, и сосланные в сибирскую тундру жители Углича
должны были тащить опальный колокол волоком до Тобольска.
Князь Лобанов-Тобольский, тогдашний тобольский воевода, велел сначала
запереть колокол в приказной избе и сделать такую надпись: «Первоссыльный
неодушевленный с Углича». Потом колокол был повешен на колокольню церкви
Всемилостивого Спаса, а оттуда перемещен на Софийскую соборную колокольню.
В 1677 году (то есть на 84-м году «ссылки») во время случившегося большого
пожара колокол «расплавился, раздался без остатка», как сообщал об этом
«Сибирский летописец». Таким образом, с 29 мая 1677 года настоящий ссыльный
угличский колокол не существует, однако в память о прошлом (что ссыльный колокол
все же был в Тобольске) в XVIII веке отлили такой же по весу колокол, но
отличавшийся от первоначального по форме. И надпись на нем была сделана такая:
«Сей колокол, в который били в набат при убиении благоверного царевича Димитрия,
в 1693 году прислан из города Углич в Сибирь в ссылку во град Тобольск к церкви
Всемилостивого Спаса, что на торгу, и потом на Софийской колокольне был
часобитный, весу в нем 10 пудов 20 фунтов». Эта надпись на колоколе сохранилась
до наших дней.
В 1837 году по распоряжению епископа тобольского Афанасия колокол был снят с
Софийской колокольни и подвешен возле архиерейского дома при Крестовой
архиерейской церкви – под небольшим деревянным навесом. Перемещение это было
вызвано двумя обстоятельствами.
Во-первых, в 1837 году в Тобольске ожидали приезда наследника престола,
поэтому для более удобного обозрения этой исторической достопримечательности ее
и поместили рядом с архиерейской церковью. Кроме того, Крестовая церковь была
недавно перестроена и не имела своего колокола, вот на его место и встал
«угличский сосланный». В 1890 году колокол был куплен тобольским музеем и стал
музейным экспонатом.
А что случилось за это время в самом Угличе? Еще в 1606 году, когда со дня
убиения царевича Дмитрия прошло пятнадцать лет, колокол стал восприниматься
страстотерпцем, как и невинно убиенный царевич. Потом про него как будто бы
вообще забыли, но к 250-летию отправки колокола в ссылку угличане захотели
каким-нибудь внешним образом ознаменовать незаслуженность позора, которому почти
два с половиной века назад подвергся их город. И тогда 40 горожан подали просьбу
министру внутренних дел о возвращении колокола в родной город. Просьба была
доложена императору Николаю I, который ответил на нее следующим распоряжением:
«Удостоверясь предварительно в справедливости существования означенного колокола
в Тобольске, и по сношении с г. обер-прокурором Святейшего Синода просьбу сию
удовлетворить».
Святейший Синод после долгих сношений с Тобольском установил, что колокол не
тот, и в мае 1850 года вынес резолюцию: «Собранными сведениями не подтверждается
мысль, что сей колокол есть тот самый, которым было возвещено убиение св.
Царевича Дмитрия, и, вероятно, мысль сия уже поколеблена в понятиях самих
угличских жителей». На основании данной резолюции в возвращении ссыльного
колокола угличанам было отказано.
Однако инициаторы этого дела не успокоились, и один из них, В.
Серебренников, продолжал выискивать доказательства, что колокол – настоящий. Его
подлинность, по мнению В. Серебренникова, подтверждается прежде всего постоянной
к нему внимательностью Тобольска как к исторической достопримечательности. Кроме
того, он считает невероятным тот факт, чтобы приведенная выше надпись была
помещена на неподлинном колоколе, как и то, что тобольский архиепископ не мог
показывать наследнику престола неподлинный колокол.
В 1892 году – в 300-летний юбилей со времени высылки колокола, Угличская
городская дума уже и не помышляла о возвращении «первоссыльного
неодушевленного». Она была твердо уверена, что у архиерейского двора в Тобольске
висит совершенно другой колокол, и вопрос о его возвращении не поднимался ни в
местной печати, ни на заседаниях городской думы.
И все же о ссыльном колоколе не забыли, о нем вспомнили угличане,
проживавшие в Петербурге. Некоторые из них были близки к императорскому двору, и
среди них купец второй гильдии Л.Ф. Соловьев – совсем еще молодой человек. Он,
конечно же, знал о судьбе угличского колокола в Тобольске, о пожаре и других
событиях, но он страстно хотел, любыми путями, вернуть колокол к 300-летнему
юбилею его высылки в родной город и таким образом прославить Углич.
Уже с 1877 года Л.Ф. Соловьев начал докучать этой идеей угличскому
городскому голове и Угличской городской думе, но те считали возвращение колокола
пустой затеей и ничего в этом направлении не предпринимали. В ноябре 1877 года в
своем очередном письме угличскому голове восемь угличан-петербуржцев предложили
свою материальную помощь в возвращении ссыльного колокола на родину и даже
вызвались сами съездить за ним в Тобольск. Такое же письмо получил и настоятель
угличского собора отец Платон, но Углич молчал…
Однако неутомимый Л.Ф. Соловьев не успокаивался, и в конце концов Угличская
городская дума уполномочила его ходатайствовать во всех инстанциях о возвращении
ссыльного колокола.
«Наш изгнанник-колокол по суду истории оказался нимало не причастен к
тяжелому событию 1591 года, он терпит, если можно так выразиться, незаслуженное
наказание, ссылку по оговору. Настало время исправить ошибку и снять позор с
невиновного. Будем же ходатайствовать о его возвращении на родину, к нам в
Углич. Звон его в нашем родном городе напомнит ему о том счастливом времени,
когда Углич был не забытым, далеким углом, а цветущим торговым городом, имевшим
далеко не малое значение в семье других русских городов».
После этого за своей подписью и печатью Л.Ф. Соловьев разослал письма с
просьбой содействовать делу – министру внутренних дел, ярославскому архиепископу
Ионафану, тобольскому архиепископу Аврамию и обер-прокурору Святейшего Синода.
Министр внутренних дел распорядился вернуть колокол в Углич, но Тобольск
отказался.
Долго еще хлопотал Л.Ф. Соловьев, писал в различные инстанции и организации
– в Угличскую городскую думу, ярославскому губернатору, пока Святейший Синод не
доложил о деле императору Александру III и тот не распорядился вернуть ссыльный
колокол обратно в Углич. Л.Ф. Соловьев был в восторге. «Не могу нарадоваться, –
писал он угличскому городскому голове, – благополучному исходу дела. Дела,
тяготевшего надо мной около четырех лет, при этом вовлекшего меня в большие
расходы и породившего массу неприятностей».
Однако и на этом неприятности Л.Ф. Соловьева не кончились. Указывая на то,
что во время пожара ссыльный колокол «растопился без остатка», тобольский
губернатор Трайницкий в свою очередь тоже развил деятельность, чтобы оставить
колокол в городе. И только к 1892 году тобольчане согласились продать колокол за
600 рублей.
Углич стал готовиться к торжественной встрече. На берегу Волги, напротив
Спасо-Преображенского монастыря, были выстроены специальные мостки и пристань,
куда должен был причалить пароход с колоколом-страдальцем. «Ярославские
епархиальные ведомости» писали тогда: «20 мая в 11 часов ночи, во время
перенесения колокола с парохода на южный вход паперти Спасо-Преображенского
собора, двухтысячная толпа народа сопровождала колокол неумолкаемым «Ура!». К 10
часам утра он был повешен на особо устроенном перекладе, а в собор прибыло все
городское духовенство и все представители городского и общественного правления».
По окончании торжественного молебна протоиерей, окропив крестообразно
колокол святой водой, позвонил в него. «Многочисленные граждане Углича сами
подходили под колокол, подносили к нему детей своих, гладили колокол руками,
прикладывали к нему свои головы, крестились при взгляде на него, любовались им и
долго не расходились». Многие вынимали платки и прикладывали их к колоколу, а
потом обтирали ими свои лица, чтобы перенести на себя часть святости колокола.
Проживавший в Петербурге угличанин Л.В. Колотилов столь торжественному событию
посвятил свои стихи:
Приехал гость давно желанный.
Привет тебе, земляк наш дорогой!
Три века жил ты, как изгнанник,
Теперь настал и праздник твой.
Однако люди реагировали на это событие по-разному. А.П. Субботин в своей
книге «Волга и волгари», например, пишет: «И вдруг оказалось, что эта прекрасная
эпопея была проделана ради призрака… Колокол оказался не настоящим ссыльным, а
совсем другим – имеющим с тем только общий вес в 19 пудов». Вспомнили и о том,
что привезенный колокол имеет форму, характерную для колоколов XVII века,
которая очень отличалась от формы колоколов, литых в XIII—XIV веках. В это время
надписи на церковных колоколах отливались вместе с самим колоколом, так как были
сделаны прямо на отливочной форме. Эти надписи, выполненные церковно-славянской
вязью, были различного содержания и размещались в одну или две строки в верхней
части колокола, потому и назывались оплечными. Обычно в них указывалось время
изготовления и в честь какого события колокол был отлит.
Надпись в одну строку (венечная) отливалась и по нижнему краю колокола,
указывая имена мастеров. Кроме того, старинные колокола часто украшали
рельефными орнаментами и даже библейскими сюжетами. На колоколе, который прибыл
из Тобольска, ничего этого нет, как нет и следов «отбитого уха». Специалисты
литейного дела, осматривавшие ссыльный колокол, установили, что ухо, выдаваемое
за «отсеченное», попросту не было отлито. А некоторая шероховатость на оплечье,
где должно было бы находиться «ухо», – просто брак в полировке.
Вот так сложилась судьба «первоссыльного неодушевленного». А между тем
«отцы» Углича решали уже новую проблему: где после торжеств повесить
колокол-святыню, чтобы он укреплял в простом народе веру. Предложений было
много, и, рассмотрев их, ярославский губернатор распорядился «поместить колокол
для безопасности в музее на пьедестале», что и было исполнено.
Необычайна судьба одного из угличских колоколов, до 1591 года ничем не
выделявшегося. Но когда был убит царевич Дмитрий, колокол вдруг сам «неожиданно
заблаговестил». Правда, ученые, основываясь на исторических фактах, рассказывают
об этом по-другому.