В одном ряду с величайшими учеными середины XIX века Н. Карамзиным, С. Соловьевым, В. Ключевским, М. Грушевским стоит Николай Иванович Костомаров, непревзойденный историк и социальный мыслитель, один из основателей Кирилло-Мефодиевского братства, с которого, собственно, и начинается самостоятельное украинское общественно-политическое движение.

Николай Иванович Костомаров родился 4 мая 1817 года в слободке Юрасовка Острогожского уезда Воронежской губернии. Отец будущего историка, бывший капитан, участник взятия Измаила суворовской армией, в 1790-м году ушел в отставку и поселился в своем имении. Он принадлежал к старинному, известному с середины XVI века дворянскому роду, слыл человеком весьма образованным. Самостоятельно выучив французский, он в подлиннике читал творения Вольтера, Дидро и других французских просветителей, оставаясь, тем не менее, жестоким крепостником. Уже в преклонном возрасте он выбрал себе в жены крепостную украинскую девушку Татьяну и отправил ее в Москву для обучения в частном пансионе, намереваясь потом на ней жениться. Обвенчались родители Николая Костомарова в сентябре 1817 года, уже после рождения сына.

Неожиданная смерть отца 14 июля 1828 года поставила его семью в затруднительное юридическое положение. Рожденный вне брака, Николай Костомаров как крепостной отца по наследству переходил теперь его ближайшим родственникам — Ровневым, которые не прочь были отвести душу, издеваясь над барчуком. Чтобы он привыкал к своему новому положению, ему определили «место» в прихожей. Ровневские лакеи, злорадствуя, говорили ему: «Полно барствовать, Николашка, — ты поди такой же холоп, как и мы!».

Когда Ровневы предложили Татьяне Петровне за 14 тысяч десятин плодородной земли вдовью долю — 50 тыс. рублей ассигнациями и свободу мальчику, она согласилась не раздумывая. Чтобы спасти сына от крепостной неволи, она была готова на все. Николай Костомаров беззаветно любил свою мать, до конца жизни не забывая, кому он был обязан своим «вторым» рождением.

Оставшись с весьма скромными средствами, мать перевела Николая из московского пансиона, где он, едва начав учиться, за блестящие способности заслужил прозвище «enfant miraculeux», в пансион в Воронеже, поближе к дому. Обучение в нем обходилось дешевле, но уровень преподавания был весьма низким, и мальчик с трудом высиживал скучные, почти ничего ему не дававшие уроки. «За шалости» он был отчислен из этого пансиона и перешел в Воронежскую гимназию. Из всех выпускников 1833 года только Николай, жаждавший учиться, поступил в Харьковский университет на историко-филологический факультет.

Одаренного юношу интересовали самые разные области гуманитарных знаний. Он изучал древние и новые языки, глубоко интересовался античной историей, немецкой философией и новой французской литературой, учился играть на фортепиано, пробовал писать стихи. Сближение с кружком украинских романтиков Харьковского университета вскоре определило его преимущественное увлечение фольклором и казацким прошлым Украины.

Особую роль в становлении взглядов Николая Костомарова на исторический процесс сыграл профессор по кафедре греческой словесности Михаил Михайлович Лунин. Лекции его увлекали: именно он произвел в Костомарове «переворот», о котором он впоследствии писал: «…я полюбил историю более всего и с тех пор с жаром предался чтению и изучению исторических книг». В значительной мере под влиянием Лунина у юноши сформировался взгляд на историю, близкий мировоззрению культуры немецкого романтизма, но весьма далекий от воззрений, господствовавших в то время в российской историографии. Главное содержание исторического процесса он видел в саморазвитии народа и его духовно-культурных проявлениях (прежде всего в произведениях народного творчества и самобытных общественных формах). Такое романтически-народническое видение истории контрастировало с преобладавшим тогда в ученых кругах пониманием исторического процесса как политической истории отдельных государств во главе с правящими династиями.

В те годы Харьков считался ведущим центром развития новой украинской литературы. Первым великим произведением на украинском языке стала «Энеида» И. Котляревского. Его примеру последовали профессор русской истории, а с 1841 года — ректор Харьковского университета П. Гулак-Артемовский, слагавший басни и сатиры, а также Г. Квитка-Основьяненко, которого по праву называли отцом новой украинской прозы. В Харьковском университете вокруг профессора-слависта и литератора-романтика И. Срезневского сформировался кружок студентов, увлеченных собиранием образцов украинского народного песенного творчества. Они воспринимали фольклор как выражение народного духа, сами сочиняли стихи, баллады и лирические песни, обращаясь к народным образцам. Первым в этой сфере проявил себя Л. Боровиковский, собиравший и публиковавший народные песни, переводивший на украинский язык с польского и русского, оставивший сборник собственных романтических песен и баллад в стиле народных дум, где главными персонажами выступают казаки и кобзари — народные певцы-сказатели.

Костомаров в университетские годы очень много читал. Перегрузки не замедлили сказаться на его здоровье — еще студентом он испортил себе зрение. В январе 1837 года Николай Костомаров сдал экзамены по всем предметам, а 8 декабря 1837 года был утвержден в степени кандидата.

После окончания университета он попал на военную службу, был юнкером в Кинбурнском драгунском полку в Острогожске. Но военным он оказался никудышним. Прежде всего нести службу мешало плохое зрение. К тому же очень скоро Костомарову надоели «военные учения и тогдашние военные товарищи». Выход нашелся своеобразный: начав разбирать богатый архив уездного суда, в котором хранилось делопроизводство бывшего казачьего полка со времени основания города, Костомаров стал историком полка. К сожалению, это его сочинение не сохранилось, тем не менее оно сыграло большую роль в формировании его интересов как ученого: после составления описания Острогожского слободского полка Костомаров серьезно задумался о том, чтобы в аспекте истории подобных полков проследить прошлое всей Слободской Украины. Тогда же Николай Иванович пришел к убеждению, что историю нужно изучать не только по мертвым летописям, но и в народе. Для лучшего знакомства с жизнью народа Н. Костомаров, как он сам писал, предпринимал «этнографические экскурсии из Харькова по соседним селам и шинкам». При этом, проникнутый духом учения Гердера и гегелевской философии, а также под влиянием чешского славянофильства он старался определить историческую миссию, высшее предназначение славянских народов, и в первую очередь украинского. Большое влияние в те годы оказала на Н. Костомарова европейская романтическая традиция и особенно творчество Гофмана. Прослушанные весной 1838 года в Московском университете лекции литературоведа и поэта С. Шевырева укрепили в нем романтическое отношение к народности.

Уже в харьковский период жизни Н. Костомаров начал склоняться к мысли о том, что среди славянских народов именно украинскому, создавшему богатейшую фольклорно-песенную традицию и развившему демократические идеалы и институты казачества, принадлежит особая миссия в деле освобождения всех славян от имперского деспотизма и крепостнического рабства. В стихах и поэмах тех лет он воспевает княжеские и казацкие времена в Украине. Свои поэтические произведения Костомаров печатает в различных альманахах и издает в виде сборников «Украинские баллады» (1838) и «Ветка» (1840) под псевдонимом Иеремия Галка. В те же годы он под влиянием творчества В. Шекспира создает историческую драму «Савва Чалый» (1838) и трагедию «Переяславская ночь» (1841), получившие высокую оценку В. Г. Белинского.

В 1840 году Н. Костомаров сдал магистерские экзамены и приступил к подготовке диссертации, посвященной Брестской унии 1596 г. Однако работа эта, называвшаяся «О причинах и характере унии в Западной России» не была защищена из-за запрета министерства народного просвещения. Диссертация увидела свет в 1841 году как отдельная книга. Однако это обстоятельное, объективное исследование вызвало яростные протесты со стороны церковной власти, увидевшей в нем отход от официальной трактовки щекотливой и неизменно актуальной для Украины проблемы. После публичного заявления архиепископа харьковского Иннокентия Борисова о «возмутительном содержании» книги молодого ученого назначенная уже защита не состоялась. Накануне защиты в стенах университета появилось объявление о том, что защита диссертации Костомарова откладывается «по непредвиденным обстоятельствам». Спустя месяц пришел официальный отзыв, подписанный профессором Н. Г. Устряловым, с предписанием министра народного просвещения С. С. Уварова уничтожить весь тираж издания.

Вторая, подготовленная за полтора года диссертация Н. Костомарова называлась «Об историческом значении русской народной поэзии», идеологических нареканий не вызвала и была успешно защищена в 1844 г. Н. Костомаров получил звание магистра и возможность сосредоточиться на научной работе, сочетая ее с педагогической деятельностью. Темой его нового исследования стала история Богдана Хмельницкого. Же-мая оказаться ближе к местам основных сражений времен Освободительной войны, Николай Иванович отправился учительствовать на Волынь, к гимназию городка Ровно. Однако в провинциальной глуши он быстро ощутил нехватку литературы и общения с образованными людьми. Поэтому уже в 1845 г. переехал в Киев, где стал работать старшим учителем Первой гимназии, сразу же сойдясь с наиболее авторитетным и влиятельным и то время в городе ученым М. Максимовичем. По воспоминаниям ученика Костомарова, впоследствии прославленного художника Н. Ге, Николай Иванович вскоре стал самым любимым учителем у гимназистов. Его уроки были для них настоящим «духовным праздником». Весной 1846 г. ученый совет Киевского университета избрал Н. Костомарова преподавателем русской истории, а с 1 августа — адъюнкт-профессором. С осени он начал читать лекции, вызывавшие живой интерес у студентов. С этого времени Костомаров углубился в масштабную работу по изучению истории Украины, которую развернул М. Максимович. Тогда же Н. Костомаров сблизился с выдающимся киевским самобытным религиозным философом П. Авсеневым, читавшим лекции по философии и психологии в Киевской духовной академии и Киевском университете, философско-психологические труды которого отмечены особым интересом к «ночной стороне» человеческой души — сфере подсознательного, а мысль о том, что человеческая душа может общаться с миром непосредственно, без участия органов чувств и разума, предвосхищает идеи интуитивизма А. Бергсона и Н. Лосского. Внимание киевского философа привлекали и проблемы этнопсихологии, точнее, культурно-психологические особенности отдельных национально-цивилизационных типов, что было чрезвычайно близко Н. Костомарову. Опережая А. Хомякова и В. Соловьева, Авсенев утверждал, что на Западе преобладает элемент индивидуализма, а на Востоке — тотальности, тогда как российский, славянско-православный тип души гармонически синтезирует одно и другое. Такие взгляды, а также глубоко праведная жизнь, сближавшая П. Авсенева с образами Г. Сковороды или С. Гамалии, произвели неизгладимое впечатление на Н. Костомарова и его новых киевских друзей.

Яркая фигура Николая Ивановича Костомарова, человека высокообразованного, искреннего и доброжелательного, привлекала многих молодых киевлян, в частности, В. Белозерского, Н. Гулака, П. Кулиша и А. Марковича. В декабре 1845 — январе 1846 года они образовали славянофильско-украинское Кирилло-Мефодиевское братство, к которому вскоре присоединился и Тарас Шевченко, наезжавший в Киев из Петербурга с 1843 года и окончательно перебравшийся в город на Днепре весной 1845-го. Своей задачей братчики видели распространение передовых идей «славянской взаимности». Вскоре был написан устав общества, названного в честь великих просветителей — святых Кирилла и Мефодия. Устав предусматривал полную свободу вероисповедания, «отвержение иезуитского правила об освящении средств целями», изучение славянских языков и культур.

Большинство кирилло-мефодиевцев, в том числе и сам Н. Костомаров, были людьми глубоко религиозными, а народнический пафос носил у них характер почти религиозной веры. Но если Н. Костомаров, Н. Гулак и В. Белозерский были больше славянофилами, чем людьми, преданными собственно украинской идее, то П. Кулиш и Т. Шевченко образовывали патриотически-украинское крыло.

Программные документы кирилло-мефодиевцев, и прежде всего написанная Н. Костомаровым «Книга бытия украинского народа», отражают влияние документов польского освободительного движения, в частности «Книги народа польского и пилигримства польского» А. Мицкевича, изданной в Париже в 1832 г. Не меньшее влияние на историко-политическое мышление братчиков оказала и «История русов» — патриотическое украинофильское произведение, вышедшее на рубеже XVIII–XIX веков из кругов левобережного, оппозиционно настроенного по отношению к российскому самодержавию украинского дворянства и отстаивавшее традиционные права и свободы казацкой Украины.

Члены Кирилло-Мефодиевского братства свои идейно-политические идеалы и стремления изложили в нескольких программных документах-прокламациях: «К братьям украинцам» и «К братьям великорусам и полякам», в «Уставе» и упоминавшейся «Книге бытия украинского народа». Они стремились к перестройке общества на основах христианского учения о справедливости, равенстве и свободе людей путем его всестороннего и радикального реформирования.

Оформившись в идейном отношении, кирилло-мефодиевцы намеревались перейти к практической деятельности, пропагандируя свои убеждения среди населения. При этом Н. Гулак, близкий к декабристскому радикализму П. Пестеля, не исключал применения насильственных методов борьбы, а Т. Шевченко даже мечтал о народном восстании. Но до практического воплощения этих намерений дело не дошло. Студент Петров, снимавший квартиру в одном доме с Н. Гулаком, подслушивал разговоры друзей. Он завел с ними знакомство и вскоре вошел в доверие к братчикам. 3 марта 1847 года Петров написал донос попечителю Киевского учебного округа генерал-майору Траскину. Он сообщал, что «слышал у Гулака собрание людей и рассуждения о предметах, касающихся до государства, проникнутые совершенно идеей свободы…». Бумага была немедленно переправлена в Петербург начальнику III отделения его императорского величества собственной канцелярии графу Орлову. 17 марта Орлов сообщил об обществе наследнику престола Александру Николаевичу с просьбой разрешить аресты в Киеве.

Киевский гражданский губернатор И. Фундуклей, меценат и большой любитель древностей, с большим уважением относился к Н. Костомарову. За несколько недель до этих событий он дал Николаю Ивановичу для отзыва и замечаний свою рукопись книги «Обозрение Киева в отношении к древностям» (она была напечатана в 1847 году). Узнав о готовящемся аресте, Фундуклей пытался своевременно предупредить Н. Костомарова об опасности. В отправленной с посыльным записке он просил Костомарова срочно зайти к нему. Но историк, поглощенный заботами предстоявшей через несколько дней свадьбы с Алиной Крагельской, не нашел времени заехать к губернатору. В ночь на 30 марта 1847 года Н. И. Костомаров был взят под стражу и отправлен в Петербург. Теперь уже И. Фундуклей ничем не мог помочь Николаю Ивановичу. Костомаров пребывал в ужасном состоянии. Отчаявшись, он решил заморить себя голодом в дороге. Обессиленный, он едва мог встать с повозки. Квартальный-провожатый, заметив состояние своего арестанта, посоветовал ему отказаться от рокового намерения. «Вы… смерти себе не причините, я вас успею довезти, но вы себе повредите: вас начнут допрашивать, а с вами от истощения сделается бред, и вы наговорите лишнего и на себя, и на других», — уговаривал Костомарова конвоир. Логика надзирателя подействовала на Костомарова. 7 апреля его привезли в Петербург, а 15-го состоялся первый допрос.

14 июня 1847 года находившемуся в Петропавловской крепости Костомарову было разрешено свидание с невестой Алиной Крагельской. Познакомились они в женском пансионе, где Костомаров преподавал. Воспитанницы прозвали своего учителя Чучелом Морским, что не мешало им восхищаться его знаниями и талантом рассказчика. Крагельская пленила Костомарова своей живостью, непосредственностью и истинной одаренностью. Ее игрой на фортепиано восхищался даже Ференц Лист, посетивший Киев с гастролями. Арест Костомарова круто изменил их жизнь. Николай Иванович боялся после осуждения связывать с Алиной свою, как он считал, пропащую жизнь. Масла в огонь подливала и мать невесты. В итоге их брак расстроился. Крагельская вышла замуж за другого человека и прожила с ним 19 лет. Однажды зимой 1862 года она купила издание драмы Н. И. Костомарова «Кремуций Корд» и прочла понятное только ей посвящение: «Незабвенной А. Л. К. на память. 14 июня 1847 г.»…

Одновременно с Костомаровым был арестован Н. Гулак, а вскоре Т. Шевченко, П. Кулиш, В. Белозерский, А. Маркович и другие кирилло-мефодиевцы. Для проведения следствия все они были отправлены в Петербург и осуждены, но, по меркам николаевского времени, в большинстве своем (кроме Т. Шевченко, который был сослан рядовым в Оренбург, а потом — в Новопетровское укрепление, со строжайшим запретом Николая I писать и рисовать) без излишней жестокости. Граф Орлов понимал, что никакой политической работы кирилло-мефодиевцы так и не начали, ограничивая свою деятельность периодическими встречами, составлением и обсуждением документов. Интересно, что во время следствия осужденным помогали сами же гонители из жандармского корпуса, подсказывая, как правильнее вести себя на допросах.

24 июня 1848 года, отбыв годичное заключение в Петропавловской крепости, Н. Костомаров был сослан в Саратов. Год тюрьмы не прошел для Николая Ивановича даром. За несколько месяцев заключения он выучил греческий и испанский языки, и теперь легко мог читать Гомера и Кальдерона в подлиннике.

В Саратове Костомарова определили на должность переводчика при губернском правлении с жалованьем 350 рублей в год. Поскольку переводить было нечего, губернатор поручил политическому ссыльному заведовать секретным отделом, в котором велись дела «раскольников».

Как человек весьма впечатлительный, и к тому же слабого здоровья, Николай Иванович тяжело переносил постигший его удар судьбы, особенно несостоявшийся брак. Но мировоззрение его почти не изменялись. В Саратове он снова включился в научную работу и завершил монографию о Богдане Хмельницком. Тогда же он начал писать о быте в Московском государстве XVI–XVII веков. Для этой работы он, по своему обыкновению, не ограничивался уже имевшейся литературой, а отправлялся в этнографические поездки, собирая старинные песни и предания и одновременно знакомясь с жизнью раскольников и других сектантов.

В саратовской ссылке Костомаров познакомился с Н. Чернышевским. Николай Гаврилович очень высоко оценил изданную в «Отечественных записках» монографию «Богдан Хмельницкий», написав в «Современнике» о беспристрастии сочинителя и широте его взглядов. В Саратове в «Губернских ведомостях» за 1853 г. был опубликован первый вариант будущего обширного исследования Костомарова «Бунт Стеньки Разина». Эта монография позже стала известна К. Марксу: он настолько заинтересовался ею, что даже составил ее подробный конспект.

В 1856 году «высочайший манифест» нового царя Александра II освободил Костомарова от полицейского надзора. В 1857-м Николай Иванович отправился за границу. Он побывал в Швеции, Германии, Швейцарии, во Франции и в Италии. В Праге он встретился с «патриархом чешского славянства» В. Ганкой, который уделил Костомарову много внимания, а на прощание в знак глубокого расположения подарил ему все свои произведения.

В 1858 году Н. И. Костомаров возвратился в Петербург и продолжил свои научные изыскания. Он почти ежедневно ходил в библиотеку, изучал рукописи, пополняя новыми данными очерки быта и нравов русского народа. Узнав, что в Петербург вернулся Тарас Шевченко, Костомаров решил навестить товарища. Очень трогательно описана сцена их встречи в «Автобиографии» Костомарова: «Мастерская Шевченко находилась рядом с академической церковью, была просторная светлая комната, выходившая окнами в сад. „Здравствуй, Тарас", — сказал я ему, увидевши его за работой в белой блузе, с карандашом в руках. Шевченко выпучил на меня глаза и не мог узнать меня. Напрасно я, все еще не называя себя по имени, припомнил ему обстоятельство, которое… должно было навести его на догадку о том, кто перед ним. „Вот же говорил ты, что свидимся и будем еще жить в Петербурге — так и сталось!" Это были слова его, произнесенные в III отделении в то время, как после очередных ставок… мы возвращались в свои камеры. Но Шевченко и после того не мог догадаться, раздумывая и разводя пальцами… Должно быть, я значительно изменился за одиннадцать лет разлуки с ним. Я наконец назвал себя. Шевченко сильно взволновался, заплакал и принялся обнимать меня и целовать».

Весной 1859 года Костомаров принял приглашение занять кафедру русской истории Петербургского университета. В ноябре он приступил к чтению лекций. Вступительная лекция в университете запомнилась ему больше всего: «Стечение публики было большое; несколько государственных лиц посетили мою лекцию. По окончании чтения последовали громкие рукоплескания, а потом толпа молодых людей подхватила меня на руки и вынесла из университетского здания к экипажу». Кто-то из современников точно заметил: «Лекции Костомарова влекли на площадь!». Влияние Костомарова на петербургскую интеллигенцию было огромным. На каждой лекции — столпотворение; у себя дома по вторникам он собирал цвет русской культуры. У него бывали Н. А. Добролюбов, А. Н. Пыпин, Н. Н. Ге, Н. А. Некрасов, Н. Г. Чернышевский и многие другие.

За годы заключения и саратовской ссылки взгляды Н. Костомарова на историю существенно изменились. Он уже был далек от мистического преклонения перед народом, однако по-прежнему, в отличие от большинства российских профессоров, не считал сутью исторического процесса государственную жизнь. Он все более критически смотрел на основные личности и события как русской, так и украинской истории, что шло вразрез с общественными пристрастиями тех лет. Костомаров напряженно работал, разбирал и анализировал архивные материалы, много публиковался, в том числе в самых популярных тогда журналах «Современник», «Вестник Европы» и «Русское слово».

В северной столице он встретился с вернувшимися из ссылки старыми киевскими друзьями П. Кулишом, В. Белозерским и Т. Шевченко. Вместе они создали и возглавили петербургскую украинскую «Громаду», в идейном спектре которой Н. Костомаров занял принципиальные либеральные взгляды, не разделяя народнического радикализма Т. Шевченко и некоторых других членов этой культурно-просветительской и полностью легальной организации. Не соглашался Н. Костомаров и с революционными идеями Н. Чернышевского. В 1861–1862 годах петербургские «громадовцы», поддерживая тесные связи с аналогичными кружками в Киеве и других городах Украины, издавали журнал «Основа». В нем были напечатаны теоретические работы Н. Костомарова «Мысли о федеративном начале в Древней Руси», «Две русские народности» и «Черты народной южнорусской истории», в которых разрабатывалась концепция различия исторического пути и этнокультурного типа украинцев и русских, подчеркивалась роль казацких демократических традиций в украинской истории, которые, как и русское самодержавие, Костомаров уже не идеализировал.

В эти годы Николай Иванович поддерживал связи со многими либеральными и демократическими деятелями, переписывался с лидером российской политической эмиграции А. Герценом и регулярно печатался в его «Колоколе», издававшемся в Лондоне. На его страницах без цензурных стеснений, на фоне острейшего польско-российского противостояния начала 1860-х годов Костомаров смог опубликовать острые историко-публицистические статьи «Правда москвичам о Руси» и «Правда полякам о Руси».

В обстановке поляризации общества, последовавшей за крестьянской реформой 1861 года, Н. Костомаров не желал примыкать ни к революционному, ни к консервативному лагерям, оставаясь при собственных либеральных убеждениях. Этим он восстановил против себя оба лагеря. После вызванного студенческими волнениями 1861 года закрытия Петербургского университета несколько его профессоров, в том числе и Н. Костомаров, организовали в здании городской думы систематическое чтение лекций. Однако на проявивших непослушание властям преподавателей посыпались притеснения, а затем и запрет на такого рода несанкционированные выступления.

В знак протеста Н. Костомаров в 1862 г. подал в отставку, чем вызвал гнев начальства. Больше он к преподавательской работе не возвращался. В 1863 г. Н. Костомаров получил приглашение занять кафедру в Киевском университете, в следующем аналогичный вызов пришел из Харькова, а в 1869 году его вновь пригласили в университет св. Владимира. Однако министерство народного просвещения не позволило Костомарову возобновить чтение своих курсов.

Костомаров полностью сосредоточился на исследовательской работе. С 1863 г. он принимает деятельное участие в периодическом издании томов (всего их вышло 15) собрания документов по истории Украины и Белоруссии XIV–XVII веков под общим названием «Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России, собранные и изданные Археографической комиссией». Основными трудами его жизни стали «Богдан Хмельницкий» (первое издание вышло в 1857 году, третье, уже в 3 томах, — в 1876-м), «Руина» (1879–1880), посвященная трагическим событиям, последовавшим после смерти вождя Освободительной войны, «Мазепа» и «Мазепинцы» (1882–1884), а также фундаментальный труд «Русская история в жизнеописаниях ее важнейших деятелей» (1874–1876), где представлены критические биографии основных героев древнерусской, украинской и российской истории. Собственно истории России, кроме упоминавшейся работы о восстании Степана Разина, посвящены «Севернорусское народоправство» (1863) и «Смутное время московского государства» (1866). Особый интерес представляет его исследование «Последние годы Речи Посполитой». Эти и другие многочисленные работы, как и мужественная гражданская позиция, обеспечили Н. Костомарову уважение и признание общественности, почетное место в украинской и русской культуре.

В 1873 году разлученные судьбой много лет назад Николай Иванович и Алина Крагельская встретились вновь. Он — так и не женившийся одинокий «старик», она — вдова и мать троих детей. 9 мая 1875 года они обвенчались и десять лет, до самой смерти Костомарова, прожили вместе.

О последних годах жизни Костомарова сохранилось много воспоминаний современников. Один из близких друзей историка, В. Беренштам, всякий раз возвращаясь от Костомаровых, произносил одну и ту же фразу: «Плоть немощна, дух силен». В 1872 году от напряженной работы у Николая Ивановича начали сильно болеть глаза. Вспоминая те дни, он говорил, что пропадает от бездействия. Именно тогда у него родилась мысль написать «Русскую историю…» для популярного чтения. Точнее, не написать, а продиктовать. Так возникла «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей» — продиктованная помощникам.

Роковым образом повлияли на здоровье Костомарова два события. Осенью 1881 года, переходя улицу на Васильевском острове, он был сбит ломовым извозчиком. Последствия травмы ощущались очень долго. А 25 января Костомарова, погруженного в размышления, опять сбил экипаж — на этот раз прямо под аркой Генерального штаба.

6 апреля 1885 года, в день памяти святых Кирилла и Мефодия, здоровье ученого резко ухудшилось. Врач давал ему несколько часов. Так и случилось: ранним утром 7 апреля он умер в своей квартире на Васильевском острове, куда много лет подряд приходила вся просвещенная общественность Петербурга.

Похоронили Николая Ивановича 11 апреля 1885 года на Волковом кладбище. Среди тех, кто пришел проводить его в последний путь, было очень много студентов.

Роль Н. Костомарова в развитии украинской и русской историографии огромна. Он был первым ученым Восточной Европы, радикально изменившим подход к работе историка, поставив во главу угла не описание событий и личностей, а историю народа в его социокультурной целостности и единстве разнообразнейших сфер жизни.

«Истинная любовь историка к своему Отечеству может проявляться только в строгом уважении к правде», — повторял Николай Иванович. Этому принципу он следовал всю свою жизнь.