 Лев Николаевич Толстой родился в поместье Ясная Поляна (Тульская губерния). В 3 года лишился матери, в 9 лет — отца. Получив, хорошее домашнее образование, поступил в Казанский университет, но через три года оставил его, разочаровавшись в казенном обучении. Поступив на военную службу, отправился на Кавказ; в Крымскую войну участвовал в обороне Севастополя. Рано ощутил призвание писателя, психолога и моралиста, углубляясь в самопознание (повести «Детство», «Отрочество», «Юность»). С 1856 года, уйдя в отставку, полностью посвятил себя литературному труду. Мировую известность принесла ему грандиозная эпопея «Война и мир», в которой обсуждаются закономерности исторического процесса, роль масс и личности. Не менее знаменит его роман «Анна Каренина». В художественной (романы, пьесы, повести, рассказы), а затем и публицистической форме он раскрывал проблемы жизни и смерти, веры и неверия, знания и невежества, любви и ненависти. Он был не только литератором, но и мужественным мыслителем. Духовно-нравственные искания привели его к собственному толкованию христианства вне формальной церковности. Этому он посвятил «Исповедь», «Критику догматического богословия», «О жизни», «В чем моя вера», по-своему перевел Евангелие.
За критику официального православия его в 1901 году отлучили от церкви, тогда как атеисты упрекали его в богоискательстве. Для просвещения народа написал детские рассказы, сказки, азбуку. Проповедовал непротивление злу насилием, занятие физическим трудом, просвещение и простую жизнь без роскоши. Осенью 1910 года, переживая неразрешимое противоречие между бытом и своим учением, тайно ушел из дому, заболел на железнодорожной станции Астапово (ныне — Лев Толстой), погребен в Ясной Поляне. Многие суждения он высказывал от лица героев своих произведений, перейдя в конце концов к непосредственному изложению собственных взглядов на жизнь.
Уже в первой повести он посетовал на утрату переживаний детства: «Вернутся ли когда-нибудь та свежесть, беззаботность, потребность в любви и сила веры, которыми обладаешь в детстве? Какое время может быть лучше того, когда две лучшие добродетели — невинная веселость и беспредельная потребность любви — были единственными побуждениями жизни?»
Последующие годы стали для Толстого поисками потерянного рая. Он поддавался соблазнам жизни, впадал в отчаяние, безуспешно пытался вновь ощутить чистое счастье любви, но самое главное — искал смысл своей и всеобщей жизни. Потому что тогда же, в детстве, он ощутил острое чувство смерти. Недолгое существование на свете и — небытие. Вечное? Или бессмертие? Но рассудок отказывался верить в церковные проповеди и библейские чудеса, хотя душа мечтала о грядущей посмертной встрече с отцом и матерью...
Почти все люди признают, что человеческая жизнь проходит суетно, глупо, мерзко, неразумно; что в обществе царят лицемерие, несправедливость, пошлость; что правители и политики хитры и подлы; что богатые алчны, бессовестны, обуреваемы низменными помыслами; что ученые односторонне развиты, а потом глупы; что народ унижен, обманут и обворован; что учителями жизни и нравственности слишком часто становятся безнравственные лжепророки... Из таких посылок исходил Лев Николаевич. И задавался вопросом: почему так происходит? Как это исправить? Как надо жить достойно человека разумного, а не разумной скотины?
Ответы Толстого имеют преимущественно религиозно-философскую основу. Наиболее кратко и полно они представлены в статье «Что такое религия и в чем сущность ее?» Она вышла впервые в Англии, а русский вариант (запрещенный цензурой) назывался еще и так: «Мысли о современном человечестве». Странно, что именно эту статью обходили своим вниманием почти все, кто писал о мировоззрении Толстого. По-видимому, слишком смело, откровенно, остро и справедливо высказывался в этой работе великий писатель. В ней он, впрочем, как во многих своих трудах, проявил себя одновременно и ребенком, с ясным непредвзятым взглядом, словно впервые открывающим окружающий мир; отроком, не терпящим компромиссов; романтичным юношей, тешащим себя надеждой изменить людей силой слов и мыслей; мужчиной, готовым стоять насмерть за свои убеждения и человеческое достоинство; мудрым старцем, поучающим и вразумляющим тех, кого он хотел бы научить жить счастливо и благородно.
Его метод осмысления проблем прост: опора на здравый смысл, собственный разум; отсутствие какого бы то ни было лукавства или умолчания, стремление дойти до самой сути, отсутствие ссылок на любые авторитеты — научные, философские, религиозные. Единственное исключение — авторитет Христа как идеальной личности. Важнейшие принципы: «Царство Божие — внутри нас»; непротивление злу насилием; не делай другому того, что не желал бы себе. Отношение к ним рациональное: это истины, которые можно доказать и проверить на собственном опыте, а вовсе не заповеди Бога. Религиозный философ В.В. Зеньковский утверждал, что Толстой создал свою собственную систему «мистического имманентизма».
С этим трудно согласиться. Толстой не создавал никакой системы. Его взгляды складывались стихийно, непоследовательно, порой противоречиво. Он был чужд мистики, веры в сверхъестественное; никогда не отрицал реальность окружающего мира, а старался воссоздавать его в своем сознании и своих произведениях во всем разнообразии. Зеньковский писал о панморализме Толстого: «Это не просто этический максимализм, а некое самораспятие. Толстой был мучеником своих собственных идей, терзавших его совесть, разрушавших его жизнь...» В действительности Толстого мучило нечто значительно более величественное, чем личные грехи или идеи, терзания совести: трагедия несправедливого устройства общества, церковных учреждений, научных организаций, системы культуры, а главное, постыдно лицемерных отношении между людьми, пошлых условностей жизни, отсутствия правды. Наконец, Зеньковский считал, будто «Толстой приходит к категорическому отвержению личности, — и этот имперсонализм становится у Толстого основой всего его учения». И это тоже очень спорное суждение.
В этом нетрудно убедиться, читая художественные произведения писателя, где всегда раскрываются чувства, мысли и поступки именно конкретных личностей и проявляется в этом смысле крайний персонализм. «Есть две стороны жизни в каждом человеке, — писал Толстой, — жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы. Человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общечеловеческих целей». Это никак не отвержение личности, а попытка определить ее роль и значение не только по отношению к себе, но и в связи с историей человечества.
Между прочим, Зеньковский не обратил внимания на то, что если бы Толстой отрицал личность, то как бы он в то же время мог оставаться мистиком, да еще имманентиотом (напомню, что «имманентный» означает «внутренне свойственный»)? Проницательный Зеньковский по каким-то субъективным причинам не сумел, а скорее, даже не пожелал понять нечто самое главное в толстовской философии (неформальной, стихийной, личностной) Возможно, потому, что Толстой встал, по сути дела, на позицию нигилизма: долой вашу культуру! долой вашу религию! долой ваше общество! долой вашу мораль! Но это был не просто отчаянный призыв к разрушению только потому, что действительность не нравится, что она подавляет данную личность.
Как раз лично Толстой находился в числе «избранных»: материально обеспеченный граф, семьянин, всемирно прославленный писатель. Ему бы жить да радоваться! А он, напротив, призывал сломать и перестроить все во имя неких высших идеалов — справедливости, правды, милосердия, добра. Только в этом он видел истину и красоту. Он шел наперекор своей собственной счастливой судьбе, пытался сломать ее (и сломал, после чего вскоре умер) ради высшего. Вот некоторые его высказывания: — Нет величия там, где нет простоты, добра и правды. — Вера есть знание смысла человеческой жизни... Вера есть сила жизни... Без веры жить нельзя. — Жизнь людей может измениться к лучшему только от их внутреннего душевного изменения... — Души человеческие, отделенные телами друг от друга и от Бога, стремятся к соединению...
В этом все большем и большем соединении с душами других людей — любовью и с Богом — сознанием своей божественности — заключается и смысл и благо человеческой жизни. — Большее и большее благо человека достигается освобождением души от того, что препятствует любви к людям и сознанию своей божественности: грехи, т.е. потворство похотям тела, соблазны, т.е. ложные представления о благе, и суеверия, т.е. ложные учения, оправдывающие грехи и соблазны. (Перечисляются грехи: чревоугодие, пьянство, праздность, корыстолюбие, пользование трудами других людей; зависть, страх, осуждение, враждебность, гнев; соблазны: гордость, неравенство, насильное устроительство жизни других людей, наказание, тщеславие; суеверия: вера в государство, церковь, науку.) — Душа не была и не будет, а всегда есть в настоящем. О том же, как будет сознавать себя душа после смерти тела, не дано знать человеку, да и не нужно ему. — Истинная религия есть такое согласное с разумом и знаниями человека установленное им отношение к окружающей его бесконечной жизни, которое связывает жизнь с этой бесконечностью и руководит его поступками.
Стремление к нравственному идеалу и жажда воплотить его в жизнь— не столько даже в свою личную, сколько во всеобщую человеческую — делает из Толстого сурового обличителя и ниспровергателя существующих порядков. Он, в частности, дает определение искусству («Что такое искусство?»): «Деятельность, состоящая в том, что один человек сознательно известными знаками передает Другим испытываемые им чувства, а другие люди заражаются этими чувствами и переживают их». Но он отвергает искусство, отвечающее только этому критерию, доставляющее только эстетическое наслаждение (потребительское отношение к искусству). Толстой здесь исходит из сверхзадачи — содействие улучшению жизни людей, очищение духовного мира человека. Те же требования он предъявляет к церковной религии, к теоретической науке.
Согласно вере Толстого, жизнь личности не замыкается в себе, обретая смысл в жизни других людей и, более того, в жизни всеобщей и вечной — в Боге. Что же препятствует этому? Прежде всего ложь и лицемерие людей. Все устройство общества, государственные и религиозные учреждения направлены на то, чтобы одурманить (гипнотизировать, как пишет Толстой) личность, с детских лет так искривить сознание, чтобы одни чувствовали себя достойными паразитической жизни, а другие смирялись со своим униженным, рабским положением. «Да какое же разумное и нравственное общество можно устроить из таких людей? — вопрошает Толстой. — Как из гнилья и кривых бревен, как ни перекладывай их, нельзя построить дома, так из таких людей нельзя устроить разумное и нравственное общество. Из таких людей может образоваться только стадо животных, управляемое криками и кнутами пастухов. Так оно и есть».
Рассуждая о деятельности людей, он называет три побудительные причины: чувство, разум и внушение. Развивая это положение, высказывает целый ряд нетривиальных мыслей: «Что такое религия и в чем сущность ее». Его вывод: религия в обществе проделывает эволюцию, поначалу удовлетворяя чувства, затем осмысляясь разумом, а в завершение, уже на стадии старения и упадка, обращается к внушению, гипнозу, одурманиванию человеческого разума разными чудесами, словесными заклинаниями, манипуляциями. Этим занимаются особые касты церковников, присвоивших себе ряд привилегий, в их числе — на истину, близость к Богу, святость, духовную власть. Толстой отмечает эти три этапа не только в христианстве, но и в брахманизме, иудействе, буддизме, таосиэме (даосизме), исламе. Называет три способа извращения религии: жречество, чудеса и непогрешимость Писания, добавляя к этому еще и веру в святость церкви как организации. По сути, он отвергает лицемерие и суеверие во имя истинной веры в Бога (любовь, истину, добро). Она без дела мертва и выражается в поступках, образе жизни человека, а не в манипуляциях словами и жестами.
Не случайно Лев Николаевич хотел назвать данную статью мыслями о современном человечестве. Ведь три побудительные причины — чувство, разум, внушение — характерны для любой цивилизации. (Каждый из нас первоначальное чувство обдумывает, а в случав принятия его считает истиной, как говорят психологи — установкой.) В общественной жизни внушение (и самовнушение), установки (и самоустановки) играют огромную роль. Очень немногим удается выйти из-под их незаметного, но властного влияния; тем более что оно по большей части отражается в области подсознания и, подчинив себе рассудок, укореняется в сфере эмоций.
Ныне в результате использования электронных средств массового внушения, наркотизации сознания формируется наркоцивилизация. Это предвидел Толстой. Он всеми силами старался сорвать пелену суеверий, предрассудков, лицемерия, внушения. Он проделал эту мучительную процедуру на себе самом и словно был ослеплен открывшимся ему светом истины; был поражен тем, что многие, очень многие с покорностью, а то и с удовольствием остаются если не во тьме, то в серых сумерках. По словам Толстого, есть один вопрос, подлежащий решению философии: что мне делать? Но философы избегают обсуждать его. Первая ступень деградации мысли, по его мнению, — гегелевское признание существующего разумным, а значит, необходимости приспособления к нему. Вторая ступень деградации — признание и среди людей борьбы за существование. Третья ступень деградации — исповедование принципа жизни «в свое удовольствие, не обращая внимания на жизнь других людей».
Толстой остро переживал эти последовательные ступени извращения и упадка мысли, верований, нравственности. Его мучило сознание того, что, нисходя по ступеням деградации, люди уверены, будто шествуют вперед и выше по пути прогресса. Писателю-мыслителю открылось то, что до сих пор не осознано в полной мере не только литераторами, но даже профессиональными учеными и философами. Сохраняют актуальность его слова: «Нет сомнения в том, что и никогда не было в истории подобного матерьяльного успеха, т.е. овладения силами природы... Но нет сомнения и в том, что никогда в истории не было примеров такой безнравственной жизни, свободной от каких-либо сдерживающих животные стремления человека сил, как та, которою живет, все более и более оскотиниваясь, наше христианское человечество.
Успех матерьяльный, до которого достигли люди, действительно велик; но успех этот куплен и покупается таким пренебрежением к самым элементарным требованиям нравственности, до которого еще никогда не доходило человечество даже во времена Чингисхана, Аттилы или Нерона». |
