На май 1896 года, когда заканчивался двенадцатимесячный траур по неожиданно скончавшемуся 49‑летнему императору Александру III, была назначена коронация нового императора – его старшего сына, 28‑летнего Николая II. Коронацию решено было провести в Москве – так пожелал молодой царь. Он не любил чрезмерной помпезности холодного и неуютного Санкт‑Петербурга, в котором похоронили его отца, не хотел травмировать свою мать, вдовствующую императрицу Марию Федоровну. Его привлекала Москва – город исконно русский, святой и благочестивый, в котором он хотел показать себя царем Всея Руси и подарить народу разные милости. По традиции новый некоронованный царь мог въехать в белокаменную столицу только в день коронации.

Москвичи в свою очередь тоже старались оказать своему молодому царю‑батюшке, переживавшему кончину отца, самый теплый прием. К приезду нового государя приводились в порядок и красились дома, вывешивались трехцветные российские флаги, украшались улицы, повсюду царило праздничное настроение Казалось, в истории российского государства наступал день, который должен был символизировать единство царя и народа. Губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович объявил, что на следующий после коронации государя императора день состоятся народные гуляния на Ходынском поле, во время которых будут раздаваться царские подарки. Это была радостная весть, такого еще никто не помнил.

Из близлежащих городов и деревень приезжали тысячи любопытных – всем хотелось увидеть нового царя, его немецкую жену, посмотреть красочную церемонию коронования и получить подарки.

Москва словно бы ожила, все только и говорили о предстоящем событии. По случаю коронации был издан Всемилостивейший манифест, в котором объявлялось о том, что в стране целых три дня все будут свободны от работы – небывалые для России выходные. В Манифесте новый царь объявил, в частности, амнистию многим заключенным и освобождение от долгов и штрафов.

17 (29 – по новому стилю) мая началось торжественное шествие на коронацию, которая проходила в самом центре первопрестольной столицы. Открыл его эскадрон конной гвардии, за ним на конях следовали казаки‑гвардейцы и далее в каретах катила московская знать, блистая праздничным украшением своих роскошных нарядов. Все военные и служащие чины по ритуалу были в богатых, шитых золотом мундирах. Царь ехал один. Он был верхом на белом коне, левой рукой держал уздцы, а правой отдавал честь. Замыкали шествие открытые кареты, в которых находились особы царствующего дома и иностранные гости. Все направлялись по Мясницкой улице в Кремль, где коронация прошла без всяких эксцессов.

Массовые народные гуляния были назначены на 18 мая. На Ходынское поле к двум часам дня должен был прибыть коронованный Николай II с супругой Александрой, а также приглашенные высокие особы и дипломаты. Там заблаговременно для встречи дорогих гостей уже соорудили императорский павильон. Городские власти уж вовсю постарались: все было приготовлено для визита высочайших гостей, народных гулянии и раздачи подарков. По краям поля рабочие установили 150 украшенных зелеными ветвями палаток, в которых и планировалось раздавать подарки. Рядом поставили еще 20 небольших ларьков, в которых бы угощали пивом и вином. Вся площадь, примерно в один квадратный километр, была к тому же окружена небольшим забором.

В то время Ходынкой называлось обширное поле, изрытое траншеями и рвами и служившее учебным плацем для войск московского гарнизона. На нем никогда ранее не проводились массовые народные гуляния, все было впервые. Самые «сообразительные» собираться на Ходынку стали еще накануне вечером. А чтобы не было холодно, многие приносили с собой спиртное и пили в ожидании утра на месте. По разным оценкам на этом огражденном поле (площадью в один квадратный километр) собралось от пятисот тысяч до полутора миллионов человек.

Но это было еще не все. Народ продолжал стекаться. Близлежащие улицы были заполнены людьми, шли мужчины и женщины, шли целыми семьями до самого утра, рассчитывая попасть на Ходынку. Все они надеялись, конечно, получить царский подарок. Ожидалось, что подарки будут очень богатыми, и на них рассчитывали в основном люди не очень обеспеченные, жаждавшие к тому же поглазеть на царя и его свиту. Были в толпе и представители среднего класса, радующиеся возможности провести выходной на свежем воздухе.

На самом деле подарки (их было приготовлено четыреста тысяч) представляли собой кулек с сайкой, куском колбасы, пряником, орехами, леденцами и эмалированной кружкой с инициалами императора.

Уже к пяти часам утра восемнадцатого мая около 150 палаток и 20 павильончиков началось столпотворение. Как писал потом в официальном отчете министр юстиции Н.В. Муравьев, «над народною массой стоял густым туманом пар, мешавший различать на близком расстоянии лица. Находившиеся даже в первых рядах обливались потом и имели измученный вид». Конечно, при таком скоплении народа можно было ожидать всяких беспорядков. Первые жертвы появились еще до того, как разразилась главная паника. Ослабевшие и потерявшие сознание люди падали, и несколько человек умерли. Трупы выталкивали из толпы и так над головами из рук в руки передавали к краю поля. Отодвинуться от покойников в сторону было невозможно, и это еще больше увеличивало давку. Раздавались крики, стоны, вопли, но вырваться из замкнутого квадрата не удавалось никому, никто не хотел расстаться со своим местом. Полиция – 1800 человек – только наблюдала и не собиралась предпринимать какие‑либо действия, хотя людей следовало рассредоточить и вывести из плотного квадрата Ходынского поля. Огражденной территории для такой толпы было явно маловато, и давка уже начиналась.

Кое‑где народные толпы смели палатки, и это стало своего рода сигналом. Артельщики, опасаясь, что их сметут вместе с палатками, прежде назначенного времени стали швырять в толпу кульки‑подарки. Однако это не только не успокоило людей, а наоборот – вызвало всеобщее недовольство. За кульками бросались наперебой, некоторые падали на землю, задние напирали, и люди за несколько минут оказывались втоптанными в землю. Местные полицейские, видевшие только верх толпы, не посчитали начавшуюся стихийную давку опасной.

Дальше события стали развиваться совсем не в том плане, на который рассчитывали городские власти. На исходе шестого часа утра неожиданно разнесся слух, что появились вагоны с дорогими подарками и началась их раздача. Народ двинулся к краю поля, где шла разгрузка. Деревянная ограда уже никого не могла остановить. Прошел слух, что подарков на всех не хватит, и получат их только те, которые ближе всего к вагонам. Толпа сорвалась с места и помчалась, как сумасшедшая. Наблюдавший за всем происходящим эскадрон казаков уже не мог ничего сделать, казаков просто смели в сторону. Мчащиеся вперед люди не учли, что повсюду накопаны рвы и траншеи. Мужчины, особенно не очень трезвые, падали в них, а подняться уже не могли, по ним топали следующие ряды бегущих. Женщин и детей также сбивала с ног и втаптывала в землю мятущаяся толпа. Потом, когда уже собирали тела, обратили внимание на то, что у многих погибших раздавленные ноздри, рты и даже уши были забиты землей.

Оказался в толпе и богач Морозов. Когда его понесло вместе со всеми на рвы и ямы, он закричал, что даст восемнадцать тысяч тому, кто его спасет. Но никто не мог ему протянуть руку помощи, даже если бы и захотел. Все зависели от стихийного движения массы, а толпу же качало из стороны в сторону.

Пока слух о творившейся на Ходынке трагедии донесся до московского начальства, пока стали прибывать солдаты и казаки, пока стали подъезжать телеги, люди гибли в давке десятками и сотнями. Ходынское поле сделалось похожим на поле непонятной битвы, в ямах растоптанные и засыпанные землей еще шевелились полуживые люди. Ни о какой раздаче подарков уже не могло быть и речи. К полудню все московские больницы были переполнены ранеными. Выбравшиеся из давки невредимыми рассказывали впоследствии страшные вещи.

В результате всеобщей паники (по официальным данным) на Ходынском поле погибло 1389 человек и полторы тысячи получили различные увечья. По неофициальным данным – от четырех до пяти тысяч. Сколько погибло на самом деле, никто не знает. На Ваганьковском кладбище сохранился памятник, посвященный жертвам Ходынской катастрофы.

Тогда не только Москва, вся Россия оцепенела от ужаса. Это была страшная трагедия, в которой увидели страшное предзнаменование. От царя ожидали, что он отменит празднества, назначит комиссию по расследованию, распорядится об аресте ответственных за невинно убиенных, выступит перед народом со словами скорби. Но ничего этого не произошло. В тот самый вечер царь, в душе сильно переживавший случившееся, но не будучи в силах противостоять настояниям своего двора, согласно церемониалу танцевал кадриль у французского посла. А для успокоения москвичей на следующий день повелел выдать каждой семье, в которой был погибший, по одной тысяче рублей.

Об этом трагическом для России событии позднее вспоминали многие журналисты и писатели, в частности, Максим Горький в своем обширном произведении «Жизнь Клима Самгина» подробно передал смятение и тревогу москвичей, переживших эту трагедию.