Флоберу по праву принадлежит одно из почетных мест в плеяде французских прозаиков XIX века, которыми гордится не одна Франция, но и весь мир. Блистательный список открывают имена Стендаля и Бальзака, а завершают Мопассан и Золя. Флобер здесь равный среди равных. Но он же и неповторимый. Блестящий стилист, тонкий психолог и незаурядный мыслитель — Флобер с такой тщательностью оттачивал каждое слово своих произведений, что иногда часами мучался над одной-единственной строчкой. Зато и результат окупался сторицей. У писателя нет ни одного лишнего слова. Его проза настолько насыщена, уплотнена и емка, что несколько мазков подчас воссоздают целую человеческую жизнь, не говоря уже о неповторимых характерах героев.

    Внешними событиями роман «Госпожа Бовари» не блещет. Провинциальное общество с его однообразными, как заведенные часы, заботами. Обыкновенные люди. Но и в их сердцах кипят по меньшей мере шекспировские страсти. Чтобы увидеть это, понять и, самое главное, убедить читателя, — нужны ум и талант великого писателя. Недаром Флобер как-то заметил: «Мадам Бовари — это я». Сказано не для красного словца. Писатель настолько вжился в образ своей героини, что его рвало (в прямом смысле), когда он писал эпизод с ее самоотравлением мышьяком.

    Эмма Бовари, дочь зажиточного фермера Руо, вторая жена провинциального лекаря Шарля Бовари, — фигура привлекательная своей неподдельной женственностью и одновременно отталкивающая импульсивной эгоистичностью и плотоядной чувственностью. Естественно, ей хочется любви, но только не мужа, который Эмме быстро и до смерти надоел своей обыденностью и занудливостью. Прекрасные же принцы существуют, как известно, только в волшебных сказках. Такую сказку можно при желании создать и в собственном воображении:

    «У меня есть любовник! Любовник!» — повторяла она, радуясь этой мысли, точно вновь наступившей зрелости. Значит, у нее будет теперь трепет счастья, радость любви, которую она уже перестала ждать. Перед ней открывалась область чудесного, где властвуют страсть, восторг, исступление. Лазоревая бесконечность окружала ее: мысль ее прозревала искрящиеся вершины чувства, а жизнь обыденная виднелась лишь где-то глубоко внизу, между высотами.

    Выражаясь современным языком, стиль Флобера кинематографичен: он пишет так, словно монтирует эпизоды фильма, и читатель буквально видит их — последовательно кадр за кадром:

    Сукно ее платья зацепилось за бархат его фрака. Она запрокинула голову, от глубокого вздоха напряглась ее белая шея, по всему ее телу пробежала дрожь, и, пряча лицо, вся в слезах, она безвольно отдалась Родольфу.<...> Ложились вечерние тени. Косые лучи солнца, пробиваясь сквозь ветви, слепили ей глаза. Вокруг нее там и сям, на листьях и на земле, перебегали пятна света, — казалось, будто это колибри роняют на лету перья. Кругом было тихо. От деревьев веяло покоем. Эмма чувствовала, как опять у нее забилось сердце, как теплая волна крови прошла по ее телу. Вдруг где-то далеко за лесом, на другом холме, раздался невнятный протяжный крик, чей-то певучий голос, и она молча слушала, как он, словно музыка, сливался с замирающим трепетом ее возбужденных нервов. Родольф с сигарой во рту, орудуя перочинным ножом, чинил оборванный повод.

    Развязка последовала быстро. Первый любовник Эммы, пресыщенный жизнью Родольф, бросил ее, известив о разрыве ничего не подозревающую женщину только письмом. Казалось бы, еще одна заурядная история соблазненной и покинутой женщины — сколько таких было и в реальной жизни, и в литературе! Но под пером Флобера банальная история превращается в блистательный шедевр.

    Жизнь берет свое, и едва оправившись от потрясения (больше месяца она прометалась в горячке), Эмма вскоре находит нового любовника — молодого красавца Леона. И вновь безудержная и ненасытная страсть. Она-то и кончается трагедией. Истратив на любовника и утехи баснословную по тем временам сумму, героиня романа попадает в долговой капкан. Денег ей никто не ссужает, в кредите отказывают, имущество описывают и распродают. Пережив позор и унижение, Эмма решает уйти из жизни. Истинные чувства в такой момент может передать только великий писатель:

    Эмма вышла. Стены качались, потолок давил ее. Потом она бежала по длинной аллее, натыкаясь на кучи сухих листьев, разлетавшихся от ветра. Вот и канава, вот и калитка. Второпях отворяя калитку, Эмма обломала себе ногти о засов. Она прошла еще шагов сто, совсем задохнулась, чуть не упала и поневоле остановилась. <...> Она вся точно окаменела; она чувствовала, что еще жива, только по сердцебиению, которое казалось ей громкой музыкой, разносившейся далеко окрест. Земля у нее под ногами колыхалась, точно вода, борозды вставали перед ней громадными бушующими бурыми волнами. Все впечатления, все думы, какие только были у нее в голове, вспыхнули разом, точно огни грандиозного фейерверка. <...> Она страдала только от своей любви, при одном воспоминании о ней душа у нее расставалась с телом — так умирающий чувствует, что жизнь выходит из него через кровото чащую рану. Ложились сумерки, кружились вороны. Вдруг е почудилось, будто в воздухе взлетают огненные шарики, поха жие на светящиеся пули <...> Потом все исчезло. Она узнал мерцавшие в тумане далекие огни города. И тут правда жи. ни разверзлась перед ней, как пропасть.

    Сцена медленного и мучительного умирания от яда описа на столь подробно и натуралистично, что навсегда западает душу каждому читателю романа. Флобер заканчивает свое пове ствование такими же емкими и внешне бесстрастными фраза ми, как и начинает. В действительности в каждой из них целая жизнь:

    После распродажи имущества осталось двенадцать фрал ков семьдесят пять сантимов, которых мадемуазель Бова (дочери Эммы, оставшейся сиротой после смерти отца) хватило на то, чтобы доехать до бабушки. Старуха умерла в том же году, дедушку Руо разбил паралич, — Берп взяла к себе тетка. Она очень нуждается, так что девочь пришлось поступить на прядильную фабрику. <...>