Жизнь и
деятельность Гоббса совпали с одной из первых европейских смут — Английской
революцией XVII века, когда человеческие головы ценили не более капустного
кочана и секли, как кочерыжки, бесстрастно и нещадно Автор «Левиафана» был
чрезвычайно знаменит на европейском континенте, а в его родной Англии кличка
«гоббист» сделалась синонимом «атеиста» Это ему принадлежит и до сих пор
бросающая в Дрожь безжалостная характеристика первичного и естественного
состояния любой общественной формации — «война всех против всех».
Как и
многих других великих мыслителей, Гоббса непрерывно травили при жизни и не
оставили в покое после смерти. Дело всей его жизни трактат «Левиафан» был
публично сожжен — и ни где-нибудь, а в центре всеевропейской науки и культуры —
Оксфордском университете, который когда-то окончил и сам автор крамольной
книги.
Левиафан — библейский персонаж. В Библии так именуется огромное и
страшное морское чудовище невыясненного происхождения:
Кто может отворить двери лица его? Круг зубов его
— ужас. <...> От его чихания показывается свет; глаза у него, как ресницы
зари. Из пасти его выходят пламенники, выскакивают огненные искры. Из ноздрей
его выходит дым, как из кипящего горшка или котла. Дыхание его раскаляет угли,
и из пасти его выходит пламя. <...> Он кипятит пучину, как котел, и море
претворяет в кипящую мазь; оставляет за собою светящуюся стезю; бездна кажется
сединою. Нет на земле подобного ему; <...> он царь над всеми сынами
гордости. (Иов41,6-26)
Страх
и трепет, по замыслу Гоббса, должен непременно вызывать и другой Левиафан —
Государство. Книга, в заголовок которой вынесено сие устрашающее название,
имеет логически безупречную структуру. Исследователи не устают отмечать
прямо-таки железную логику английского философа, для которого, как и для многих
других его современников, образцом научной строгости и доказательности
выступали «Начала» Евклида.
Государство — государством, но оно ничто без образующих его людских отношений
и первичной клеточки любой общественной структуры — Человека. Для Гоббса это
аксиома. Собственно, и Левиафан-Государство изображается им как «искусственный
человек» — только более крупный по размерам и более сильный, чем человек
естественный, для охраны и защиты которого и создаются государственные
структуры. В природе и обществе все действует по простым механическим законам.
И человеческий организм, и государственный — всего лишь автоматы, движущиеся
при помощи пружин и колес, наподобие часов. В самом деле, говорит Гоббс, что
такое сердце, как не пружина? Что такое нервы, как не связующие нити?
А суставы — как не такие же колеса, сообщающие
движение всему телу? Аналогичным образом обстоит и с государством, где
верховная власть, дающая жизнь и движение всему телу, есть искусственная душа;
должностные лица, представители судебной и исполнительной власти —
искусственные суставы;
награды и наказания представляют собой нервы;
благосостояние и богатство — силу; государственные советники — память;
справедливость и законы — разум и волю;
гражданский мир — здоровье; смута — болезнь; гражданская война — смерть и т.д.
Симптоматично, что как свидетель братоубийственной гражданской войны
Гоббс объявил ее смертью для государства. Общество вообще переполнено злом,
жестокостью и своекоры-стьем. «Человек человеку — волк», — эту латинскую
поговорку особенно любил повторять автор «Левиафана». Дабы обуздать низменные
человеческие страсти и упорядочить общественный хаос, к которому они могут
привести, и необходима государственная власть:
Такая
общая власть, которая была бы способна защищать людей от вторжения чужеземцев и
от несправедливостей, причиняемых друг другу, и, таким образом, доставить им ту
безопасность, при которой они могли бы кормиться от трудов рук своих и от
плодов земли и жить в довольстве, может быть воздвигнута только одним путем, а
именно путем сосредоточения всей власти и силы в одном человеке или в собрании
людей, которое большинством голосов могло бы свести все воли граждан в единую
волю. Иначе говоря, для установления общей власти необходимо, чтобы люди
назначили одного человека или собрание людей, которые явились бы их
представителями; чтобы каждый человек считал себя доверителем в отношении
всего, что носитель общего лица будет делать сам или заставит делать других в
целях сохранения общего мира и безопасности, и признал себя ответственным за
это; чтобы каждый подчинил свою волю и суждение воле и суждению носителя общего
лица. Это больше, чем согласие или единодушие. Это реальное единство, воплощенное
в одном лице посредством соглашения, заключенного каждым человеком с каждым
другим таким образом, как если бы каждый человек сказал каждому другому: я
уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему мое право
управлять собой при том условии, что ты таким же образом передашь ему свое
право и санкционируешь все его действия. Если это совершилось, то множество
людей, объединенное таким образом в одном лице, называется государством,
по-латыни -— civitas. Таково рождение того великого Левиафана, или, вернее
(выражаясь более почтительно), того смертного Бога, которому мы под
владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и своей защитой.
Государственник до мозга костей — Гоббс всесторонне обосновывает
естественность и неизбежность появления самого феномена государства.
Естественность — вообще тот девиз, который начертан на знамени английского
философа. Естественное право, естественный закон, естественная свобода ~ его
излюбленные категории, нередко определяемые одна через другую. Так,
естественное право определяется как свобода всякого человека использовать
собственные силы по своему усмотрению для сохранения своей собственной природы,
то есть собственной жизни. При этом свобода подразумевает «отсутствие внешних
препятствий, которые нередко могут лишить человека части его власти делать то,
что он хотел бы, но не могут мешать использовать оставленную человеку власть
сообразно тому, что диктуется ему его суждением и разумом».
В своем
духовном подвижничестве Гоббс сумел на деле реализовать свой идеал свободы. Он
пробил почти до 92-х лет, до конца дней своих сохраняя ясность ума и занимаясь
переводом Гомера. На могильном камне он велел выбить им же самим сочиненную
эпитафию: «Здесь лежит истинно философский камень».
