Пушкин
назвал Овидия наставником «в науке страсти нежной». В самом деле, большая часть
творческого наследия (которое, по счастью, почти полностью сохранилось) этого
крупнейшего римского поэта посвящена теме любви. Здесь и знаменитый лирический
дневник «Любовные элегии», и еще более знаменитая «Наука любви» (с примыкающим
к ней «Лекарством от любви»). «Наука» пользовалась у современников особым
успехом (да и сегодня это наиболее читаемая книга Овидия): как же, это ведь
стихотворный свод хитроумных наставлений (настоящий учебник!) — как шаг за
шагом обольщать и соблазнять любимую женщину.
Любовная
тема красной нитью проходит и через грандиозное творение Овидия «Метаморфозы» в
15-и книгах. Отличие от других произведений лишь в том, что здесь любовью
охвачены не обыкновенные люди, а боги и другие мифологические персонажи.
Впрочем, и те и другие предстают перед читателем совершенно, как живые люди. По
существу Овидию удалось создать подлинную энциклопедию античной мифологии:
многие подробности сюжетов можно найти только здесь. Хотя по первоначальному
замыслу поэт намеривался уделить внимание лишь разного рода превращениям —
по-гречески метаморфозам (отсюда и название книги).
Превращениям подвержено все; у Овидия данное слово — попросту синоним
понятий «творение» и «развитие»: Хаос превращается в Космос, глина в руках
Прометея — в человека, боги — в различные существа (главным образом с целью
удовлетворения своей любовной похоти), напротив, жертвы их преследования — в
неодушевленные объекты (Дафна — в лавр, Сиринга — в тростник и т.д.).
С
мастерством, доступным только великому мыслителю, рисует Овидий картины
возникновения и становления Мироздания из первоначального Хаоса:
Не было моря, земли и над всем распростертого
неба, — Лик был природы един на всей широте мирозданья, — Хаосом звали его.
Нечлененной и грубой громадой, Бременем косным он был, — и только, — где
собраны были Связанных слабо вещей семена разносущные вкупе. <...> Воздух
был света лишен, и форм ничто не хранило. Все еще было в борьбе, затем что в
массе единой Холод сражался с теплом, сражалась с влажностью сухость, Битву с
весомым вело невесомое, твердое с мягким...
(Перевод — здесь и далее — С. Шервинского)
И вот
Творец («бог некий — какой неизвестно») превращает первозданный Хаос в гармонию
природы — со звездным небом, землей и покрывающими ее морями. Затем Прометей
создает первых людей, наделив их разумом и жаждой познания:
«...Высокое дал он лицо человеку и прямо // В небо
глядеть повелел, поднимая к созвездиям очи». На земле восцаряет золотой век —
недосягаемый образец для всех последующих несовершенных общественных устроений.
Да, было, оказывается, на земле время, когда люди жили в полном счастье и
изобилии, не зная раздоров и войн:
Первым век золотой народился, не знавший
возмездий, Сам соблюдавший всегда, без законов, и правду и верность. Не было
страха тогда, ни кар, и словес не читали Грозных на бронзе; толпа не дрожала
тогда, ожидая В страхе решенья судьи, — в безопасности жили без судей.
Социальная гармония продолжалась долго, но не вечно. На смену
безмятежному золотому веку пришли попеременно века — серебряный, медный и
железный. Общество деградировало, вступило в полосу нескончаемых войн и
беспрестанной борьбы за выживание. В конце концов, боги решили покарать
человечество за нечестивость и обрушили на землю воды потопа. Погибли все,
кроме двух праведников — сына Прометея Девкалиона и его двоюродной сестры и
жены Пирры. Приходилось начинать все сначала. Последующие поколения людей
возникли из камней: те, которые бросал через плечо Девкали-он, стали мужчинами;
те, же, что бросала Пирра, превратились в женщин. Но золотой век уже не
вернулся. Человечество сделалось таким, каким оно остается и по сей день —
злобным и эгоистичным.
По
коварству и изощренной жестокости боги не отставали от людей. На данную тему
Овидий воссоздает множество картин, ставших хрестоматийными. Самая впечатляющая
— история Ниобы и ее погубленных детей. Фиванская царица Ниоба имела
многочисленное потомство (по одной версии — 12, по другой — 14, по третьей — 20
сыновей и дочерей) и как-то посмеялась над титанидой Латоной (греческая Лето),
которая подарила Юпитеру только двоих детей — близнецов Аполлона и Артемиду.
Оскорбленная Латона потребовала возмездия, и Аполлон с Артемидой безжалостно
перестреляли из лука всех детей Ниобы. Обезумевшая от горя мать превратилась в
камень, источающий слезы. Этот классический сюжет в гениальной переработке
Овидия достиг высшей степени трагедийности.
Вот лишь несколько строк из обширного текста, где
Ниоба молит Артемиду сжалиться над ней и сохранить жизнь хотя бы одной,
последней, самой младшей дочери:
...Лишь оставалась одна: и мать, ее всем своим ангелом,
Всею одеждой прикрыв: —
«Одну лишь оставь мне меньшую!
Только меньшую из всех я прошу! — восклицает. —
Одну лишь!»
Молит она: а уж та, о ком она молит, — погибла...
Сирой сидит, между тел сыновей, дочерей и супруга,
Оцепенев от
бед.
Волос не шевелит ей ветер,
Нет ни кровинки в щеках; на лице ее скорбном
недвижно
Очи стоят; ничего не осталось в Ниобе живого.
«Метаморфозы» перенасыщены мифологическими образами, сюжетами и
коллизиями. Овидий доводит свое беспримерное поэтическое повествование до
величия Рима и триумфа Юлия Цезаря. Но заключительный аккорд связан не с богами
и героями, а с самим автором. Продолжая традицию, начатую его великим современником
Горацием, Овидий заключает свою поэму гимном в честь самого себя. Это тема
«Памятника», вдохновившая впоследствии Державина и Пушкина. У Овидия она звучит
так:
Вот завершился мой труд, и его ни Юпитера злоба
Не уничтожит, ни меч, ни огонь, ни алчная старость.
<...>
Лучшею частью своей, вековечен, к светилам высоким
Я вознесусь, и мое нерушимо останется имя.
Всюду меня на земле, где б власть не раскинулась
Рима,
Будут народы читать, и на вечные веки, во славе —
Если только певцов предчувствиям верить — пребуду.
